крепко, так же по-матерински…
-Все нормально, ма, - еще раз повторил Дрон, когда мать вновь обняла его, все еще не веря в его реальность, - Я теперь рядовой пехотинец.
Бывший солдат получил-таки возможность снять ставшие его неотъемлемой частью за последний год сапоги и бушлат. Темно-синие, в клетку, тапочки стояли тут же, на полке для обуви у самой двери. Год они ожидали своего единственного владельца. В них Дрон всегда чувствовал себя по-домашнему расслабленно, без какого-либо намека на мрачное настроение. Это был подарок Леночки на его восемнадцатилетие. Она зарядила тапочки какой-то неведомой ему энергией, так он думал, сунув ноги в них, и сразу же ощутив некую легкость во всем теле. В первые дни после гибели Леночки и Вероники Дрон не носил их. Боялся потерять последнее, что напоминало бы о невесте, не успевшей стать ему женой, и их ребенке. Но Дрон удивительно быстро привык к новой реальности.
-А вырос-то как, - меж тем заметила тетя Клава.
-Да, - искренне поддержала мать, еще не успев вытереть слезы радости, - Ты есть-то будешь?
-Вопрос, конечно, риторический, - попытался пошутить Дрон с улыбкой, первой за последнюю неделю или две.
Обе женщины сопроводили его на кухню, в которой так же ничего не менялось за время его отсутствия. Лишь скатерть на столе сменили на узор в полоску. Дрон не сразу увидел (постарался не сразу увидеть) фотографию в цвете, вставленную в рамку на подставке. А когда увидел, мать и тетя Клава уже вошли вслед за ним. Проследили за его взглядом.
-Иди, возьми водки, - рука Дрона выудила из кармана еще один полтинник, протянула матери.
-Андрюша…
-Теть Клав, я бы хотел тет-а-тет с ними, - и он сел на табурет, подвинув фото к себе…
…Оставшись один в кухне, вытащил из-за уха стреляную у таксиста сигарету. Закурил, глядя на фотоснимок. В принципе, курить не хотелось, и не настолько Дрон нервничал (не было повода), чтобы затянуться. Все самое страшное он пережил полтора года назад. Даже Чеченская республика с ее кошмарами и постоянным ожиданием смерти показалась привычной обыденностью навроде соседа-алкоголика этажом выше, на которого быстро перестаешь обращать внимание.
Как-то так получилось, что весь этот день стерся из его памяти, остались лишь некоторые нечеткие его фрагменты, которые Дрон еще помнил. Так бывает, когда внутри есть предчувствие чего-то центрального в определенный день и час, чего-то, что становится главным в целой жизни. Как-будто это и есть задача, поставленная самой Судьбой, и ты просто обязан ее выполнить.
Снимок запечатлел самое красивое личико, которое он когда-либо видел. Личико юной девушки, почти девочки. Это была единственная фотография Лены, она не любила сниматься, считая двумерное измерение искажением реальных форм и черт; но для Дрона сделала небольшое исключение. Не только для одного Дрона, для Вероники, для матери (а вот Веронику Леночка фотографировать запретила). Если бы успела стать ему законной женой, может быть он уговорил бы ее еще на пару-тройку снимков, в том числе и дочери. Да если бы ничего не случилось, он бы, вообще, многое сделал! И не было бы этих трупов на войне.
Дрон выпустил струйку сигаретного дыма вверх, сделав первые ароматные затяжки, но совершенно безучастно глядя в двумерные серо-голубые глаза, замеревшие на снимке. Он не видел, не чувствовал в них прежней любви или романтики, как когда-то год назад, когда смотрел на оставшийся от нее кусочек. Как когда-то, в те минуты, когда смотрел на живое объемное личико «своей девочки» в объектив фотоаппарата. Потом, после проявления пленки, он понимал, что снимок излучает большую нежность, большее очарование по сравнению с живым оригиналом. Леночка отказалась увидеть собственную фотографию, просила, чтобы он спрятал ее подальше. Она бы не стала слушать его признания по поводу каких-то попыток найти превосходство двумерного измерения над трехмерным. Но в этих серо-голубых глазах на двумерном снимке Дрон был укрыт неподдельной преданностью, чистым блеском любви, на какие способна только искренне любящая женщина. Между ними вспыхивала мощная энергия, словно через снимок Леночка была ближе, чем он думал. Чистый ясный взгляд, казалось, наивного человечка (для него она всегда оставалась такой) – именно такая причина заставляла ее отказываться фотографироваться. Разумеется, она не знала и не могла знать, что на фото ее взгляд захватывал у Дрона дух; что в груди его словно весна разливалась теплым, пропитанным цветами весенним воздухом, пением птиц, порханием бабочек, солнцем, придающим живость всем чувствам; что ему хотелось прижать Лену к самому сердцу, бесконечно насыщаться волшебным теплом ее девичьего тела, бесконечно продолжать эту негу, сводящую с ума…
Он сделал новую затяжку, чуть более продолжительную, сдерживая дым во рту, как бы играл им, перекатывал некий мячик.
