Рудольфа – наследника престола. Он многое успел за 68 лет правления.
ОНИ СИДЕЛИ в креслах напротив друг друга: вчерашний президент Соединённых Штатов Америки Теодор Рузвельт и состарившийся монарх Австро-Венгрии – многонациональной и сильной европейской империи.
– Надеюсь, господин Рузвельт, у нас найдётся много иных тем для разговора, кроме соболезнований по поводу прошлых «подарков» судьбы, – предупредительно остановил император дорогого гостя.
Тот долго собирался что-то ответить, настолько долго, что Франц Иосиф почему-то вспомнил, как сын Рудольф однажды написал: «У моего отца нет друзей, весь его характер не допускает этого. Он в одиночестве стоит на вершине, говоря с теми, кто служит ему, об их обязанностях, но избегая настоящего разговора. Императора мало интересует, что думают и чувствуют люди. Он верит в то, что мы живём в одну из самых счастливых эпох австрийской истории. Он отрезан от всех человеческих контактов, от любого непредвзятого мнения…»
Обидно это, но сына-наследника больше нет. На племянника Франца Фердинанда – с его упрямством и нежеланием признавать имперский протокол – надежд мало…
– Ваше величество, – не форсируя свой басовитый голос, произнёс наконец Рузвельт. – Прежде всего мне хотелось бы вручить вам свой скромный подарок. От души…
И он протянул австрийскому императору складной набор для курильщиков трубки. Засверкавшие под сотнями свечей зелёные изумруды украшали эту старинную вещицу. Франц Иосиф с удовольствием взял в руки подарок и сказал с какой-то гордостью и грустью:
– Наверное, в мои восемьдесят лет пора бросить курить, но не могу отказать себе в этом удовольствии. Я ведь – последний монарх старой школы.
Много позже Теодор заявит: «В Европе есть только один интересный политик, император Австрии. Он не поразил меня своими дарованиями, но он был настоящий джентльмен». Но сейчас они откровенно беседовали о том, в частности, что управлять многими нациями и народностями из одного дворца очень не просто. Рузвельт признался, что он сторонник жёсткой позиции по отношению к американским индейцам.
– Их нужно принудительно окультуривать! – с некоторой горячностью утверждал экс-президент США. – Мир никогда не продвинется вперёд, если их земли будут использоваться в качестве заповедников дичи для жалких дикарей!
Ни Теодор Рузвельт, ни хозяин дворца не знали, что через каких-то четыре года мир кардинально изменится, а спустя ещё четыре – уже без Франца Иосифа – «лоскутная» империя Габсбургов рухнет, распадётся на тринадцать независимых государств. Сейчас монарх был доволен жизнью. Наконец-то всё успокоилось с неожиданной женитьбой Франца Фердинанда на чужой фрейлине – чешке не голубых кровей. С таким трудом нашли компромисс: права на престол племянник не будет лишён, а жена его пусть себе рожает детей – у других племянников тоже есть свои права.
– Мне кажется, что ваш племянник Франц Фердинанд – очень смелый человек, достойный представитель рода Габсбургов. У него задатки полководца, я это чувствую.
– Чтобы управлять такой большой империей, нужно быть прежде дипломатом, а не полководцем, – осторожно возразил император. – Сейчас, на закате жизни, я всё больше прихожу к выводу, что войн не должно быть, не надо больше смертей.
– Я считаю, что к войне никогда не следует прибегать – до тех пор, пока её можно избежать с достоинством, – американский экс-президент, похоже, сел на своего любимого конька. – Уважаю всех мужчин и женщин, которые со здравомыслием и чувством собственного достоинства делают всё возможное, чтобы предотвратить войну. Я выступаю за подготовку к войне, чтобы предотвратить войну; и я никогда не стал бы выступать за войну, если бы она не была единственной альтернативой бесчестию или убийству родных мне людей.
– Согласен с вами! То, что вы сейчас сказали, вполне может служить главным тезисом ответной речи на вручении вам Нобелевской премии, – покивал монарх головой, верхняя часть которой блестела, как бильярдный шар, а нижняя пряталась в седых бакенбардах и пышных усах. – Судьба меня не щадила, но и я не буду никого щадить, буду мстить, если что случится с моим племянником.
– Уверен, что Господь Всемогущий сбережёт наследника престола вашей великой империи! Вы теперь – гарант мира на земле! – горячо воскликнул Рузвельт.
Он был явно доволен такой концовкой встречи. Вернувшись из Швеции лауреатом Нобелевской премии за мир, Теодор Рузвельт ещё раз повторит:
– Император Франц Иосиф – настоящий джентльмен, он держит слово!
То, что Австро-Венгрия объявит войну Сербии после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, окажется неожиданным даже для Германии.
– Никто не смеет бросать вызов Всемогущему! – так заявил австрийский монарх, узнав о происшедшем в Сараеве.
По Европе понёсся верховой пожар. Он сжигал на своём пути миллионы жизней, никого не щадя.
Да, старый Франц Иосиф сдержал слово. Но он никогда никому не признался бы, что попался на удочку американского гостя, посетившего его незадолго до войны. А поскольку австрийского монарха не особенно интересовали заграничные политические новости (говорят, что в жизни он прочитал одну-единственную книгу – армейский устав), то вряд ли он знал, что Теодор Рузвельт настойчиво продвигает свои поправки в доктрину Монро, которая за 90 лет не потеряла для американцев своей значимости – даже наоборот.
