- На нее жалуются сокурсницы. Она нецензурно выражается на ваших занятиях и обижает девочек.
- Странно, конечно. Но я тут при чем? Я не родитель Петровой.
- Мне доложили, что она ведет себя так, потому что якобы, с чужих слов, влюблена в вас.
- Неужели. Даже если это и так, то что я могу поделать? Я не давал ей и никому другому из студентов никаких поводов.
- Но что делать?
- Что делать? Заниматься личной жизнью. Я вот, например, пригласил вас на свидание, а вы отказались.
- И правильно сделала. Мы с вами шапочно знакомы.
- Пора уже переходить от шапочного знакомства к буквальному знакомству. Вот я, например, могу похвалиться тем, что на днях читал ваше исследование, посвященное литературному творчеству авторов с проблемами в психике. И хочу задать вам несколько вопросов.
- Вы, Василий Иванович, меня честно удивили. Где я и где ваш диамат! К сожалению, я не могу похвалиться знакомством с вашим творчеством.
- Вот видите, Василиса Никитична, вы противоречите самой себе. Вы упомянули мое творчество. Замечу: творчество, а не исследование. Значит, вы некоторым образом все же знакомы с тем, что я делаю.
- Этим знакомством я обязана своим ребятам, которые делятся со мной своими впечатлениями от занятий тех преподавателей, у кого они учатся. Только прошу вас, не говорите им того, что я проболталась.
- Можете быть уверены во мне, как в себе. Вот видите, у нас уже есть нечто общее, - наша тайна. И потом. Между нашими занятиями есть еще одно общее. Это логос. Вас интересует слово, а меня мысль, которая находит себя в слове. Может быть я тоже найду себя в вас, в вашей работе над словом. Я, как и вы, в некотором роде, работаю над словом, в котором живут мои мысли. И прошу вас не путать диамат с философией. Одно дело учение и другое дело размышление.
- С этим я могу согласиться, - сказала Василиса Никитична, оттаивая на глазах.
- Давайте встретимся сегодня где-нибудь и поговорим о вашем исследовании – предложил Василий Иванович.
- Ну, не знаю-не знаю… Где именно?
- Хотя бы в кафе в центре.
- Нет. Ладно. Приходите ко мне домой. Там я напою вас чаем с ватрушками, и мы поговорим о творчестве моих подопечных.
- Отлично, - согласился Василий Иванович, от удовольствия потирая руки.
- Я надеюсь могу рассчитывать, Василий Иванович, на вашу порядочность? Или вам все равно с кем беседовать: с юными девами без комплексов и, если можно так выразиться, с учеными дамами?
- Конечно, можете. Скажу вам честно, Василиса Никитична, мне ы не только нравитесь, но я вас очень уважаю.
- Интересно за что? – усмехнулась Василиса Никитична.
- Конечно, за строгость. Представьте себе, я даже немножко побаиваюсь вас. Вдруг вы сделаете мне замечание!
- Разве это плохо?
- Это хорошо. Но лучше быть помягче с такими людьми, как я. Я могу оказаться очень милым и любезным.
Глава четвертая. Размышление о смерти
До вечера было ещё время и Василий Иванович отправился к себе домой за тем, чтобы предаться медитации наедине в тиши кабинета. Он задумался над тем, что неважно, где совершается медитация. Главное, что она должна быть пустой для иного, для трансцендентной сущности. Важно, не загрязнить свои мысли чужой глупостью. Именно этого правила, как правила ментальной гигиены следовало придерживаться при общении с людьми.
Чем была опасна встреча с Василисой Никитичной? Не телесной близостью, но душевной податливостью чужой установки. Установкой Василия Ивановича была установка на реальность его сознания. Для него не существовало иного сознания, нежели его собственное в том смысле, что оно было ему до конца непонятным. Всякое прочее сознание не то, что было другим, чем его собственное, но оно никоим образом прямо с ним не сообщалось, и поэтому было ему неинтересно. Интерес могло вызвать то, что имело смысл. Имело же смысл нечто такое, что было связано с духом.
Так что же такое дух, как не свобода любви, а связь, которая не сковывает, а освобождает субъект от всего лишнего? Теперь он стал понимать, что его понимание является любовным. Это «любовное понимание», которое любит смысл стремится не только раскрыть смысл как предмет внимания (интенции), объект влечения, но и самому раскрыться, как субъекту мысли, понимающему ее смысл. Этот акт мысли или понимания есть истолковывающее понимание. В нем истолкование выполнят функцию смазки, посредством которой понимание идет, как по маслу, по предмету внимания, входит в него и выходит, раскрывает и скрывает, но оставляет не-сокрытым смысл акта в качестве вклада в банк данных, сокровище семян (идей) мысли. Эти семена мысли вечно живые, но они еще не нашли своего воплощения в словах и делах. Они живые и умные существа.
Любовное понимание не может не быть взаимным, иначе оно будет не полным. Конечно, воображение пытается восполнить недостаток, творит второй субъект в изначальном субъекте субъективирует объект влечения. Но для полноты картины бытия в сознании, его представления (репрезентации) требуется присутствие (презентация) другого субъекта, встреча с ним. Посредством другого легче понять себя, сделав само понимание приятным. Принять другого и получить разрядку, удовлетвориться встречей. Иначе после разрядки наступит опустошение. Приятно доставлять себе радость, но лучше, совершеннее позволить другому доставить радость себе и одновременно передать ему свою радость, сделать его счастливым в наслаждении.
