возможно угадать, лучистый ореол над головой, и, быть может, крылья.
- Кто ты, Алекс? – спросил я без всякой надежды на ответ. – Неужели ты так и не скажешь?
Он легонько коснулся рукой моих губ, словно извиняясь.
- Пожалуйста, Ханс. Подожди еще чуть-чуть. Самую малость. Ты скоро все узнаешь.
Я тяжело вздохнул.
- Ладно. Тогда скажи... зачем ты пришел к Дереку? Чего тебе не хватает?
- Ты, правда, хочешь знать?
- Правда, хочу.
- Мне всегда казалось, что я с другой планеты. С той, под лиловым небом широкая, как мир, фиолетовая река течет в сиреневых берегах. Где трава растет под ногами, и где разумные кошки строят города с домами до самых небес. И нет, там не все одним цветом – там столько красок, что глазу невозможно насытиться. Такие волшебные переливы, что захватывает дух. Это был мой дом, она мне снилась по ночам. А утром все казалось серым и плоским, как черно-белая картинка из книжки. Я знаю, что Земля прекрасна. Она окрашена в радугу. У нее столько невероятных, удивительных оттенков, но мое слабое зрение не дает их уловить... Этот Альберт с его знаменами – просто глупец. Он не понял главного. Не надо искать в жизни смыслы и символы, а надо только смотреть во все глаза – и наслаждаться красотой... Я хочу увидеть Землю такой, как она есть.
- Так просто, - прошептал я. – И так по-настоящему. А мы-то, дураки, гонялись за призраками...
Я услышал в полумраке его улыбку. А может, угадал по мерцанию ауры, по тонкой игре светотени, окутавшей его неуловимый облик.
- И что, поймал хоть одного? А, Ханс?
- Не знаю, - шепнул я, стивнув его руку. – Кажется, да, поймал.
- Тогда держи его крепче. Держи, Ханс... И больше никогда не отпускай.
Ночью к моей постели вновь наведались незримые гости. Они вились вокруг, как серые тени, кололи пустыми взглядами, трогали и кусали, бесстыдно щупали, сбросили на пол мое одеяло... Они имели меня, кто хотел и как хотел. Но я не противился, потому что знал, что они – просто сны. И лишь под утро, когда бесы перестали меня терзать, я заснул спокойно. И мне явилась Карина. Но теперь все было по-другому, она не плакала, а я не бежал сквозь застывшее время, за край вселенной, туда, где нет ни тепла, ни любви. Сейчас мне снилась не разлука, а радостная встреча.
- Скоро, Ханс, - улыбалась она. – Уже совсем скоро.
У ее ног терлась огромная полосатая кошка с зелеными, как виноградины, глазами.
А когда наша маленькая группа, как обычно, собралась для медитации, я поразился, до чего они все красивы – Тина, Хуан... нет, его же зовут Мигель, помощники... Их сотканные из света тела горели ярче огней на новогодней елке, струились разноцветным ливнем, переливаясь невиданными красками. А на Дерека и вовсе невозможно было смотреть, только сквозь слезы восхищения и боли, так нестерпимо сверкала его белая, как свежий снег, аура.
Я не сумел погрузиться в медитацию, а только впитывал в себя это удивительное сияние, растворялся в нем, сливаясь в дружеском объятии со всеми и каждым.
- Мигель, - ласково позвал Дерек. – Расскажи нам про одиночество.
Испанец встал неуверенно, опираясь на плечо своего друга. Уже прозревший, но еще не вполне зрячий. Я ощутил его растерянность и страх, и отчаянное желание быть услышанным. Я почувствовал, как все, находящиеся в комнате, мысленно протянули ему руки. Но Мигель, в слепоте своей, еще не мог их разглядеть и принять нашу поддержку. Пока не мог...
- Одиночество, - сказал он, - это очень глубокое озеро... Черное, как смерть. Лето, тепло... и солнце рябит на воде, но в глубине – ужас и холод.
- Говори, Мигель.
- Когда мне было пять лет, моя мать пыталась утопить меня в озере. Не знаю почему... Просто так, без всякой причины. И сразу после этого ее увезли – я так и не услышал от нее больше ни слова. Она, вообще, была странной, моя мама. Не улыбалась, когда ловила мой взгляд. Никогда не смеялась и не плакала вместе со мной. Ей было все равно, холодно мне, больно или страшно... Она кормила меня, купала, водила гулять в парк и на озеро. Но всегда смотрела немного в сторону, или сквозь меня, или поверх моей головы. Когда она вела меня за руку, мне чудилось, что я держу в кулачке холодную речную рыбу. У меня даже ладони пахли рыбой после этого... Такая мне досталась мама. Бесчувственная, как машина. Я никогда не видел ее с улыбкой или в слезах. А однажды что-то в ее механизме сломалось, и она решила меня утопить...
Мигель перевел дух. В его голосе звенел страх. Тот бесконечный ужас нелюбимого ребенка, который не стирают ни года, ни жизненные успехи. А я представил себе маленького мальчика в ярко-желтых плавках и с совочком в руке. Он играет на берегу озера, строит замок из песка. Иногда он поднимает голову и смотрит на женщину, сидящую чуть поодаль с отрешенным видом. Он еще не знает, что мамы бывают разными, и любит ее, не понимая – что-то в нем уже убито, зачахло без материнской любви, как цветок без дождя.
– Она завела меня на глубокое место, - продолжал Мигель, - будто для купания. Сказала, что научит плавать. А сама вывернула мне руки за спину и окунула головой в воду. Я барахтался, задыхался, выпуская из легких последний воздух, старался лягнуть ее ногой... и все глубже погружался во тьму. Кто меня спас – не знаю. Очнулся я уже на берегу, а вокруг стояли люди. Но вытащили меня из воды не полностью. В тот день в озере утонуло мое отражение. И я больше никогда не видел себя в зеркале... С тех пор я так и не узнал, кто я, какой, как выгляжу. Я помню себя маленьким, но не знаю, каким вырос. Если бы другие люди могли мне об этом сказать... но они не искренни. Они никогда не говорят то, что думают. Когда хвалят, в их словах мне чудится лесть. А когда бранят – я чувствую, они меня ненавидят или презирают, но не понимаю, за что. Ведь я не могу себя увидеть... Я пишу стихи, но не ради славы. Они – будто крик в пустоту. Но его никто не слышит. Все говорят про амфибрахий, про аккустические рифмы, про дактиль и силлабо-тонику... ругают или хвалят поэтические образы, а моего крика не слышат. Вот что такое одиночество, - почти прошептал он и опустил голову.
- Мигель, - произнес Дерек мягко, словно взял в ладони испуганную душу, - посмотри... послушай. Мы здесь, твои друзья. Мы с тобой. Увидь нас. Заметь наши протянутые руки. Мы любим тебя, Мигель. Ты больше не одинок.
- А я? – спросил он робко. – Вы можете сказать, как я выгляжу?
- Конечно, - улыбнулся Дерек, и от его улыбки в воздухе заплясали серебряные искры. – Но нам не придется ничего говорить. Здесь, в комнате, есть большое зеркало. Как раз у той стены, где ты стоишь, Мигель. Ты посмотришь в него – и увидишь себя. Сейчас ты получишь ответ на свой вопрос, Ханс. А ты, Тина, поговоришь с любимым призраком – и отпустишь его. Встаньте в круг, друзья. Вот так, ближе, теснее друг к другу. А теперь – снимите повязки... уже можно, у вас получится. И откройте глаза!
