мёртвыми и живыми - прокладочку в клочья. Как опять вплотную подобрались к последнему кругу живых. Прямо тут, за стенкой. Да так мерзко зашебуршали, что оставшимся внутри него стало ясно – на этот раз точно несдобровать.
Взмыли в воздух юркие гробики непосредственной поддержки вурдалачьей пехоты. Стратегические дельтапланы небытия, великой страны вечной охоты пошли в наступление волнами. Грозовые сполохи, перейдя звуковой барьер, молотили сверху и с боков наотмашь и совсем беззвучно. Как сквозь подушку стреляли. Или сворованную кукурузу на свалке молотили. Канонада, поначалу всё-таки походившая на короедское урчание в животе после каши манной с огурцом, постепенно усиливалась, делая безнадёжными любые попытки вновь выдать её за галлюцинацию. Несусветная пальба почти реально казалась грозна и слишком недвусмысленна в своей очевидности. Поэтому никому не хотелось ни теряться, ни пропадать. Даже на минутку, тем более для интереса. Наоборот, теперь своего заиньку всё общество просто жаждало заново потерять, желательно насовсем.
Пока черти рыли воздух вокруг, над и под, отчётливая артподготовка достигла самого полного регистра и самых нехилых мощей. Казалось, враг вновь заловил житуху, словно дуру в подворотне. Зафиксировал и теперь щекотал небрежно, но настойчиво. Отчего и без того полоумная она ещё более казалась сама не своя. От страха даже не кудахтала, примерев в ожидании.
Свет никто не выключал, дураков нет. Первого раза оказалось ого-го как достаточно. Именно свет, а не жалкие арматуринки под подушками, как-то но останавливал карлу лютую от последнего кульминативного броска. Сонливость у бомжиков словно ветром сдуло, пропала, как и не бывало её. Будто дустом посыпали. Кульминация так закульминировалась, до того вокруг запахло, что, казалось, зажги спичку и весь полуподвал тут же разорвёт, будто был доверху начинён на редкость гремучей смесью. Или словно бы неведомый гигантский птеродактиль по имени Тузик наконец задолбал свою любимую грелку и поимел с того свой наивысший кайф.
Тут вдруг папа-бомж страшно обезскунсился и принялся во сне чересчур крутые отходняки ловить. Заорал на редкость благим матом смертника, пошедшего в последнюю лобовую: «Я - командир-р эскадрильи! Как поняли?! Приём!.. Вперёд! Заходи сбоку. Эрэсами по-олный ковёр… ого-о-онь!». Леди Кры вздрогнула и немедленно посинела от напоследок приснившегося счастья. Хотя на самом деле оно никогда и нигде даже не гавкало. Зато её неподъёмный хомут, якобы дитятко её, словно бы сынок, а на самом деле дико злобная карла с того света, - никакого «ура» не кричал, не сюрчал, никакого огня не открывал. Ни навесного, ни настильного, ни даже прямой наводкой. Даже не двигался с места, людей перестал воровать и почти не изменялся в лице. На этот раз взломать последнюю черту ему оказалось гораздо труднее. Бомжики, хотя и в малом числе, но держали круговую оборону чётко. «Врёшь, не возьмёшь!» - под одеялами молча крутил супостату фиги стойко трепыхающийся батальон четверых.
Великовозрастный спиногрыз, он же лютый межпланетный короед, и бровью не повёл в сторону бомжопапикового совета заходить сбоку. Несподручно это показалось, да и неоткуда так изловчаться. Любой маневр явно ограничивался дурацкой деревяшкой, в которой сидел, да и откровенной теснотой боевого оперативного пространства. Поэтому ограничился орудийным гипнозом в упор, для прямой наводки даже привстав на своём качающемся артиллерийском лептонном агрегате… Какая там внутренняя противоречивость, какая там хотя бы тень хоть каких-то сомнений, участливости к людям, пусть даже насмешливого но сочувствия, которые всё-таки бывали у него ещё совсем недавно?! Стальной шарикоподшипниковый взгляд да волевой президентский оскал. Ничего более. Он побеждал по-настоящему, без всяких поправок в конституцию. Причём, последовательно, по очкам. Чудилось, что совсем чуть-чуть - и вернувшийся по людскую душу надменный ордынец вскинет выпрямленную правую переднюю лапу в римском приветствии и рявкнет «Хайль!». Тогда-то такое повалит отовсюду, такое-е суверенное, что… шут его знает, чем всё закончится. Возможно опять ничем. Мимо пройдёт, из ниоткуда в никуда просквозит красавчик, раскинув серые крыла, ухом не моргнёт, тем более не обернётся. На другую полночь перенесёт решающую вылазку в земной ад.
