Кроме Ли Цина – он так никому и не открылся насчёт серебряной монеты, прятал её в надёжном месте.
Насчёт «ели» – разговор особый. Кормёжка с каждым днём становилась всё хуже, порции всё меньше.
– Через неделю ложку поднять не сможем, не то что кайло! – жаловались подрядчику.
– А кому сейчас легко? Война идёт! – отвечал Куй Дин и уходил домой. Он снимал комнату у какой-то русской вдовы, у неё и столовался.
Прошёл месяц. Позвали зарплату получать – интересно, сколько им насчитали за такой тяжёлый «жёлтый труд». Оказалось, начислены копейки.
– Во-первых, оплата у вас подённая, семьдесят копеек за работу под землёй, шестьдесят, если на поверхности, – пытался успокоить их Куй Дин. – Во-вторых, с вас высчитано за дорогу, обмундирование и питание…
– В договоре не так написано! – подал голос Ли Цин. – Оплата у нас сдельная, а наша бригада работала лучше всех. Дорога и одежда – за счёт заказчика. А питание – куры засмеются, как здесь говорят!..
– Ты откуда такой грамотный? Когда ты договор читал? Он же на русском! – жёлтое лицо подрядчика аж побелело от злости.
– Договор читал, когда подписывал. Как и все. Русский язык я знаю. А на эти копейки ничего не купишь. Тогда и мы работать не будем. Пошли, ребята!..
И они вернулись в барак. За дружной четвёркой потянулись и другие. Они уже лежали на нарах, когда распахнулись двери и ворвались охранники во главе с Куй Дином.
– Вот этот! – подрядчик ткнул пальцем в Ли.
Стражники начали плётками избивать всех подряд, пробиваясь в тёмный закуток. Ли едва успел встать, как ему обожгло спину. Но в тот же момент на стражников кинулись все «рабочие жёлтой расы». Отобрали у них нагайки, вытолкали на улицу.
– Не убивайте! – верещал подрядчик, размазывая кровь по лицу. – Я верну все ваши деньги! Они дома, в шкатулке. Только не убивайте!
У Ли горел ожог от нагайки, горели глаза, весь он горел желанием отомстить, наказать за воровство, как это испокон веков делалось на его родине. Но подрядчика даже связывать не стали, повели толпой в дирекцию шахты. Назавтра деньги всем вернули. Оказалось, что у каждого углекопа вороватый царёк Куй Дин забирал по пять рублей. Его отправили этапом в Китай. После Нового года кто-то сообщил, что в Харбине «маленького царька» ограбили и убили. Наверное, хунхузы…
Весь 1916 год «жёлтая раса» жила спокойной, деловитой жизнью. Руки уже привыкли, питание стало лучше. На соседних шахтах и копях бастовали, слухи о том доходили, а на «Княжеской» не было повода. По весне одну штольню затопило, обошлось без жертв. Летом двоих завалило в забое, их не успели откопать. А осенью вдруг умер хозяин всего Кизеловского горного округа князь Абамелек-Лазарев. В день похорон шахта не работала, а с «пришлых» сняли по рублю – как бы на поминки.
В знак протеста «жёлтые» бригады не вышли на смену. Опять случилась драка в бараке, опять нагайки, и снова стражники оказались на улице. Углекопы сидели на нарах и победно пели:
Мы тоже люди!
Свободу любим!
Хоть кожа жёлтая у нас,
Но совесть есть…
Это Ли Цин их научил. Его и повязала полиция. Его и ещё четырнадцать человек. Только тех вскоре отпустили, а Ли суд приговорил к трём годам тюрьмы за саботаж в военное время. На суде он ни слова не сказал – прятал во рту монетку, что мать на прощанье дала.
В тюрьме никто его не обижал. По возрасту сокамерники были такие же, как Ли. В основном беглые солдаты, мародёры, насильники. Вели себя прилично, желтолицым не обзывали. С ними и просидел больше полугода. А весной в российской столице грянула революция, и летом их всех выпустили – амнистия!