…и, разумеется, взгляд ее был основой, самой яркой, отчетливо заметной деталью на единственно сохранившем ее снимке. Ее взгляд превратил лицо Лены в личико, закрывшее весь кадр.
Снимок был сделан в спальне Дрона, потому носил некоторый интимный оттенок. Дрон сделал просто блестящий снимок (к данной мысли он приходил не одиножды). Ему пришлось проявить способности профессионала, которым он никогда до того не был. Свои темные волосы Леночка припустила на грудь, чего никогда не сделала бы в другом случае, всегда зачесывая их назад, стараясь сделать лоб повыше. Но в обоих случаях она оставалась достаточно привлекательной, с неизменным шармом, прекрасно сохранившемся на фото. Подкрашенные, для этого случая, губки почти девочки замерли в воздушной откровенной улыбке, такой же чистой как и взгляд. Прелестная головка была слегка склонена в левую сторону.
Остальные детали его почти не интересовали. Они просто утонули где-то на заднем плане, почти незаметные на фоне ясных глаз, роскошных волос и чистой улыбки…
Только через какое-то время Дрон открыл рот, выпуская жгучий дым на волю, но тут же втягивая его обратно через нос. Продолжил игру, но в следующий миг послал вверх новую струйку.
…и это создание досталось ему, предназначалось только ему. Это она нашла его. Ворвалась в жизнь Дрона совсем нежданно, именно когда он меньше всего готов был к подобному повороту событий. Сама Судьба (он и теперь не верил ни в Бога ни в Дьявола) испытала его на прочность, испытала на прочность его сердце. Не было больше Лены, не было больше Вероники. Осталась одна фотография с магически очаровательным личиком. Ее душа раздвоилась в момент вспышки объектива, одна из ее половин осталась в замеревших двумерных глазах. Она обрела новую жизнь на этом фото. Воскресла при жизни. Затаив дыхание смотрела на него сейчас.
В глазах Дрона защипало, слишком долго он немигая смотрел на снимок. Вновь затянулся. Все это было год назад, в первые дни после трагедии. Сердце болело при мысли, что теперь все будет по-другому.
Дрон отодвинул фотографию от себя. Сощурился. А все-таки на глазах проступили слезы. Но слезы от продолжительного напряжения глаз. Позволил себе встать с табурета. Свернул ремень, положил на стол. Вынул из кителя все документы и справки…
Когда в дверь осторожно постучали, он еще стоял перед столом, зажав в пальцах окурок.
-Вы выпейте вместе за мое возвращение, - попросил Дрон обеих вошедших женщин, - Я весь день ехал, спать хочу…
…Дрон открыл глаза. Сердце бешено колотилось, перед глазами продолжал стоять пейзаж залитого ярким солнечным светом парка. Леночка все еще держала свою руку протянутой к нему, желая, чтобы он сжал ее. Девушка чуть покачивалась на белоснежных, с золотым сиянием, качелях. Ее монолог получился достаточно долгим. Наверное потому, что со дня смерти и до сей ночи, она ни разу еще не пришла к нему во сне. И сейчас он воспринял ее появление за нечто дурное. Впрочем, до этого момента
среда
Дрон не принимал и суеверия. Нет, были случаи, когда приходилось всерьез считаться с черными котами, разбитыми зеркалами, рассыпанной солью.
Как бы то ни было, а встреча с давно умершим, таким родным человеком, которому принадлежало его сердце, почему-то не принесла ничего, кроме неприятных переживаний. Чуть помедлив, Дрон сел на кровати. Растер лицо, мокрое от пота. В тишине слышалось еле слышимое тиканье будильника. Дрон сбросил, наконец, одеяло, решился встать на ноги. Тапочки уняли дрожь внутри. Щелкнула кнопка настольной лампы. На циферблате стояла половина пятого утра. Не будь встречи с Леночкой, Дрон наверняка бы проспал до полудня, хотя четыре месяца в горячей точке научили его вставать и в пять, и даже в четыре утра…
На кухне были слышны голоса. Сквозь пластиковое узорчатое стекло он различил две фигуры. Усмехнулся. Открыл дверь.
-Доброе утро, - вполголоса поприветствовал Дрон.
На столе уже была разложена закуска. Похоже, женщины вообще не ложились спать, колдуя над предстоящим застольем.
-Я покурю, - с оправданием своего вторжения замялся он.
Он чувствовал их общую нервозность с первых секунд наступившего молчания. Они ждали его рассказа.
-Убивают там, - Дрон не стал затягивать, сбросил первый пепел в раковину.
Он не собирался как-то оправдывать свое намерение поехать в Чечню. Спокойно возвращался к тем событиям. