Однажды и этому должен наступить конец. Или как?!
Когда сизым прохладным утречком доценту всё-таки открыли дверь и даже не спросили где был (и так ясно! растёт парнишка! во сне летал!), пучеглазенький пилот-инструктор из летающей тарелки, экскурсовод-карлсон оказался очень даже натурально мёртв. Вот такой пассаж внезапно обломился! Незаметно было, чтобы хитромудрый инопланетянин опять придурялся, хотя кто его знает, при его-то способностях. Но всё-таки, вроде не дышал нисколечки, не плакал, не писал, не писюнел, не свиристел, не дергал испытующе бомжомамку за всякие-разные части тела. Ровнёхонько лежал в оборванной кроватке, которая упала на ботинок комэска и теперь стояла накренившись, словно гибнущий на рифе фрегат. Засланный звёздный казачок чудился теперь слегка в положении полустоя, словно капитан Флинт в ахере и на карачках перед сундуком с исчезнувшими сокровищами. Словно бы и не прекращал неусыпно строгого наблюдения за подопечными бомжами из-под своих, явно не до конца сомкнутых век. Но одновременно умудрялся старательно изображать из себя смирненький детёныший трупик с приклеенной мертвенной улыбочкой до ушей. Впрочем, не исключено, что и полностью являлся таким сладеньким покойничком, то есть, глубоко законспирировавшимся живым.
Фредди как глянул, так всё в нём внутри и переворотилось. Словно бы оттуда, из зыбки пришельца, в него что-то быстро доползло, втекло, чего раньше ночью не успело, потом со всхлипом целиком втянулось, да и сразу затаилось, куда-то под печёнку или мочевой запряталось. Явно, что до поры до времени, пока никак не проявляясь.
Был теперь тот звёздный Мальчиш-Кибальчиш весь как надкушенный персик. Эксперимент и вправду закончился волшебно отшибающей мозги ознобной картинкой, описание которой тут же принялось поджидать себе новых апостолов, топовых промоутеров. Леди Кры с дохлым персиком - в стиле первичного исихазма, точнее, теперь конкретно загробного умиления. Класс! Такой вот получался месседж загибающейся планете. Лопнувшая-таки соска словно отжатая сиська валялась поодаль, на полу, посреди окурков. Никто её не поднимал, никто не облизывал, чтобы затем куда надо вставить. «Куда надо» оказалось никуда теперь не надо. Лежала себе обыкновенная такая резиновая дудоля, некогда служившая на Земле обыкновенным эрзацем рядовой сиськи, и мелкие потешные мураши, словно крабы или креветки, в поисках чего-нибудь съестного сосредоточенно ползали по обломанной ипостаси.
Бомжомамка, поплакав, сообщила, пребывая в своём упоительно безысходном горюшке, что молочный козлёнок ейный от торта помер, от «Сказки». Его давеча власти сплеча подарили народу. Короче, сдох щенок. Обожрался, сучок ненаглядный. Потому как песец к нему подчалил самый натуральный и прямо-таки окончательный. Леди Кры, как мамке по должности, поверили все и сразу. К тому же пузико у гадёныша и впрямь оказалось сильно вздувшимся. Хотя доцент Фредди не до конца поверил этому обстоятельству, но и он профессионально, по-режиссёрски констатировал про себя: «Вот и всё! Развязка! Теперь, пожалуй, можно и пивка спокойно попить!». Однако тут словно глас всё тот же чебураторский опять-таки раздался у него в голове, правда, словно бы слабеющий или угасающий из-за многих парсеков всё увеличивающегося расстояния, но он всё-таки прозвучал: «А ты уверен, не впереди ли и теперь всё?! Куда тебе ещё пива?! Ляг пока и поспи, пока всё не устаканилось. А там посмотрим».
Что-то вроде того или около.
Когда Серёгин всё же успешно провалился в забытие, ему приснилась даже не золотая на все руки копирайтерша мама Клава, а всё та же вымуштрованная Гошкина бабка. Она строгой загогулиной маршировала вокруг и командовала томным басом: «Вольна-а! Рубеж взят!». Слегка шалила, старушенция, сексуально показывала из-под рубашки державного цвета лилово-красный язычок старинного партбилета, завлекала главной мандибулой. А Люська-Пирожок тем временем легко вынырнула из Византийского пролива, как из Ручья, и сказала, гневно отплёвываясь и с явным оттоманским акцентом: «Он хотел быть вашим артефактом, повести вас, козлонавтов, к победе, а вы его - в колыбели… О, мадонна! Как вы могли?!».
Ну да! Такой нацпроект опять благополучно угробили! Хотя и сейчас не с первого раза получилось! Но если долго мучиться, что-нибудь получится! Всё же наловчились хотя бы регулярно гробить отечество! Гонять драгоценное туда-сюда?! В небытие и обратно. С уже неотключаемым реверсом и сбросом в обратку. В результате полной загнанности и клинической безнадёги у него теперь тахикардия, а также гипертония последней, мерцательной стадии. Условно последний пируэт во-он как бы на посошок закладывает. И в зубах почти готовая, но уже замусоленная гринкарта в страну по-настоящему вечной охоты.
Люська так и не выговорила слишком умному бомжику всего чего хотела и чего он вполне заслуживал. На оконцовке сна всего лишь открывала и открывала беззвучно рот, словно недожаренная Золотая рыбка. Вдобавок и пыхтела как самовар. Перед самым пробуждением доцента Люсико-джан снова вылезала из того же Босфора с мешком картошки на плечах и никак не могла ухватиться за галантно поданную руку лучшего из джентльменов в лохмотьях. Так и соскользнула к себе обратно на дно галактики, словно майская утопленница. Сны всегда кончаются недосказано.
Добавить оказалось нечего хотя бы в нарциссической авторской ремарке, типа «ай да, сукин сын!». Отчего косяком и сразу, словно бы горбуша на нерест, пошла, да чего там - практически повалила широким потоком реклама сильнодействующих прокладок с необыкновенно изменяющейся геометрией бэби-драйв-уровня. И с арифметикой, конечно, тоже. Отчего выход на общий план и в затемнение воспринимался лишь как последняя передышка перед финальной точкой мизансцены, перед очередным поводом к бессмертной рекламе.
Так оно и вышло, снова и опять. Господи, ну почему ты всегда такой пошлый?!
У Фредди в кратком утреннем сне ещё больше подросла, а потом и вовсю окрепла некая, нисколько ранее не ощущаемая, железная решимость на пока непонятно какие, но совершенно непостижимые, потрясающие действия. Она никогда не посещала Серёгина ни изнутри, ни снаружи, ни просто так, ни всерьёз и надолго. Сначала ему остро захотелось отлить, просто-таки невтерпеж. Зато вот потом, когда он благополучно сбегал за дальний угол в кабинку, его накрыло потрясающее чувство тотального обновления. Будто снова на него набросили ту самую искрящуюся, волшебно обновляющую сеть. Мир словно вставил ему в сетчатку совершенно небывалые фильтры, озарившие реальность подлинно предназначенным ему светом. Преобразили они её полностью, легко и свободно. Как будто он только что разом сбросил стеснявшую его прежнюю человечью шкуру. Бывший доцент могучим удавом выскользнул за пределы стеснявшего его чешуйного выползка. И распрямился во весь рост, упираясь головой в бетонный свод подвала.
Так что, господа козлята из-под бешеной коровки?! Кто тут на новенького?!