Ли Цин прожил целый месяц в Перми, перебивался где как придётся. А потом сумел забраться в поезд, который шёл на восток, домой. Но в Омске отстал случайно от эшелона, засмотрелся на что-то и попал в линейную часть. За две недели полицейские выяснили, что никакой он не политический и ранее на него уже возбуждалось уголовное дело. «Стало быть, амнистии не подлежите, милейший, пожалуйте снова в тюрьму». И повезли обратно на Урал.
В дороге весть пронеслась, что в столице опять революция, власть меняется – и что будет дальше, никто понятия не имеет.
– Царя Николашку скинули! – кое-кто радовался.
Но кормить лучше не стали. Ни на пересылке, ни в тюрьме. Наоборот, всё стало строже, но как-то вразнобой: одни охранники сильнее зверствовали, другие, «добрые», исподтишка подкидывали сухарей, чая или табака.
Потом кончилась война с Германией. Новенькие в камере сказали, что «жёлтую расу» отпускают домой. Вызвали к начальству и Ли.
– А вам не положено, вам ещё год сидеть, – сказали, как отрезали.
И снова этап, снова вагон с решётками на окнах. Вонища, духотища. Ли всю ночь простоял у решётки, а под утро поезд стал подходить к большому дымному городу. Уже проплывали мимо пристанционные дома и постройки, когда он сумел прочитать задом наперёд название станции – Екатеринбург. Медленно-медленно тащился поезд, втискиваясь между двух составов.
За решетчатым окном справа суетились, бегали по перрону вооруженные люди. Кто-то слева заорал:
– Яковлев! Выведи Романовых из вагона. Дай я царю в рожу плюну! А не то щас прикажу из пушек ваш поезд разнести!
Ли перебежал на другую сторону вагона и успел увидеть, как два солдата подсаживали на ступеньки какого-то бородача в длинной шинели внакидку. Та вдруг упала с плеч, блеснули золотые погоны, и фигура скрылась в вагоне. А солдатами уже кто-то командовал, разгоняя матом невесть откуда появившихся прохожих:
– Это чрезвычайка, неча тут смотреть, арестую! Пулемётчики, как товарняк этот уйдёт – огонь по орудийным расчётам, чтоб ни одного выстрела не успели пушки сделать!..
Арестантский состав и не собирался никуда уходить. Он дёрнулся последний раз и замер, прикрывая собой царский поезд, который вдруг тронулся и пошёл, набирая ход. Семейство Романовых переезжало под усиленной охраной на другую товарную станцию (ныне «Шарташ»), где их пересадят в автомобили и откуда увезут в дом купца Ипатьева. Там, в подвале, всех позже и расстреляют.
– Ну и дела! – вздохнул у вагона «добрый» охранник. – Вихри враждебные нас злобно гнетут. Гнетули и, похоже, будут гнетуть. Хоть напоследок сподобились на царя-батюшку посмотреть!..
– Слышь, отец, – Ли узнал его по прокуренному голосу. – Приоткрой малость дверь, свежего воздуха глотнуть.
– Тока не балуй! Вон как глаза-то у тебя горят! – согласился старый солдат. – Мне тоже жить охота.
Ли хватал ртом апрельский воздух и вдруг решился.
– Домой хочу! Не могу больше! Давай так: я тебе монету чистого серебра, а ты отвернёшься на пять минут, словно и не видел меня никогда, а?
Охранник ничего не ответил. Тогда Ли Цин вынул из-под стельки заветную монету, протянул старику. Тот взял, долго смотрел изучающе, потом повернулся и пошёл вдоль состава, придерживая за ремень винтовку. Ли тихонько притворил за собой дверь вагона и исчез в утренней дымке…
Автор (из-за кулис): В начавшейся Гражданской войне власть в Екатеринбурге менялась пять раз. Напряжённых боёв не было, но без потерь, конечно, не обошлось. В одной перестрелке геройски погиб доброволец Ли Цин, пулемётчик 247-го полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Таких бывших «наёмных рабочих жёлтой расы», не имевших возможности попасть домой, воевало на стороне большевиков около сорока тысяч.
ДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ
Япония: «И воссияет слава нашей империи…»
«Мы, милостью неба, император Японии, на престоле, занятом той же династией с незапамятных времён, обращаемся со следующим воззванием ко всем нашим верным и храбрым подданным:
Сим мы объявляем войну Германии и повелеваем нашим армии и флоту повести неприятельские действия против этой империи со всей силой и повелеваем равным образом всем компетентным властям употребить все усилия для исполнения их долга в достижении национальных стремлений в пределах международного права.
Со времени начала войны в Европе, печальные последствия которой все созерцают с большой озабоченностью, мы, с нашей стороны, сохраняли надежду на сохранение мира на Дальнем Востоке путём соблюдения строгого нейтралитета, однако Германия принудила нас открыть враждебные действия против этой страны…
Мы искренне желаем, что благодаря преданности и отваге наших верноподданных мир в скором времени будет восстановлен и воссияет слава нашей империи».
Из Манифеста японского императора Ёсихито, 23 августа 1914 года
КАРТИНА 19-я
Куриная слепота маршала Ямагаты
Действующие лица:
Ямагата Аритомо (1838–1922) – крупный японский военачальник, премьер-министр страны (1889–1891 и 1898–1900), князь (1907).
Мэйдзи (1852–1912) – император Японии с 1867 г. (имя по рождению – Муцухито). За 45 лет его правления страна перешла от закрытого феодального общества к цивилизованному государству.
Ёсихито (1879–1926) – сын императора Мэйдзи, под именем Тайсё правил в Японии с 1912-го по 1926 г.
Садако Кудзё (1884–1951) – японская императрица, супруга Ёсихито, мать императора Хирохито.
Место действия – Японские острова.
Время действия – начало ХХ века.
Автор (из-за кулис): Эпоха «Просвещённого правления» заканчивалась. А ведь, кажется, совсем недавно был первый выход императора Муцухито к окружающим! Раньше на него смотреть не разрешалось, и сам он страной правил из-за бамбуковой занавески. Никаких портретов микадо. Даже разговаривать напрямую с ним строго запрещалось. Если нужно что сказать или ответить, он шепнёт на ухо министру двора, а уж тот озвучит, что богоподобный сын Восходящего солнца имел в виду и как его надо понимать.
ВСЕГО три года прошло с тех пор, как Муцухито принял японский престол от отца – императора Комэй, умершего от алкоголизма в 35 лет. Наложницы родили венценосцу пятерых детей, все они умерли во младенчестве, так что у Муцухито был шанс, и он его использовал. В пятнадцать лет став микадо, начал продвигать проевропейские реформы, выбрал девиз «Просвещённое правление», под этими словами («Мэйдзи») он и войдёт в историю Японии.
Три года назад японские женщины при дворе должны были сбривать брови и чернить зубы. Уметь танцевать, подавать сакэ мужчине и семенить за ним – вот и все их права и обязанности. А мужчины, особенно грозные самураи, должны защищать империю и «изгонять белолицых варваров». Но очень скоро иностранцы стали желанными гостями на островах, у них учились, им подражали.
Муцухито открыл Европе ворота в свою закрытую страну. И сам, наконец, стал выходить из дворца. Вот пришёл какой-то очередной праздник, и жители столицы смогли воочию увидеть своего императора, которому поклонялись, не имея раньше возможности лицезреть его даже на портретах.
С раннего утра празднично украсился Токио. Почти у каждого дома высятся на шестах длинные флаги с жёлтыми хризантемами. На улицах, ведущих к дворцу, толпы народа. Большинство ещё в традиционных кимоно, но многие уже перешли на европейскую одежду. Народ с благоговейным любопытством высматривал любое движение близ императорского павильона, что сверкал золотом и пурпуром в центре придворного парка.
Вздрогнула от страха толпа, когда бабахнули разом салютные пушки. И сразу тишина воцарилась. Медленно открылись дубовые ворота центрального дворца. Показался шталмейстер с