Например, хорошо трогать себя за твердый член, но еще лучше, когда любимая трогает тебя за него, принимая часть тебя за тебя целиком, а ты трогаешь ее мягкое интимное место. Так представляя друг другу части себя, вы, познакомив их друг с дружкой, оставляете их наедине в режиме ритма напряжения и расслабления, а сами душой сливаетесь и становитесь единым духом в единой плоти. Вот это и есть философия любви, философия, как эротическое занятие. В этом смысле философия является телом наслаждения мыслью. Но она же есть тело философии как феномена, который представляет себя собой в себе для себя, как логоса, то есть, одновременно и слова, и мысли. Что же философия за-являет и представляет? Слово отсылает нас к личной (субъективной) любви к мудрости как созерцанию (медитации) реальности, ее откровению в виде истины. В этом качестве мысль является разумным телом духа, идеи.
Основа мысли – сущий дух. Это реальность мысли, его основа. Бытием мысли служит ее путь, медитация по направлению к плоду, к сущности – к мыслящему, который формируется, образуется в ход медитации, размышления. Мыслящий со-мыслит идее, с ней он находится в любовном контакте, в нем она получает свое воплощение, свое творение. Так творец (идея) находит себя в творении. В мышлении и в мыслях, в пути (процессе) и в плодах является абсолютный субъект, как связь, гармония, любовь частей друг к другу. Каждая из частей есть целое для себя и для другого, ибо они есть в нем, и он есть в них. Скажу больше: они есть он, и он есть они в том смысле, что оные не мыслимы и не могут быть друг без друга.
Конечно, философия Василия Ивановича не была служанкой фаллического культа, но в нем, в причинном месте, как своей опоре, мысль начинала свой разбег, змеей энергии Кундалини поднимаясь вверх по дхармической вертикали. Там она полностью раскручивалась и достигала равновесия, паря в небе идей. Симптомом такого парения служило для Василия Ивановича чувство покоя, которое он чувствовал, нежно поглаживая свой живот и ощущая спиной пустоту под собой. Сосредоточившись на пустоте колодца любви, он почувствовал страх и схватился за свой фаллос. Тот был на месте, мало того, он только этого и ждал в предвкушении, и был готов к работе - к пахтанию прекрасного пола в лице, вернее, в образе «черной дыры» Василисы Никитичны. Что будет дальше, находилось вне зоны его понимания за горизонтом событий «черной дыры».
«Во всем нужна мера», - подумал Василий Иванович, ослабляя захват пальцами ствола термина под самым куполом. Лишнее напряжение ментальной энергии в термине спало, чем доставило неизгладимое удовольствие Василию Ивановичу при его поглаживании.
Свободный полет мысли разбудил его воображение и Василий Иванович представил себя, вроде семязоида В ядреной головке Василия Ивановича располагалась семенная жидкость, вроде мозга мысли, полного смыслом. Она крепилась к стволу тела Васили Ивановича служа ядру в качестве оси или центриоли. На это оси была расположена энергетическая станция, органелла ментальности. Она вырабатывала энергию, которая приводила мысли в ядре в движение с помощью хвоста или жгутика по направлению к плазменной субстанции Василисы Никитичны, которая располагалась в недрах ее «черной дыры».
С какой целью Василий Иванович отправился в путешествие к Василисе Никитичне? Естественно, с целью спаривания, проникновения в субстанцию ради поиска своего места в чреве жизни. Но почему этим местом роста жизни должно было стать чрево именно Василисы Никитичны? Потому что она знала толк в словах, которые могли стать телом воплощения зародыша мыслей Василия Ивановича. Он хотел заняться с ней со-творчеством. Это совместное творчество могло стать полезным как для осмысленного роста его мысли в словах, так и для ее словесной работы в идейной перспективе. Такая перспектива в языковом контексте могла дополнить ментальный ракурс символической проекцией на план выражения.
Василий Иванович живо представил себе, как в ходе трения купола термина в качестве жесткого поршня о мягкие стенки тканевого (текстуального) цилиндра или гофрированной трубки буквального влагалища, сиречь «черной дыры», которая в ответ на прессинг поршня сжимается и разжимается, растягивается буквами на всю длину поршня, он взрывается и фонтаном течет (эманирует) по трубе в сток матки или матрицы языка. Увлекаемый потоком ментального семени, Василий Иванович оказывается в заповедной зоне рождения сверхновой жизни мысли в плоти слова.
Но тут поток семязоидов в сознании Василия Ивановича прерывается телефонным звонком. Ему звонит Василиса Никитична, предупреждая его о том, что ждет его ровно в 18.00 и ни минутой раньше или позже, потому что у нее весь день распланирован строго по минутам ввиду совета ее эзотерического духовника. На их беседу она отпускает, не за здорово живешь, целых два часа.
При упоминании духовника Василисы Никитичны Василий Иванович сразу не хорошим образом напрягается. Неужели у него есть соперник, который уверяет ее в том, чтобы она воздерживалась от увлечения опасными мыслями, избегала контакта с терминологической ересью. Судя по ее строгому тону, она верит догматическому внушению своего пастыря. Поэтому, может быть, дух часов ему не хватит, чтобы разбить панцирь веры соперника своим копьем мысли.
Василий Иванович стал сомневаться в своих эротических силах. Главное, нужно было не спешить и своевременно в нужном месте показать свой термин, продемонстрировать свой аргумент, которым он сможет разблокировать культовый запор. Но