После лёгкого затемнения на фоне последней хитовой прокладки появился титр: «ТЫ не поверишь, но на этом месте вполне могла быть твоя реклама!».
И, взмахнув прелестным, хорошо впитывающим крылышком, исчез. И снова через расфокус - прежняя сцена на той самой ужасной планете, на которой ещё живут, оказывается.
А тут, всё то же. Разрядки всё не наступало. Обратный отсчёт где-то там завис и надоедливо зуммерил как муха в паутине. К сожалению, никто так и не пропал. Даже на пол-шишечки никуда не засунулся. Хотя давно пора. По-прежнему потрескивал до предела ионизированный воздух. Куда-то сыпался-просыпался какой-то дурацкий песок - как в прорву. Хобот у вновь навалившейся бездны подрагивал, трепетал, тужился, а всё равно засосать пока никого не мог. Вокруг что-то быстро стрекотало и пело, будто взбесившийся счётчик радиоактивности скакал и бешено веселился рядом со вновь встающим на дыбы четвёртым энергоблоком. А карла стоял себе и стоял в парящем своём агрегате, как Ленин на броневике или фюрер на ночном факельном параде в Нюрнберге, словно любимый президент на очередной инаугурации среди лошадиного дерьма на кремлёвской брусчатке - и казалось, что весь здешний мир, повизгивая, лежит у его ног. Лизнуть норовит, собакой прикидывается. А потом, если получится, конечно, вцепиться.
В это самое-самое душевно волнительное время, когда казалось совсем немного - и вправду произойдёт абсолютно невероятное и кошмарное событие. В этот самый миг спящая царевна, эта дура Родина взяла да некстати и очнулась, вылезла из обморока, привстала с колен. Хоть и лежала она давным-давно в сильно интересном положении у чьих-то ног, но даже в самый последний миг поцеловать-спасти её было совсем-совсем некуда. Да и некому. Главное, что и незачем. Пролежни наступали отовсюду. Тут-то, в который раз непонятно для чего спасая сильно гангренозную царевну, внезапно вдарили куранты, загремел со стенки во всю мочь славный гимн-спаситель.
Как петух долгожданный ошпаренно он самопровозгласился, выскочив из закипавшей кастрюли. В самом начале шестого сигнала именно он, родимый, и отменил натиск нечисти поганой. И сам спасся. В шесть утра, в начале шестого. Действительно, только теперь страшный карла обломался, иссяк, остановил штурм и снял осаду. Как фараонова мумия он упал навзничь в свой летучий деревянный саркофаг, вернул гиперболоидную сосульку в центральное, сосательное положение. У неё между делом даже ствол заново вырос. Вновь принялся сладко чмокать. Обернулся прежним, милым и славным отечественным дебилёнком, лишний раз описавшимся троечником-черномырдиком. Любимым отпрыском кузькиной мамы Клавы, с ясными пионерскими, козлятскими глазыньками и такими симпатичными, такими, чтобы не завять, оттопыренными лингвистическими ушками.
Жорик, не сдержавшись, победно заорал во всю свою оставшуюся сиплость:
- Ура-а! Наши!
