Кого выбирает жизнь?

себе нарисовал!
– Неужели китайцы промолчат? – послышалось от окна. – С ними-то, что америкосы сделают? А, профессор?
– С ними разговор отдельный будет! – ответил я. – Они, конечно, заботятся не о нас, а о себе. Если мы будем сильны и не подкупны, то Китай будет с нами. Если мы сами себя Штатам в жертву принесём, то Китай расценит это как угрозу себе и примет меры! В таком случае он стремительно захватит нашу территорию, чтобы не допустить приближения к своим землям НАТО. Собственно говоря, и СССР поступил так же с Прибалтикой перед войной! Всё повторится!
Народ подавлено притих, переваривая мой сценарий в своих головах. Никто не возражал, никто не задавал уточняющих вопросов, поскольку все были подавлены, как сами это понимали, приближающимся исходом. Наконец, Андреич не выдержал:
– Как я понимаю, нечто хорошее даже в этом случае имеется!
На него уставились с надеждой обреченных, готовые поверить во что угодно, лишь бы оно обеспечило им хоть некоторое успокоение насчет грядущего. Виктор выпалил первым:
– И что же? Что хорошего?
– Да, ядерной войны-то не будет! Так ведь, Александр Фёдорович? – уточнил у меня Андреич.
Я поддержал его лишь частично:
– Скорее всего, не будет! Если кто-то сдуру не перестарается! Но отдельные ядерные удары всё равно нанесут. Прежде всего, по кораблям Тихоокеанского и Северного флотов, по пусковым шахтам стратегических ракет, по другим важным и хорошо укрепленным объектам, способным спутать карты наших партнёров, как некто их называет!
– Стало быть, все погибнут от радиации? – простонал кто-то обреченно.
– Вы же словно тараканы! А они радиации не боятся! – послышалось ехидное из того же дальнего угла. – Вы даже Горбачева до сих пор не придушили, не отомстили, хотя он вашу страну американцам подарил. Уж сколько лет прошло, а ни в чём вы так и не разобрались, а тут…
– Нет! – продолжил я отвечать, не комментируя последнюю реплику. – Тот, кто спросил про радиацию, видимо, не служил в армии. Там бы он усвоил простую истину: проникающая радиация действует на людей в течение очень короткого времени – какие-то секундочки и даже доли секунд, и на очень малом расстоянии от взрыва, – а радиоактивное заражение местности образуется лишь после наземных взрывов, но и оно недели через две становится практически безопасным! Даже гулять можно, не волнуясь за своё здоровье!
– А как же Чернобыль? Туда ведь до сих пор не сунуться… Радиация…
– Опять неосведомленность! – подвел итоги я. – Так называемый «мирный атом» – дело совсем иное! С точки зрения радиации он несоизмеримо опаснее ядерных взрывов. От «мирного атома» радиация ослабляется очень медленно. По некоторым изотопам, допустим, по урану двести тридцать восемь, фантастически медленно. Всего в два раза снизится через четыре с половиной миллиарда лет! Мне кажется, из нас мало кто доживет!
– Всё! Больше нам ничего не надо! – театрально возопил Андреич. – А то хочется куда-то бежать и убежище рыть! Как же ты живёшь с этим, профессор? Ведь это же… Это же, горе от ума!
– Так и живу! Живу и надеюсь, что я заблуждаюсь, и всё получится значительно лучше, нежели я себе представляю, – ответил я, усмехнувшись.
Из угла донесся неугомонный и всегда недовольный голос:
– Так и случится, если заранее покоритесь… Объединяться надо, противостоять надо… На то вы и мужики!

Мне казалось, что никто не согласится на этом поставить точку, ведь еще недавно у всех было столько вопросов! Но, нет! Мои коллеги принялись молча устраиваться на ночь или, захватив сигареты, заторопились подымить на сон грядущий. Меня это вполне устроило, хотя неудовлетворенность собой я уже ощутил.
