втянула в себя воздух, и на какое-то дурное мгновение мне почудилось, что там, в двух шагах от меня, стоит Карина... Нет, стоп. Я запретил себе об этом думать, прихлопнув страх, как назойливую муху.
А Тина тем временем начала рассказывать.
- Мы уже и колечки купили... И назначили день свадьбы. Я и Мартин. Гостей позвали, выбрали ресторан, все продумали... Он сам подписывал пригласительные билеты, очень красиво, у него был каллиграфический почерк. Мы очень любили друг друга. Даже хотели обвенчаться в церкви, не потому что мы такие верующие, а чтобы все было серьезно... А потом... Если бы не этот щенок и не моя дурацкая жалость...
Она говорила, а я слушал, затаив дыхание. И постепенно, как переводная картинка на бумаге, из моей темноты проступала ее история, простая и печальная. Одна из тысячи историй, происходящих в моем городе каждый день. Не кому-то в наказание, а просто так. Камешки, рассыпанные из горсти Бога.
По краю глубокого колодца расплескались желтые цветы. Над ними вьются мошки, бабочки, пчелы. Гудят тяжелые, полосатые шмели. Трещат кузнечики, а издали, со стороны шоссе, доносится гул проезжающих машин. Из-за всего этого шума, жужжания, стрекота почти невозможно расслышать тихий вой и слабое повизгивание, идущие из-под земли.
Однако молодые люди на краю полянки растерянно останавливаются и прислушиваются.
- Ты слышал? – спрашивает девушка. – Что это?
Она похожа на Тину, только стройная и совсем пьяная от счастья. Одета в стиле унисекс, в мягкие, теплые цвета. В темных волосах – немного по-старомодному – сверкает белая астра. Ее друг похож на мормона – в костюме и белой рубашке. Не парень – а приличный молодой человек из хорошей семьи, так его хочется назвать. Он крутит головой, стараясь понять, откуда доносится звук.
- Какое-то животное, скорее всего, маленькое. Может, крот в норе? – неуверенно произносит он.
Девушка первая замечает колодец.
- Посвети-ка телефоном! – командует она, и молодой человек опускается на колени.
Включив на смартфоне фонарик, он раздвигает траву и направляет луч света в черную дыру. Яркий конус мечется по бетонным стенам с крупными железными скобами – этакое подобие лестницы, ведущей в ад. Выхватывает их мрака дно, там плещется темная вода, судя по запаху – затхлая, но не глубокая, потому что к стене жмется маленькая, продрогшая фигурка.
- Смотри, там щенок! – восклицает Тина.
- Где? А, да... И правда.
- Бедный, он же погибнет! Надо ему помочь! Как же он туда попал, маленький?
Мартин выключает фонарик на телефоне и поднимается с колен, машинально отряхивая брюки.
- Упал, наверное. Я позвоню в службу спасения.
Но Тина смотрит на него с вызовом.
- Если ты боишься, я полезу сама. Гляди, там лесенка. Это легко.
Молодой человек смотрит нерешительно. Вообще-то, колодец его пугает, и при одной лишь мысли о спуске в темную, зловонную глубину начинают дрожать коленки. Но как признаться любимой девушке, что ты слабак? Уж лучше рискнуть.
И, кинув на Тину последний тоскливый взгляд, он лезет в колодец и начинает спускаться, осторожно ступая на железные скобы...
- И что? – не выдержал Хуан. – Что случилось?
Он сидел слева от нас с Алексом и заметно нервничал.
- Он сорвался, - просто ответила Тина. – И свернул себе шею. А щенка потом спасли.
- Это Шуша! – догадался я.
- Да, это Шуша. Я его ненавижу! Но я без него не могу. Где он, скажите мне, куда он делся? Дерек, умоляю! Я зову его, но он не приходит. А раньше всегда прибегал... Мясо брал у меня из рук. Он не ласковый, но умный и чуткий. Понимает каждое слово. И не говорите мне, что Шуша – шакал. Что Мартин погиб, спасая щенка шакала. Он – собака! Немного диковатая, но уж такой у него характер.
Она тихо плакала. А мы подавленно молчали, и даже Алекс рядом со мной как будто приуныл.
- Ну, Тина, продолжай, - подтолкнул ее Дерек.
