волнах, вине и сне. Три месяца осады русов - и все псу под хвост! Как, как эти болваны могли не заметить русов? Они ж не летают по воздуху, они ж не птицы и рыбы. Как?! Викинги, насупленные, стояли и ждали только знака от императора - и виновные загремят костями. Боже - с какими идиотами приходится воевать бок о бок, скрипел зубами император в бессильном гневе. Ромейский лагерь затих и сжался, будто сурком нырнул в нору. И эта звенящая тишина была страшнее любого крика, она была невыносима. Да еще пройдоха гречонок Марк, бросившийся на меч, лишил радости Цимисхия стребовать плату с виновных - и сейчас он, император, глухо рычал в шатре, смотря невидящим взором в одну точку. Рычал, раскачиваясь - хитрый и подлый Марк, вместо того, чтобы повеселить толпу своими истошными криками, ушел тихо и безболезненно, оставив всех в дураках. Викинги, грозные, топтались у входа в шатер василевса. Викингам что - их дело маленькое. Зарезать того, на кого падет перст императора - это они умеют. Викинги зевали, щурясь на солнце и не выпуская из рук секир. Свен, командир, принес вина и мяса. Гиганты заулыбались и впились зубами в дичь, запрокидывая кувшины в небо.
Все - решил Цимисхий. Эту войну надо заканчивать. Можно десять лет сидеть и ждать у моря погоды, вот только враги не ждут. Война с русом изматывает, тут нет новой добычи - свое бы сберечь. Тут нет новых данников - такие дани не платят. Взять бы и самому уйти, подумал Цимисхий. Но Святослав, только получит помощь и нагуляет бока после долгой осады, сразу ринется в бой. На него, на Цимисхия - других противников нет. Значит, битва, последняя битва. Он глухо хлопнул в ладоши.
Густая фаланга ромеев пошла. Снова. В который раз за эти три месяца - всему виной чертово упорство русов. И с этим дьявольским упорством ничего не могло сделать лучшее войско в мире. Ни дисциплина ромеев, ни их слава, ни упрямство Цимисхия, ни гений Варды Склира, побеждавшего всегда и всех - все разбивалось о проклятую стену русов. Вот и сейчас - две волны схлестнулись. Стукнули копья, вышибли мечи первые искры из броней. Первые два ряда ромеев легли, подкошенные; свои же, ромеи, давили сзади, толкая передних на копья русов.
- Ух! - Взвился меч Святослава. И шлем ближайшего византийца коряво хрюкнул, перечеркнутый молнией. Князь уже пластал нового, выкинув руку вперед. Опытен был тот ромей, могуч, но рука князя быстрее. И то, что осталось от лица ромея, сгинуло где-то там, под ногами. А Святослав колол, рубил и шел дальше, сверля дыры в неровной, поломанной первой сшибкой линейке ромеев. Рядом брат Икмор вспахивал в византийских рядах борозды, орудуя двумя мечами. Пара дружинников по бокам прикрывали его, подняв щиты до курчавых бород. Русы, глядя на князя, взревели и полоснули с удвоенной силой растерянную шеренгу ромеев. А тем не ответить, не заразиться лучом силы, что сейчас кипит в русах, что дает взмывший к небу дух воина. И ромеи попятились, а русы все мордовали и мордовали, стегая их веером стали.
- Проклятие! - Взвыл Цимисхий, увидев свое отступление. - Я сам поведу армию в бой.
И повел, гордо вскинув орлиный нос. Повел, прыгнув на коня - и меч в руке императора, пока он скакал, танцевал, что живой. Кисть блаженно заныла, ощутив рукоять клинка. Ветер, бьющий в лицо, меч, бег коня - этого хватило, чтоб император снова стал воином. И, черт побери, это Цимисхию нравилось, это его взбудоражило, это сразу все унесло - дворцовые горечи и печали. Василевс с юным азартом накатывал на стену русов - с ним по бокам, позади на пол корпуса, ревели всадники. Русы близко - сто шагов, пятьдесят. Не помогло присутствие императора - всадники стукнулись, переломав два ряда русов, взвились и отступили, оставив треть там. Еще раз - раздосадованный Цимисхий снова повел отдышавшуюся конницу; и его суженные глаза сжигали все на своем пути. Снова стук - и конница рассыпалась. Русы отделались легко, подавшись назад и встретив их копьями; а конница, наступив на кактус колючек, замешкалась и развернулась. Под самим василевсом ранили коня, и если бы не его владение мечом, пропал бы император, а с ним и армия. Цимисхия, раненного, уволокли, прикрывая спинами, телохранители.