Всё же наговорил я им лишнего, как всегда, распалившись в ходе разговора. Привык до истины докапываться, а им-то она разве нужна? Можно было обойтись и без столь мрачных и безысходных прогнозов. Ох, недаром супруга надо мной всегда подтрунивала: «Ты же прирожденный преподаватель! Потому тебе непременно всё-всё надо выложить, да еще и по полочкам разложить! Иначе ты не можешь даже там, где разумнее промолчать! Ты же не о нейтральной математике речь ведёшь, которая никому по нервам не бьет! Ты же своих студентов в такой ужас загоняешь, который не все способны пережить! Есть ведь и чрезмерно впечатлительные, и больные, наконец!»
Конечно, она права! Снова меня, безголового, куда-то основательно занесло!

Засыпая, я думал о том, что завтра передо мной появится очередная ступенька, на которую я обязательно поднимусь, но которая, как постепенно здесь выяснилось, могла и не состояться. И наконец-то я увижу тебя, родная моя.
«Как я выдержал столько времени без тебя, просто не знаю!» Сердце моё от волнения стало выпрыгивать. Как много ступенек в жизни мы преодолели на пару, дружно, а за последние месяцы – ещё больше, но почти все, врозь. Как много нам нужно рассказать друг другу. Как я соскучился по тебе, как много накопилось нежности к тебе, моя хорошая.
Неожиданно, уже в полусне, я возвратился в горячий вечерний диспут нашей палаты и с опозданием стал себя убеждать, что «наше представление о любой системе, каким бы оно ни было, в силу очень многих причин всегда есть лишь ее искаженное воспроизведение в кривых зеркалах познания. Что случится, если попробовать управлять системой на основе столь неверных представлений о ней? Ответ ясен! Достаточно представить себя за рулем автомобиля, у которого лобовое стекло сильно искажает пространство. Далеко ли так уедешь? И как часто наше сознание, воспринимающее всё подряд, работает подобно кривому зеркалу! Да еще и без стеклоочистителей! Может, не так уж всё страшно, как я себя и своих новых товарищей накрутил?
Могу же я ошибаться?! Конечно! Имею полное право! Но, хорошо бы хоть в этот раз ошибиться в лучшую сторону!»
*
– Ну, что, Александр Федорович? В здоровом теле – здоровый дух? – зацепил меня Виктор, когда увидел меня утром, вернувшегося в непроснувшуюся палату. Мне давно не спалось в преддверии обещанной на сегодня выписки, и я нахаживал круги, тренируясь по коридорам и этажам больницы.
– На самом деле – одно из двух! – парировал я, выпрямив на постели дрожавшие от усталости ноги.
– Даже не знаю, почему наши ребята так разоспались после вчерашних страшилок? Лично я ночь метался как в бреду, толком и не спал, словно в детстве после каких-то вурдалаков. Всё думал, неужели у нас нет шансов?
– Виктор, вы очень впечатлительны, потому наш разговор лучше бы на том и закончить! Неужели вас нет иных забот?
– Да, сколько угодно, но о них я смогу с кем угодно в любое время поговорить, а об этом – вряд ли! Признаюсь, никогда еще не было настолько интересно! – сознался Виктор, то ли с иронией, то ли всерьез. – Но и страшно, словно восторженной девчонке!
Я решил не отвечать, тем более что и остальные больные начали понемногу шевелиться и просыпаться.
Вошла медсестра, бесцеремонно стуча твердыми подошвами, и молча раздала желающим термометры, а мне с предупреждением – «Вам обязательно!»
