Свет двух миров

девочки в очень мрачном расположении духа. В чём причина?
А причина в том, что Майя, как и планировала, вошла в пропахший плесенью туалет. Она планировала умыться и хлебнуть воды из раковины, мало заботясь о гигиене помещения вокруг. Но только она ополоснула лицо ледяной водой, не откликаясь на мольбу в кончиках пальцев, и только-только подняла голову, чтобы глянуть на себя в мутное зеркало…
В зеркале была Софья. Софья Ружинская, которую они только что проводили в последний путь. И она была облачена в то, в чём её официально нашли, а не в то, чем так озаботились Гайя и Майя.
И Софья грустно улыбалась ей. И не исчезала.
Сначала Майя заморгала, затем непослушной, оледеневшей от воды рукой провела по зеркалу. Софья не растёрлась вместе с тонким слоем грязи. Она всё также стояла в отражении и также грустно улыбалась.
И тогда Майя заорала, отшатываясь. Она не рассчитала и влетела спиною в дверь узенького туалета. И подошедшая следом за нею Гайя прекрасно слышала этот крик, и, не заботясь более о каких-то таинствах, ворвалась в туалет, и подхватила оседающую Майю.
–Там…там! Там! – тупо повторяла Майя, тыча пальцем в зеркало. Руки её дрожали, губы тоже. Голос предавал растоптанную кокетку.
Гайя пристроила Майю к стене, решительно распрямилась. Ничего. Никого.
–В зеркале? – спросила Гайя, смутно догадываясь. Про зеркало уже было недавно. Филипп Рассказывал им, что незадолго до встречи (или не встречи?) с Софьей, он увидел её в отражении. И так же в ванной комнате.
По бешеному кивку Майи, очень энергичному, трепавшему остатки волос, Гайя поняла, что не ошиблась. Но сейчас в зеркале отражалась только сама Гайя, и попадал кусок дублёнки несчастной Майи. Надо было решить – верить ли Майе? Или списать на место и обстоятельства?
«Это ещё не конец!» – отчётливо напомнил Гайе противный внутренний голос и она спросила:
–Что ты видела? Софью?
Майя кивнула. Перебираясь по грязному полу, медленно поднимаясь, она призналась:
–Я моргала. Я думала… может это аномалия кладбища?
И невесело усмехнулась. Она-то усмехнулась, а у Гайи как щёлкнуло: аномалия? А ведь они совсем недавно столкнулись с аномалией. Нет, ни с Агнешкой. С другой. Собственно с той, когда всё пошло прахом.
С лесной аномалией. Как там было? Камера сняла тень рядом с охотником? И Зельман туда ездил, искал, и даже как-то заполучил записи с видеокамер, по которым было ясно – в квадрате леса появляется сбой. Слишком точный. Как говорил Зельман?
Гайя попыталась вспомнить. Было трудновато. Ещё и Майя всхлипывала, но Гайя заставила себя собраться с мыслями и вспомнила слова Зельмана, произнесённые будто бы жизнь назад:
–Тень появляется в квадрате шестнадцать. И периодичность появления этой тени подтверждается в каждом дне из доступных недель записи. Она появляется в двенадцать часов дня на короткое мгновение и исчезает.
Они ведь так и не разобрались с этой тенью. Погибла Нина, потом Павел, теперь Софья. а что если это подсказка? Уходящий, как говорили Софья и Филипп, да и та Агнешка – тоже тень. И если тень из леса так привязана ко времени, то почему они забыли про неё?
Движение наполнило всё тело Гайи. Ей хотелось идти, что-то делать, искать правду, нужно было поговорить с Зельманом, поделиться своими догадками с ним. И, конечно, скрыть их от Филиппа – хватит с него! Не надо ему всего знать, никакой пользы это не приносит. Но Зельман…да, без него не обойтись. К тому же, именно он работал тогда над этой лесной аномалией. И пусть они ни к чему не пришли тогда, может быть это действительно последний и в то же время первый след?
–Ты что? – глухо спросила Майя. Волнение Гайи она заметила.
–А? – Гайя уже забыла про неё. – Ничего, просто… не говори никому, ладно? Я думаю, тебе показалось?