- Анемаса сюда, быстро, - прохрипел Цимисхий.
Из-под земли рядом с василевсом возник Анемас, личный телохранитель Цимисхия, гигант-исполин с руками-бревнами. Преданный, как собака, смелый, как раненный тигр, испытанный, надежный и сильный, как гранит.
- Ты должен его убить, - Цимисхий кивнул на князя. - Любой ценой, ты понял, Анемас, любо-о-ой. Бери воинов, сколько хочешь.
В смуглом лице слуги - благодарность. За то, что василевс оказал честь исполнить его волю. Доказать свою беспримерную храбрость - ведь все, для чего живет Анемас, это быть верной рукой императора. Отплатить тому за услугу, цена которой жизнь и свобода. Анемас помнит добро, тому его научили предки. И за него, василевса, Анемас даст себя на куски разрезать и будет смеяться.
- Твоя воля! - И Анемас Критский сорвался в бой.
Шутя проложил он дорогу к князю. Разрезал месиво боя, раскидав своих и чужих - вот он, князь, близко. Святослав бился в запале, не замечая опасности сбоку. Анемас приготовился для броска, но в него самого ударили как бревном. И если б не сумасшедшая мощь Анемаса, лежать бы ему раздавленному от налетевшего на него Икмора. А так крутанулся верный арабский конь, и Анемас исподлобья оценил противника. Сошлись две скалы, и воины расступились. Завязалась пляска, где оба бойца сильны и грозны. Тут каждый удар на вес золота, а каждый пропущенный - смерть. Они кружились, делая выпады, ища потаенные бреши друг друга. Икмор с оттяжкой махнул сверху, срезав прядь гривы коня и задев, наконец, исполина. Анемас пригнулся к коню, конь прыгнул к Икмору за спину. Икмор, тяжело дыша, развернулся. Хитрый, многоопытный Анемас выпрямился. Его рука уже шла, разгибаясь. На миг, всего лишь на миг потерял Икмор его из виду - и этого мига хватило. Устал ты, рус, в битве, и конь твой усталый подвел. Меч Анемаса разрубил шею - и голова Икмора слетела с плеч, под горестный стон русов. И они кинулись рвать его, Анемаса Критского. Рвать и грызть за смерть своего воеводы - резвый конь Анемаса, почуяв беду, вынес хозяина с поля боя. А русы стонали, и князь будто разом потух глазами, увидев смерть брата. Брата названного по доблести - лети, Икмор, к Перуну. Лети, друже, не долго ты пожил, но шагнул в вечность, став примером для воев. И о тебе сложат легенды. Лети...
Русы, закинув щиты за спины, ушли в Доростол. Цимисхий не стал атаковать - бесполезно. Да, знатный воевода русов убит; и что? Опять все атаки ромеев захлебнулись и подавились. Пусть русы идут, пусть.
Святослав выслушал всех. И тех, кто предложил скрытно ночью ладьями уходить; и тех, кто призвал с византийцами договориться. И долго думал, прежде чем вымолвить:
- Погибнет слава, сопутница русского оружия, без труда побеждавшего соседние народы и, без пролития крови, покорявшего целые страны, если мы теперь постыдно уступим римлянам. И так с храбростью предков наших и с тою мыслью, что русская сила была до сего времени непобедима, сразимся мужественно за жизнь нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями или, совершившим знаменитые подвиги, умереть со славою.
Умолкли все. И будет попусту языками молоть - князь все решил. Завтра бой, надо чистое надеть. Воины чуяли - бой тот будет последний. Чуяли, что шагнут в вечность, чуяли и радовались.
