неведомо какая?..
Аполлинарий сухо предупредил нас, что, несмотря на княжью волю, он уведомит игумена Парфения о нашем стремлении попасть в особую кладовую с целью ревизии раритетов. Боярин не возражал — библиотекарь прав, ему ни к чему лишняя головная боль.
В переходе к трапезной Андрей Ростиславич без понуканий рассказал о находках в столе Захарии. Там сохранялся свиток посланий патриарха Фотия(34), жившего за двести лет до нас. Под столешницей лежали списки «Прохирона» и «Василисков» — чисто юридические сборники. Были выдержки из Либания(35), нечто об управлении государством. Вот, пожалуй, и все находки... Абсолютно ничего предосудительного, лишь прямая работа Захарии с настоятелем Кириллом.
Но тут боярин, нарочно сделав вид, что запамятовал, лукаво поправился и интригующе молвил:
— Отыскал я все-таки выписки Захарии... — приоткрыв полу кафтана, он показал мне пук мелко исписанных листов, и, как бы оправдываясь, Андрей Ростиславич добавил. — Позаимствовал не ради корысти, а истине в подспорье...
Примечание:
1. Монте-Кассино, Сенкт-Гелен, Клюни — средневековые бенедиктинские монастыри.
2. Studium generale (лат.) — одно из средневековых названий университетов.
3. Тит Ливий — Тит Ливий (59 - 17 гг. до н.э.), историк.
4. Корнелий Тацит — Публий Корнелий Тацит(55-120), историк.
5. Плутарх — Плутарх (46-120), историк.
6. Гай Светоний — Гай Светоний Транквилл(75-150), историк.
7. Аммиан Марцеллин — Аммиан Марцеллин (330-400), историк.
8. Марк Порций Катон — Марк Порций Катон (234-149 гг. до н.э.), писатель.
9. Квинтилиан — Марк Фабий Квинтилиан (30-96), ритор.
10. Страбон — Страбон (63-24 гг. до н.э.), географ.
11. Цицерон — Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.), философ.
12. Гай Юлий Цезарь — Гай Юлий Цезарь(100-44 гг. до н.э.), политический деятель.
13. Вергилий — Публий Вергилий Марон (70-19 гг. до н.э.), эпический поэт.
14. Петроний — Гай Петроний Арбитр ( I-II вв.), поэт.
15. Плавт — Тит Макций Плавт (ум. 184 г. до н.э.), поэт.
16. Федр и Бабрий — Федр( I в.н.э.) и Бабрий (I-II в. н.э.), баснописцы.
17. Авл Геллий — Авл Гелий (II в. н.э.), писатель.
18. Мануций Феликс — Мануций Феликс (II-III в. н.э.), христианский писатель.
19. Лактанций — Лактанций (III-IY вв.), христианский писатель.
20. Августин — Августин (354-430), христианский писатель.
21. Пруденций — Пруденций (348-410), христианский поэт.
22. Децим Магн Авсоний — Децим Магн Авсоний (310-395), христианский поэт.
23. Дионисий Клавдиан — Дионисий Клавдиан ( ум. 404 г.), писатель.
24. Теодорих — Теодорих (454-526), король остготов.
25. Боэций — Аниций Манлий Северин Боэций ( 480-524), философ.
26. Эпиктет — Эпиктет (середина I в.н.э.), философ стоик.
27. Харитон — Харитон (I-II вв. н.э.), автор любовных романов.
28. Симонид Кеосский — Симонид Кеосский (556-469 гг. до н.э.), поэт лирик.
29. Мимнерм — Мимнерм (ок. 600 г. до н.э.), поэт лирик.
30. Ксенофонт Эфесский — Ксенофонт Эфесский (II в. н.э.), автор любовных романов.
31. Георгий Пасида — Георгий Пасида (YII в. н.э.), эпический поэт.
32. Селенциарий — Павел Селенциарий (YI в. н.э.), поэт эпиграммист.
33. Агафий Маринийский — Агафий Маринийский (YI в. н.э.), историк и поэт.