- Но это все. Да, а Мартин... Он с тех пор так и ходит за мной – невидимый. Куда я, туда и он. Ни на шаг не отстает. Я его чувствую, но ни дотронуться, ни увидеть не могу. Может быть, вы меня научите, Дерек. На вас вся надежда. Мне так надо с ним поговорить!
- О чем?
- Я не знаю, - растерялась Тина. – Попросить прощения. Ведь если бы не я... он жил бы сейчас. Мы могли быть так счастливы, а я...
Она зарыдала в голос.
Алекс потянул меня за руку.
- Сеанс окончен, пошли.
- Куда?
- Погуляем в саду. Сейчас вечер, прохладно...
Мы вышли из дома. Спускаясь с крыльца, я буквально повис на перилах... Казалось, один неверный шаг – и покачусь кубарем вниз по ступенькам. Еще и сломаю себя шею, как несчастный Мартин. Но так или иначе, мы с Алексом очутились в саду, и свежий вечерний ветер ласково коснулся наших разгоряченных лиц. Галька скрипела под нашими ногами, а за одежду то и дело цеплялись ветки. Аккуратно отводя их в сторону, мы углублялись в сад.
- Посмотри, Ханс, - задумчиво произнес Алекс, - какая светлая ночь. Луна в небе, как серебряное блюдце, с щербинкой в ободке... Яблони как будто облиты ртутью, и она стекает к кончиков ветвей по стволам, на землю, в высокую траву.
- Как я могу посмотреть? – возмутился я. – Погоди... Ты что, все это видишь? Сквозь повязку? Или Дерек нас обманул, и у вас, помощников, глаза не завязаны?
Сам едва ли понимая зачем, я потянулся к его лицу. Но Алекс ударил меня по руке, сильно и резко.
- Не смей, Ханс. Еще раз так сделаешь – получишь так, что мало не покажется. Да, вижу. Но не сквозь повязку. Я вижу руками, щеками, лбом... Если скину одежду, буду видеть и тем, что под ней. Хочешь тоже попробовать? Все эти тряпки – зло. Они – шоры для тела. Мешают познавать мир во всей его красоте.
- Нет! – испугался я. – Оставь мои тряпки на мне. Будь они хоть тысячу раз зло... А меня ты как видишь?
- Как расплывчатый силуэт, - признался Алекс. – Светлый, нечеткий. Как будто сквозь воду. Лица не могу разглядеть, только контуры фигуры.
- Но почему?
- Этот сад мной исхожен вдоль и поперек. А тебя я совсем мало знаю. Но мы еще познакомимся по-настоящему, - рассмеялся он.
И звон колокольчиков рассыпался по лунной дорожке, смешался с блистающим серебром травы и, воскурившись легким дымком, заключил в нежные объятия и старые деревья, и кусты, и огромный спящий дом, и звездное небо. Нет, я ничего этого не увидел, а только представил себе. Но картинка получилась яркой. Как будто на какую-то долю секунды у меня в голове зажегся свет.
Алекс медленно вел меня туда, где ветви сходились аркой над узкой тропой, в прозрачную глубину сада, бледную и нереально хрупкую, обласканную луной. Он шел и рассказывал – подробно описывая каждую ветку, каждое яблоко, спелое и лучистое, горящее над нашими головами, как хрустальная лампочка. Каждый кустик, или пенек или кочку серебристого сухого мха... Каждое птичье гнездо, дремлющее в сплетении сучьев. И невероятный звездный купол, сверкающий сквозь листву цвета черненого серебра. И луну, парящую, как хищная птица, над безмятежным миром.
А я то и дело останавливался и, усомнившись в его словах, нагибался или наоборот, поднимался на цыпочки и ощупывал яблоки, мох и ветки, и упавшие стволы, корявые от древесных наростов... Все было на месте. Алекс не врал, не фантазировал. Он, действительно, видел!
- Как ты так... как ты можешь? – спрашивал я растерянно.
А он смеялся.
- Не веришь? Эх, ты! Меня сам Дерек водил!
- Да? – я внезапно заинтересовался. – Сам Дерек? А кто он вообще?
- Этого я тебе не могу сказать.
- Ладно... А кто ты, Алекс, - спросил я, смущаясь, - парень или девушка? Извини, не могу определить по голосу.
- И не надо, Ханс! Зачем тебе?