– Мы должны готовить себя и к миру, и к войне, обеспечивая три основные вещи, – разъяснял он суть поправок. – Во-первых, общий язык, естественно – английский. Во-вторых, абсолютно неразделенное гражданство, которое не признает никакого флага, кроме флага Соединённых Штатов. В-третьих, разумные и решительные усилия по устранению социальных волнений. Причём эти усилия должны ясно показывать всем: если кто-то не выполняет свои обязанности, он не имеет права на какие-либо права вообще. Иначе говоря, любая страна, народ которой ведёт себя хорошо, может рассчитывать на нашу чистосердечную дружбу…
Когда в Сараеве застрелили престолонаследника Франца Фердинанда, старый монарх слёз не лил. Говорят, что он вообще плакал два раза в жизни: когда убили в Мексике его брата и спустя 22 года, когда покончил с собой единственный сын.
На похоронах императора Франца Иосифа в ноябре 1916 года плакала вся Вена. Плакало небо, и струйки холодного дождя путались с людскими слезами. Плакал Карл, внучатый племянник почившего в бозе монарха, ещё до конца не сознающий, что завтра ему отвечать за единство империи, за её победы и поражения на фронте – вообще за всё и всех в доме Габсбургов.
– Господь Всемогущий, спаси и сохрани! – шептал он, идя за чёрным роскошным катафалком. И вспоминал вещие слова эрцгерцога Франца Фердинанда – своего дяди, убитого два года назад в боснийской столице: «Корона Габсбургов – это терновый венец». Хотя «терновости» сам-то он не успел испытать, если уж считать по габсбургскому счёту. Все тернии, шипы и колючки, теперь ему, Карлу, достанутся. Ему разбираться с хаосом, порождённым неизвестно кем и когда. Единственный друг и помощник – жена Цита. Больше никто не поможет.
Она верная жена и любящая мать их пятерых детей. Её род известен во всей Европе, и сама она знает пять языков. Цита разбирается во всём, даёт мужу дельные советы, присутствует на заседаниях, а порой и к себе «на паркет» вызывает министров.
Одно только мешает счастливой царственной семье. Родилась Цита в Италии, и как только австрийская армия потерпела крупное поражение на фронте, счастье кончилось. «Всё шло хорошо, пока не вмешались этот недозрелый главнокомандующий и его жена – итальянская шпионка!» Так писали газеты, так шептались по углам верноподданные этой «лоскутной» империи. Недовольство в стране стремительно росло.
– Ну почему меня угораздило появиться на свет в Италии? Ведь всё могло по-другому сложиться, и сейчас бы меня не обзывали итальянской шпионкой! – причитала Цита.
– Надо выучиться ждать, – пытался император успокоить жену.
Терзались оба. Карл очень старался что-то исправить. Он задумывал всякие реформы, восстановил работу парламента, приказал выпустить из концлагерей всех русских, интернированных с началом войны. Причем указ написал лично: «Все арестованные русские невиновны, они были арестованы, чтобы не стать ими». Выразился, понятно, как умел, но дело благое сделал…
Время шло. Авторитет молодого императора таял на глазах. Австро-Венгерская империя расползалась, словно старое лоскутное одеяло. И тогда Карл с женой удумали заняться тайной дипломатией. Цита попросила свою мать отправить в Париж брата Сикста, чтобы он там разузнал, готовы ли французы к мирным переговорам, и если да, то на каких условиях.
Сикст служил в бельгийской армии, то есть на стороне Антанты, а Франция в составе этого союза воевала против Австро-Венгрии. Так что просьбу матери (и сестры) он выполнил легко. В Париже его встретили дружелюбно и не стали обременять длинным перечнем условий для сепаратного мира. Их всего-то четыре: возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии (аннексированных Германией почти полвека назад), освобождение Бельгии от немецких войск, независимость Сербии, передача России турецкого Константинополя с проливами.
Карла с Цитой этот ответ невероятно порадовал. Император тут же собственноручно, как умел, написал французскому премьер-министру о своём согласии и о намерении «использовать всё личное влияние на союзников, дабы выполнить справедливые французские требования относительно Эльзаса и Лотарингии». По независимости Бельгии и Сербии он едва прошёлся, отметив, что здесь проблем не будет «при обязательстве Белграда поддерживать добрососедские отношения с Габсбургской монархией». Последний пункт, касающийся Османской империи, Карл мягко отклонил как требующий осторожности в силу нестабильной ситуации в России (шёл июнь 1917-го).
Осталось договориться с союзниками. То есть заставить Германию вернуть две богатых земли – Эльзас и Лотарингию – и вывести войска из Бельгии. Заставить кайзера?! Тут Карл сильно переоценил своё влияние на германского императора. Вильгельм II расценил намерения молодого вассала как заговор, и все закулисные переговоры вмиг стали известны в Европе.
– Я ничего такого в Париж не писал! – открещивался поначалу Карл. – Это всё выдумки французской пропаганды!
Но тут сменилось правительство во Франции, и новый премьер-министр Клемансо взял да опубликовал собственноручное послание австрийского императора. Отныне крах Австро-Венгрии и провальное «дело Сикста» история неразрывно свяжет с именем Карла I.
Кстати, Жоржу Клемансо принадлежит прекрасный афоризм: «Америка – единственная страна, которая от стадии варварства перешла к упадку, минуя стадию цивилизации». Наверное, он знал, что говорил: долго жил в Америке, там женился на девочке, которую учил верховой езде, привёз её в Париж, сам изменял ей направо и налево, а когда жена тоже завела любовника, посадил её в тюрьму, потом лишил французского гражданства и выслал третьим классом обратно в Соединённые Штаты. И такой вот человек посмел однажды обозвать великого пацифиста Жана Жореса идиотом…