«Всё! – подумал я с радостью, которая горячим теплом разлилась в груди. – Последний разок кашу здесь вкушу, дождусь выписку от старшей сестры, потом внучка забежит – а больше вы меня здесь не увидите! Вторая серия моей жизни, нашей с тобой жизни, Людок, начнётся! И как же мы с тобой станем ею дорожить, сумев перешагнуть через такое! Обязательно станем дорожить, больше чем раньше! Впрочем, знаю по опыту, нельзя зарекаться, ведь не зря опытные люди утверждают, будто дважды в одну реку не войти, а вот на грабли дважды наступить можно запросто! Нам бы не расслабиться, не забыть того, что выстрадано, что пережито, не наступить бы опять на невыносимые наши грабли, от которых едва избавились, да и то, не полностью! Может, и не окончательно!»
– Слушай, Федорович! – опять прицепился Виктор. – Ты мне вправь мозги по поводу капитализма! Совсем запутали меня всякой трескотнёй! Понять бы, куда мы вляпались, и есть ли впереди просвет?
– Если на такие вопросы отвечать, то мне полгода выписки не видать! Давай-ка уже прощаться!
– Да ты, Федорович, мне по-простому! В двух словах, пока на завтрак не позвали!
– Ну, конечно! По-простому, да покороче! Так труднее всего! Ладно, всё равно я вещички уже собрал. Но с условием, что больше вопросов не будет!
– Зуб даю! – дурашливо пообещал Виктор.
– Уж больно сложная тема! Гениальный Маркс в два огромных тома едва уложился, а мне… до завтрака предлагаешь! Ладно, начнем от печки. Главная суть капитализма в том, что он опирается на алчность человеческую, которая бездонна, бесконечна и является антиподом совести! За дополнительную копейку многие людишки готовы нас всех уничтожить! Вот и понимай сам, есть ли просвет!
– Но ведь на Западе столько благотворителей… Выходит, и совесть там встречается?
– Дело не в совести! Просто благотворителям государство делает существенные налоговые скидки. Стало быть, от своей щедрости они ничего не теряют, а еще и богатеют! А у нас таких благотворителей нет лишь потому, что местное государственное племя, называющее себя элитой, не о народе печется, а о собственных барышах! К слову, капитализм, который происходит от слова капитал, в переводе означает не что иное, как стадо баранов. И, как мне помнится, это слово появилось ещё в Древней Греции. У них там богатство измерялось численностью этих самых баранов в стаде владельца. А само слово баран звучало как-то близко к «кэпитэл», точно не помню. Вот и получилось, что богатство есть или бараны, или капитал. Правда, при нынешнем капитализме подразумеваются другие бараны, это мы с вами, но судьба у баранов всё та же! Вот такие дела!
– Это точно! – согласился Виктор.
– Между прочим, капитализм, как и всё в нашем мире, неплохо приспосабливается к любым новым условиям! И сегодня он не такой как двести лет назад, но сущность его по-прежнему звериная, хотя и манипулирует он красивыми словами, чтобы ее замаскировать. Например, после великого экономического кризиса, который едва не добил США в тридцатые годы двадцатого века, термин «капитализм» у них был строго запрещен, поскольку всех раздражал! Раздражало, конечно, не слово, а существо капитализма, но ополчились на слово, и заменили его термином «рыночная экономика», а суть капитализма после этого изменилась только в худшую сторону! Вообще, мало кто у нас знает, что в самих США, которые всему миру навязывают пресловутую свободу, действует огромное количество строжайших, часто абсурдных запретов, и за одно неосторожное слово, тот же, капитализм, можно запросто попасть в тюрьму. Недаром у них абсолютное первенство по числу заключенных! Но истина ведь через всё пробивается, и люди обязательно появляются, не боящиеся о ней заявлять. Один из них, коренной американец и весьма влиятельный когда-то чиновник ЦРУ, но с обостренной совестью, однажды издал в США свою «Исповедь экономического убийцы», доказательно поведав о том, в чём участвовал лично, и какая это отвратительная кухня. Вся исповедь демонстрирует, что экономика США, это экономика безжалостных убийц, поскольку держится она на самых настоящих убийцах независимых стран, и на миллионах ничего не подозревающих граждан. Этих людей не расстреливают, как раньше в войнах, их душат другими способами,