Он откровенно забавлялся. Или она? Да кто же знает...
- И все-таки?
- Не скажу, Ханс.
- Почему?
- Так интереснее. Сохраняется интрига!
Я только головой покачал, сам не зная, злиться мне или смеяться. А он легонько толкнул меня в плечо.
- Смотри, какая удобная полянка. И много-много белых цветов. Хочешь присесть, отдохнуть?
- Ты и цветы видишь?
Я осторожно опустился на землю, на хрусткую суховатую траву и чуткими пальцами нащупал цветок. Сорвал, покрутил перед лицом. Ничего, конечно, не увидел. Но на ощупь - маленький, мягкий... круглая серединка и крошечные лепестки. Похожий на ромашку, что ли?
- Маргаритка?
- Да. Он горит в темноте, как белая звездочка. Подержи его в руке. Он теплый. Даже горячий. Чувствуешь?
- Нет, не чувствую... Ой, да.
Я уронил цветок и озадаченно потер ладонь. Ощущение, и правда, было как от ожога. А может, насекомое какое-то укусило? Жук, муравей, пчела.. Уж не сел ли я, случайно, на муравейник?
Испугавшись, я вскочил, судорожно отряхиваясь.
- Что с тобой? Расслабься, Ханс.
- Меня кто-то укусил.
- Нет здесь никого.
- Я хочу домой. В смысле, в дом. Спать. Устал я от этой слепоты...
- Ты привыкнешь, - успокоил меня Алекс. – Это только поначалу так. А когда прозреешь – все станет совсем другим... Ты даже не поверишь, что был когда-то так слеп.
Мы вернулись на тропинку и неторопливо побрели назад. Мой спутник задумчиво молчал, но у внутри у меня расцветало подвенечное великолепие сада. Я почти видел его – пусть и чужими глазами – но, очарованный его лунной красой, я, как никогда прежде, душой устремился к прозрению. Наверное, именно этого хотел от нас Дерек.
- Слушай, - спросил я Алекса, когда мы уже стояли на ступеньках крыльца и я, на мгновение утративший опору, всем весом облокотился на перила, - а зачем ты сюда пришел, на этот треннинг? Чему ты хотел научиться?
И, привычно ожидая серебряного звона, удивился, когда его голос прозвучал серьезно и мягко.
- Я расскажу тебе, Ханс... потом. Когда ты сможешь понять.
Ночь прошла все в тех же мрачных кошмарах. Я бежал от Карины сквозь дни, месяцы и годы. А она... нет, не гналась за мной, только молча смотрела с укоризной, нежно укачивая спящего в ее ладонях пушистого зверька.
- Ну когда же, когда ты перестанешь меня мучить? – стонал я во сне сквозь стиснутые зубы.
- Я тебя мучаю, Ханс? - удивлялась Карина. – Нет, это ты меня предал.
А на утро...
На самом деле, когда я пишу слова: «утро», «день», «вечер» или «ночь», это очень условно. В темноте времени нет. Вернее, оно есть, но тянется и сжимается совершенно удивительным образом, исчезает или сворачивается, как змея, кусающая себя за хвост. Я не знал, когда за окнами светло. Когда мы просыпались, завтракали или обедали. Когда собирались в комнате для медитаций, слушали лекции Дерека или когда ложились спать. Когда бродили по бесконечным коридорам, ощупывая стены и все, что попадалось на пути, так что в итоге кончики пальцев у меня сильно болели и словно покрылись коростой. Я понятия не имел, сколько дней провел в этом странном доме, в компании слепых и полуслепых. Как выглядели мои братья и сестры по несчастью, и на что стал похож за это время я сам. Не то чтобы нас плохо кормили. Но аппетит ко мне так и не вернулся, есть не понятно что было трудно, и во время каждой совместной трапезы в столовой я с усилием запихивал в себя пару кусков какой-то безвкусной пищи. В итоге похудел, наверное, килограмм на десять, так что очень скоро брюки с меня стали сваливаться. Я уже не говорю о том, что бриться вслепую – то еще удовольствие. А мой друг Алекс ничем не мог мне в этом помочь, потому что его новорожденное зрение было еще слишком слабо.
В общем, день с ночью я окончательно перепутал. И тем не менее, уверен, что очередная медитация на наших персональных внутренних демонов состоялась именно вечером. Как и все, что