34. Фотий — Фотий (ок. 810 — ок. 890), патриарх константинопольский (858-867) и (877-886), автор богословских сочинений.
35. Либаний — Либаний (IY в. н.э), писатель софист.
Глава 12
Где предстает тайная кладовая и чудовища, населяющие ее
Подкрепив монастырской пищею телесные силы, повеселев, спустя час вернулись мы в скрипторий. Отец Аполлинарий вошел вслед за нами. Сразу же, без лишних вопросов, провел в хранилище. Надо полагать, Парфений не осмелился учинить противодействие, а может статься, искренне помогал нам. Пойди разберись, что у старца на уме... Однако, замечу, после вечери библиотекарь стал услужливей.
Запалив отдельно свечку и молча вручив ее мне, Аполлинарий отослал своего помощника. Медленно отделил от пояса увесистую связку ключей, выбрал самый затейливый. Подошел к центральному шкапу с арамейскими письменами, надавил на навершие. Внутри что-то металлически щелкнуло, шкап подался вперед. Хранитель что было сил потянул на себя и повернул его на внутренней оси. Нашему взору открылась небольшая дверца, окованная листовым железом. Вставив ключ в гнездо, с натугой провернув, Аполлинарий отворил заветный вход. Согнувшись в три погибели, мы ступили вовнутрь. Я осветил потайной закуток. Нам предстала довольно уютная, с чисто выбеленными стенами келья. По левую руку — два высоких в рост человека поставца. На их полках вольготно разложены фолианты и свитки рукописей. Меж ними узкий ларь на ножках с письменными принадлежностями и свечами. Напротив, по правую руку, коренился громоздкий сундук-саркофаг, окованный в железа, как и дверь. Два висячих запора по бокам заклеймены восковыми печатями. У входа стоял подсвечник-дикирий(1) на длинной треноге. Я затеплил большие свечи. Вот она, тайная кладовая — вожделенная мечта поколений иноков, страждущих запретного знания...
— Где перечень? — вопросил Андрей Ростиславич.
Аполлинарий достал откуда-то снизу обвязанный тесемкой свиток, развязал узелок. Протянул боярину столбцом исписанный указатель возбраненных книг. Бегло пробежав список глазами, боярин велел с Божьей помощью начать сверку. Всего насчитывалось сорок семь наименований. Андрей Ростиславич стал оглашать их по порядку. Хранитель находил нужный том, зачитывал заглавие. Как правило, оно было более длинным и цветистым, чем в описи, потому что книгу, как и человека, кличут по прозвищу, себя же оне обзывают по полному имени. Порой библиотекарь перелистывал книгу, отмечая отсутствие пороков: листы не вырваны, мыши не погрызли, чернила не выцвели.
От нечего делать мне приспичило взять с полки крохотную янтарную склянку с застывшей капелькой черной жидкости. Немедля раздался предостерегающий голос Аполлинария: «Не смей трогать!» — библиотекарь вырвал склянку из моих рук и сунул в карман мантии. Чудно как-то?..
Проще обошлось со свитками. Те просто развертывали на полруки, сличали и клали на место. Да их и было: раз, два и обчелся.
Я не стану называть книги, имевшиеся в том собрании, дабы не вводить в искушение незрелые умы. Скажу лишь, что добрая половина книг была на недоступных нам языках, в перечне такие книги значились, как «Книга сирийская о дьявольском легионе», «Книга арабская о демоне пустыни», «Книга индийская о способах любовного соития» — и многое в таком же роде. Такой нудной и в тоже время весьма познавательной работой занимались мы более часа, в итоге недосчитались шести сводов. О судьбе пяти из них мы уже ведали с боярином. «Книга Киприана» да два тома: еврейский и арабский — были обнаружены в тайнике кельи покойного Захарии. «Тайную книгу» и «Громовник» прятал у себя эконом Ефрем. Таким образом, безвестно отсутствующим остался лишь латинский свод с тремя сшивками: «О чернокнижии еврейском», «Наука читать сокрытые письмена» — при прочтении сего заглавия, мы с боярином понимающе переглянулись, — и некая «Небесная вуаль» каноника Альберта.