Майя, если и была глупа, то очень поумнела за последние дни. Мрачно взглянув на Гайю, она посоветовала:
–Я бы на твоём месте подумала бы о предварительной организации собственных похорон.
–Я не умру сейчас, – возразила Гайя. Страха в ней не было. Была лишь чёткая уверенность – это ещё не конец. – Ты как, идти сможешь?
–А куда я денусь? – поинтересовалась Майя, но ответа не ждала. Пошла. Гайя подхватила её за руку. Так они и вернулись к своим.
Майя шла медленно, потому что просто не могла идти быстрее. Ноги предавали её. Она оскальзывалась и поддержка Гайи была очень кстати, хотя Гайя, надо признать, местами чуть ли не волокла Майю за собой. Да и дойти Гайе хотелось быстрее.
Дойти, поговорить, спросить, предположить. Надо было только обсудить это с Зельманом! Надо только остаться им наедине.
–Девочки, вы как? – с преувеличенной заботой, отвлекаясь от тяжёлых мыслей и тревог, спросил Владимир Николаевич.
–Тошнит, – ответила Майя. Она была бледнее прежнего.
–А мне просто дурно, – солгала Гайя, но её щеки горели возбуждённым румянцем.
Владимир Николаевич снова ощутил неладное. Неужели опять? Неужели они всё ещё хотят лезть в тайны, несмотря на всё произошедшее, отвергая все его предупреждения?
Гайя угадала его настроение и добавила:
–Мне кажется, я заболеваю. Наверное, у меня температура.
Гайю тоже слегка  потряхивало. Это объяснение прошло.
Владимир Николаевич кивнул и принял решение:
–Думаю, нам всем надо помянуть наших павших товарищей и разойтись на выходные. Понедельник будет тяжёлым.
Выходные. Боже, они уже все забыли, что сегодня пятница! Они вообще счёт дням потеряли.
В молчании, соответствующем обстановке, разместились в такси. Пришлось брать два. Филипп оказался в одном с Майей и Владимиром Николаевичем, который всё ещё не понимал, почему ему чудится какая-то насмешка от Филиппа, который накануне тяжелого события так искреннее ему помогал? Вчера такого чувства у него не было. Откуда взялось сегодня? Ситуацию спасала Майя – она хранила их компанию от неудобных разговоров, просто сев на заднее сидение и откинувшись на спинку. Голова её моталась из стороны в сторону, и весь её вид становился ещё более жалким, чем прежде.
Говорить при ней было бы неловко.
Гайя села с Зельманом в другую машину. Но в неё же сел и Альцер! И вот это было уже совсем нехорошо. Нет, можно было подобрать слова, но можно было и обойтись без этого ненужного никому риска.
Гайя с трудом дождалась когда он выйдет и без прелюдий спросила:
–Помнишь лесное дело?
Зельман плохо соображал. Оно и неудивительно – накануне похорон Софьи он превзошёл себя. Выпил куда больше, чем мог принять и не болеть.
–А?
-Лес, камера, шестнадцатый квадрат…– Гайя не сводила с него взгляда. – Ну вспоминай же, чтоб тебя! Алкаш ты чёртов!
Последний окрик помог. Зельман начал смутно соображать, наконец, когда такси уже выруливало к проспекту, ведущему к его дому, понял:
–Аномалия?
–Да! – в глазах у Гайи сверкнуло облегчение. Она приготовилась объяснять о своей догадке, но Зельман уже взял себя в руки окончательно и предположил сам: – Ты полагаешь, это связано?
–Я не знаю, – теперь Гайя растерялась от напора его мысли. Только что он и вспомнить не мог. Но уже вон, сообразил. Даже обидно!
–Это может быть, – Зельман кивнул, – знаешь, это очень может быть. мы ведь так и оставили это дело. Не до того…
Он осёкся. Конечно же, не до того. Люди умирают. А им что, по лесам шляться? А может и впрямь, шляться?
–Мы можем проверить…– шепнула Гайя. Она поверить не могла в такую удачу. Её не стали разубеждать! – Только без Филиппа. Он и без того уже знает много.