Тут наши тридцатьчетвёрки и вправду подсуетились. Мощной лавой вскочили и помчались на врага. Осада снова была снята. Враг разбит, хотя и временно. Победа, застенчиво алея, вновь показалась за осаждёнными, теребя тесёмки на замызганном сарафане. Ржа, моль и прочая нехорошая шушера, шипя и по-всякому свиристя, быстро-быстро поуползали во всякие щели и дырочки. Приглохли, запарковались на своих бессрочных стоянках до следующего раза. Некоторое время злой цирроз не мог никого тяпнуть и потому перешёл в статус условно безобидного. Порою даже в фоновом, мерцающем режиме.
Вновь спасшийся народ облегчённо вздохнул, попадал в изнеможении на койки и с пережитого испугу сразу отключился обратно в летаргию.
Тут как ни в чём ни бывало встали на крыло краснозвёздные соколы папа-бомж и мама-тоже. Напевая, по очереди слетали на бомбёжку в туалет, который вполне по фэн-шую окопался за входной полуподвальной дверью. Потом командир славной, понемногу опознаваемой эскадрильи ушёл в одиночный рейд по утренним тылам вражеских магазинов, базаров и благословенных мусорных баков. Позарез, как всегда, требовалась материальная основа для наступившего нелёгкого житейского дня. В первую очередь братец-«скунс» и чо пожрать пацану. Но также и прочей манны небесной, может быть даже с огурцом малахольным.
Верная боевая подруга комэска, властелина всех папоротников и хвощей средней, а также южной полосы незабвенного суверенчества, изящно матерясь и грациозно икая, взялась стирать мужнины и сынулькины портки. Вновь сморкалась и задыхалась от родимого, почти мамы-клавиного запаха из полного тазика, из которого намедни почти доели борщ. Он и теперь служил боевой слезоточивой шашкой, предохраняющей от врага все окрестности, ближние и не очень. С недалёкой стенки, не выдержав, принялась понемногу отваливаться штукатурка.
Всё-таки заснувшему доценту Фредди прибежал сниться откровенно дельтапланий сон про то, как прилетевший на Землю поохотиться страшный межзвёздный хищник, он же карла-черномырдик с босым, острым и жутким лицом - схватил его и понёс. Над горами, над лесами, над бессонницею вёрст, под золотой капелью звёзд. Нёс-нёс, сюрчал-сюрчал, свиристел-свиристел, все сгустившиеся над планетой грозовые тучи просквозил, прикинувшись безобидной особенностью национальной охоты.
Снизу долго стреляли вслед, но и на этот раз обошлось. Мама Клава по-прежнему хранила несчастного бомжика, даже в когтях не сдававшегося. Принёс непостижимый хищник добычу в своё кощеево черномырдиково гнёздышко на неприступной, самой суверенной вершине, на самой пупочке Вертикали, упиравшейся в небо - под наиболее главной и правильной звёздочкой в изголовье всех времён. Только тогда межзвёздный охотник разжал когти и выпустил жертву. Разрешил перед обедом пока попрыгать среди костей вместе с юными проголодавшимися птеродактилями и прочими девчоночками-дельпланочками, такими же остромордыми, смышлёными, когтистыми и такими же поэтому перспективными. Сплошь позаканчивавшими академии госслужбы. С красными дипломами, кто бы сомневался.
Фредди поднял голову и увидел, как страшила черномырдиковая на самом краю астрального гнезда сложил свои неохватные дельтапланьи крылья и по-кошачьи умывается складками на предплечьях. Потом остановился, посмотрел бомжику прямо в глаза и сказал спокойно, без угроз и бесконечно удовлетворённо, с интонацией, совершенно как у сыщика Осклизкина:
- Ну что, идиот?! Мы всё же прилетели. Вернее, это я прилетел тебя. Сколько раз учить, как этот «ап» делается?! Так что пеняй теперь на себя. Если у тебя останется чем пенять.
И ухмыльнулся. Фредди сразу заподозрил, что у птеродактилей именно так лыбятся их только что позабавившиеся птеродактильские злыдни. Маньяки поднебесных впадин во вселенную. А потом сбоку и немного сзади набежал расфокус. И соответственно затемнение отовсюду. Словно из