Далее настал черед железного сундука. Андрей Ростиславич призвал сорвать печати. Благо — они оказались монастырскими, как выяснилось, митрополичьим перстнем запечатаны сами книги-инкубы. Отец Аполлинарий опять не отважился на самоуправство, послал за Парфением. По причине наступившего повечерия ждали долгих полчаса. Чтобы как-то скоротать время, мы стали просматривать отдельные рукописи. Боярина интересовали истертые подборки лекарского характера. Он отыскал манускрипт какого-то забытого врачевателя о достижении долголетия и углубился в греческий текст.
Я же, похотливо припомнив сшивку про любовные утехи Евиных дочерей, украдкой взял ее. И погрузился в возбуждающие плоть описания непотребств, учиняемых блудливыми женщинами. Разврат тот чинился как-то: на культовых мистериях в честь особо чтимых божеств, так и просто по противоестественной склонности к особам своего же пола. Постоянное пристрастие к этому греху наблюдается исстари в греческих гинекеях, присущ он также одалискам грязных лупанариев, которые скрашивают тем свою неудовлетворенность от соития с мужчинами. Сильно грешны той мерзостью знатные дамы, изнывающие в неге от собственного безделья и роскоши, особенно когда их мужья находятся в походах или длительной отлучке. Возмущает распространение сего извращения среди сестер женских обителей с потачки настоятельниц, опять же особ высокого звания. Как правило, те сами и совращают невинных монашек, множа число сторонниц сего порока. Но и простолюдинки, случается, вступают в порицаемую связь. Их обуревает неистовое вожделением к хорошеньким поселянкам, как по причине холодности мужей своих, так и по сатанинскому наущению.
И тут вспомнился мне рассказ припадочного Антипия про местную развратницу Марфу по прозвищу Магдалина. И возжелал я тогда, грешный, хоть краешком глаза посмотреть на ту сельскую диву. И почувствовал я, что к чреслам моим подступает адский огонь. Перебарывая плоть, я внушал себе, что сей порок Гоморры есть дьявольское порождение, дабы отвратить жен от мужей своих и порушить заведенное преумножение народа божья на Земле. Но противоречивый ум мой разыскал в недрах памяти откровения бывалых людей, что волочайка, склонная к однополой любви, как правило, необычайно искусна в своем прямом ремесле. Якобы специально в восточных гаремах одалисок обучают порочной любви, получая уже непревзойденный в сердечных утехах сосуд греха. Искушающим мыслям моим помешал явившийся настоятель Парфений.
Выслушав объяснения Андрея Ростиславича, игумен весьма озаботился недостачей запрещенной книги. Как истый христианин, он не стал валить недостачу на покойника. Нас порадовала его твердость и готовность самолично отвечать за упущения в обители. Оценив возникшую обстановку, он не стал противиться нашей воле — узнать, что запрятано в железном сундуке. Верно, и сам хотел успокоиться на этот счет.
Оказалось, существует специально предусмотренный обряд вскрытия саркофага с дьявольскими книгами. Признаться, мы не ожидали, что все обстоит настолько серьезно. Я мельком где-то слышал о подобном, но участвовал в том таинстве впервые.
Парфений, как особа посвященная, взялся читать по-гречески длинные экзерсисы, изгоняющие нечистую силу. Ему с окаменелым лицом прислуживал отец Аполлинарий, изготовясь к любой напасти, безропотно отдав себя на заклание. Вот тут я и осознал роковую стезю библиотекарей и уже никогда не завидовал им. Наконец, свершив положенное действо, с молитвой на устах были сорваны печати на запорах. Еще малость повозившись, совместными усилиями старцы откинули тяжелую крышку, предоставив нам возможность увидеть глубокие недра сундука.
Казалось, что мы заглянули во гроб. Посреди оббитых черным бархатом недр покоилась закованная цепями с висячим замком стопка окаянных книг. Снизу находился самый крупный фолиант в некогда красном сафьяне, на нем пирамидкой другие — всего числом пять, как и должно
Валерий Рябых