Серёгин внезапно, резко и быстро, без обычных болезненных ахов и охов, под изумлённые взгляды остальных пациентов экспериментального полуподвала встал и сделал потягушечки, совершенно потрясшие всех своею убойной независимостью, а также гибкостью полыхающей неустрашимостью никогда не виданной пантеры из всё той же страны вечной охоты. Для начала он презрительно усмехнулся, обвёл замерших потешных таракашиков стальным непромокаемым взглядом. Этим он полностью и окончательно вогнал всех в незатихающую дрожь и обездвижил. Потом тихо сказал сам себе «Ап!» и слегка и главное что непринуждённо подвсплыл над полом. Немного. Эдак сантиметров на двадцать. Но этого сразу же хватило для всеобщего ступора ещё и в мозгах, поскольку наблюдали за ним во все глаза. После чего бывший Фредди, нисколько не передвигая ног, быстро-быстро приблизился к столу, за которым бомжачий контингент только что изволил себе безмятежно откушать утренний хавчик. Как в невесомости, пока что сам себе не отдавая отчёт, доцент подплыл и присел рядом. Точнее, руками притянулся к свободному стулу немного в стороне. Словно бы он уже на материнской орбите, в сияющих чертогах флагманского геостационара и сейчас буднично примется распечатывать грузовик с продовольствием. То, что раньше вполне мог проделывать лишь звёздный мальчуган, теперь легко и непринуждённо освоил первый в мире пациент победоносно разогнавшейся великой полуподвальной миссии Земли. Только вчера чахленький ефрейтор, а теперь, глякось, настоящий полковник.
Как громом поразило сие событие бывших товарищей полуподземного доцента, внезапно оказавшегося вот таким, ещё непонятно каким, но уже замечательным существом. Почти начальником, или, к примеру, ВИПом. Даже не ментовским соглядатаем, в чём его раньше всегда подозревали, тем более не сдвинутым писателишкой на дне жизни, каким его брал под покровительство могучий сыщик Осклизкин. А ещё и с потрясающей физической силой, даже от одного только, ставшего неимоверно тяжёлым взглядом из-под некогда безвольных и тощих бровей. Как глянет, и сразу всё. Так и захотелось запросить пардону или ещё чего-нибудь.
- Ой, да как же я дико писюнею, мамочка Клавочка моя-а! – Запел было традиционное заклинание Толик, но Фредди только глянул по-вурдалачьи свирепо в его направлении как тут же бомжачьего заклинателя разнообразной описюнелости моментально, вместо со стулом, вынесло из-за стола и с хрустом впечатало в стенку. Ему оставалось только ахнуть и сползти. То есть, один уже накаркал себе. Остальные быстро побежали прятаться, кто где.
Кое-кто, тем не менее, по-прежнему оставался в полнейшем неадеквате. Бомжик Норкин, например. Он хотя прежде и считался почти умным, но тоже не сориентировался в круто изменившейся обстановке. Включил было повсюду засовываемый им рефрен своего бессмертного анекдота про дельтаплан, питающийся людьми. И что же?! Фредди на это благосклонно повёл бровями. И тут же кто-то словно отбойником принялся стучать огромными клювами и скрестись страшными когтями в полуподвальные оконца. Братья козлята теперь совсем уж перепугались, неужто их атакует настоящая эскадрилья не то дельтапланов, не то голодных птеродактилей, которыми их всё время пугали?! До ребятишек подземелья наконец допёрла откровенная дурна курятина, нежданно рухнувшая на их головы. Они таки накаркали её себе.
Подвывая от страха, бомжики испуганно блекотали, тряслись, как дети, сбившись в кучу под столом. Запредчувствовали над собой долгожданную и видимо скорую поголовную расправу за все их дела и делишки, неправедные и особенно праведные. За то что так долго издевались и чморили самого доброго и умного смурфика среди них. Даже не давали полностью высказаться по существу и без протокола. Однако показалось также, что раскаяние пришло всё-таки поздновато. Потому что далее явно назревала совершенно непостижимая расправа над последним бастионом последних истинных землян со стороны их прежде недооцененного рупора или, проще сказать, совсем затраханной и потому теперь озлобленной совести нации. Нескончаемый ужас кромешно скотского пребывания человеков