К тому же, скрывает ещё больше – это Гайя чувствовала. Она видела, как Зельман перешёптывался с Филиппом в квартире Софьи. Поняла, что дело нечисто. Но они оба промолчали. Филипп же ей никогда не нравился, а вот Зельман был нужен – это ведь было его дело.
–Без него? – Зельман удивился. Он считал, что скрывать от Филиппа такую догадку бесчеловечно. К тому же, а если их там ждёт что-то опасное?
Но у Гайи в глазах плескало решительностью, и он подумал, что согласиться с ней проще. А дальше…дальше она не отвертится от его общества.
–Хорошо. Когда хочешь проверить?
Разумеется, проверять надо было как можно раньше! Но человек зависит от своего тела, от голода, от усталости. Гайя растерялась.
–Давай зайдём ко мне, поедим, отдохнём часок и поедем? – предложил Зельман и обратился к водителю: – слушай, друг, мы заплатим тебе за весь маршрут, но ты нас высади здесь обоих, а?
Таксист кивнул. Удивляться он разучился давно.
–Да, пожалуй что так, – согласилась Гайя.
Она вышла из машины, позволяя Зельману по его же инициативе расплатиться. Вопрос, однако, был не только в вежливости. Он воспользовался её отвлечением и написал Филиппу о том, что тот должен приехать к нему через полтора-два часа, что есть возможная зацепка.
–Идём, – Зельман захлопнул дверь машины и повёл Гайю за собой, в свой подъезд.
Ничего не подозревающая Гайя пошла за ним следом.
Конец первой части
Часть вторая.  Вернувшаяся
1.
Пани Тереза хмурилась. Вообще-то она была очень доброй и не очень способной к злобе за пределами своих уроков, но когда дело касалось занятий – что ж, тут пани Тереза менялась: мрачнело её лицо, сверкали глаза, губы вытягивались в тонкую ниточку – она была недовольна, и недовольна так, что это было очевидно.
Недовольству был повод – сидящая рядом с ней девчушка была талантлива, у неё были весьма покорные музыке пальцы, но святой боже! – как же она была нерадива!
–Ты опять не занималась! – резюмировала пани Тереза, и ниточка губ стала тоньше. – Ни капли занятия!
–Я занималась, – пискнула девчушка, но было видно, что и этот писк её только ради порядка.
–Не лги мне, Агнешка! – вздохнула пани. – Твои руки совершенно забыли движения. И это тогда, когда они должны были их запомнить! Как мы с тобой договаривались?
Агнешка молчала. Она знала что так будет. Так было уже не раз и не два. И должно было повториться! Но Агнешка не могла себя заставить заниматься, не могла сесть за проклятое пианино! Но мама требовала, мама хмурилась точно также как пани Тереза, и говорила с ласковой серьёзностью:
–Это большое умение, Агнешка.
–Мне не нравится! – пыталась отбиться Агнешка, да куда там! Её мама – добродетельная Ивонна Лучак – в припадке своей добродетели и упорства могла перевернуть весь мир и даже не вспотеть.
Мода на пианино вошла в дома многих девочек. Все подруги Агнешки так или иначе получали уроки. Некоторые, впрочем, были весьма довольны, иные занимались для общественной отметки, мол, и мы не хуже, а вот Ивонна Лучак, похоже, хотела сделать из своей дочери пианистку. Чего хотела сама Агнешка никто, конечно, не учитывал.
–Мне придётся сказать твоей маме, – вздохнула пани Тереза. Теперь в ней было меньше от учительницы и больше от человека. – Придётся, Гнеш…
Агнешка всеми силами пыталась сохранить равнодушие. Говорите, воля ваша! Но внутри всё сжалось в неприятный ледяной комок – нет, Ивонна Лучак не била свою дочь, не отчитывала её криком или скандалом, она просто читала скорбную отповедь о дочернем непослушании, разочарованно вздыхала и плакала сама, вопрошая у пустоты:
–Что я делаю не так?
После чего, успокоившись, тоном суровой настоятельницы велела Агнешке оставаться без десерта следующие два дня, а вечером, когда возвращался отец, жаловалась ему:
–Агнешка совсем пропадает!
И тогда отец – пан Францишек