Русы сами пошли вперед, на ромеев. Пешие, на вдвое превосходящую армию. Это не были осажденные или слабые - те так не идут. Это наступали волки, соскучившиеся по крови. Голодные, жадные, злые. Это шла сама смерть. За тридцать шагов до ромеев русы колыхнулись и побежали. Вот, вот, вот - раздался треск щитов. И первые бордовые лужи напоили землю. Первые воины с двух сторон рухнули, выпуская с ослабших рук копья. Ромеи еще не видели русов такими. Русам было плевать на все - они шли, под дождем камней пращников, под градом стрел, мечей, копий. Шли, умирая, забирая с собой на тот свет по три-пять ромеев на каждого. Даже проткнутые, хрипя и туманясь глазами, русы успевали за миг до смерти секануть наугад, в толпу, вложив последние силы в меч - и уносили в агонии византийца, которому не повезло. Те же из русов, кто падал затоптанный, но живой, резали ромеям ноги. Лишь бы хватило мочи вытащить нож и всадить его врагу под колено, лишь бы не затоптали, пока трем не вспорешь жилы, калеча их навсегда и помогая своим. Ромеи, подбитые, оседали. Как воевать, когда из-под самой земли тебя режут и рвут, как?! На одной ноге? Нас этому не учили.
Цимисхий увидел, как его армия побежала. Не отступила, а покатилась шаром от грызущих ее русов. Он вдруг холодком, дунувшим по спине, ощутил - жизнь хрупка и тонка. Его армия отступает - и Цимисхий снова садится в седло. Туда, в пекло, спасать все. Свежая византийская конница ударила русов с боков. Не прорвала, но удара хватило, чтоб усталая армия, побежавшая, собралась с силами и отдохнула. Как раз тогда, когда конницу императора повернули вспять раскрасневшиеся вспотевшие русы. Полдень, жара - ромеи пили вино, строились и опять шли в атаку. Свежие сменяли уставших.
- Анемас! - Зычно крикнул вернувшийся из атаки Цимисхий.
- Я здесь, император, - вырос рядом с ним исполин.
- Доделай то, что должен был сделать вчера, - в глазах Цимисхия укор, и Анемас задрожал. Пусть бы его прижгли каленым железом, пусть бы его распяли - но видеть свою вину в глазах василевса... Это выше сил Анемаса Критского. Он взлетел на коня и понесся в бой. Клин всадников, без слов понимающий Анемаса, сорвался следом.
- Патрикий Роман и столоначальник Петр. Возьмите пол армии, ударьте на руса. Потом отступайте, заманивая их подальше от стен.
- Ты, - палец Цимисхия уперся в грудь Варды Склира, - тем временем зайдешь русам за спину и отрежешь русов от Доростола. Я же ударю с бока.
Все случилось так, как и предвидел Цимисхий. Патрикий Роман ударил на русов и отступил. Русы кинулись преследовать дрогнувших ромеев. Кто бы заподозрил, что то было ложное отступление - ромеи за все бои с русами столько раз отступали взаправду, что и сами сбились со счета. Русы с дружным радостным ревом нажали, в горячке боя не заметив, что их берут в кольцо. Варда Склир залесками зашел за спину, отрезав русов от Доростола. Цимисхий напал сбоку - тиски сдавили. Сжали так, что думалось - войско варваров сейчас выплюнет кишки и сгинет. Но.... Русы стояли и бились. Как загнанный раненный барс, как медведь, которого обложили сворой. Русы, в капкане, окруженные с трех сторон, с вдвое превосходящим соперником, бились и даже теснили! Показывая чудеса отваги и доблести, удивляя богов, русы не бежали, бросив щиты, а дрались столь ожесточенно, что самоуверенные ромеи дрогнули. Стоило Святослава войску развернуться на какой-либо фланг, как этот ромейский фланг лопался пузырями. И остальным двум частям византийцев приходилось бросать позиции и спешить тому флангу на помощь. Цимисхий не верил глазам. Русы, по колено в крови, наступали! Их князь зычно крикнул - и русы, развернувшись, ударили в Варду Склира, расчищая себе просеку к Доростолу. Цимисхий, топая, с пеной на губах, погнал всех туда, к Варде на помощь. Варда же пятился,
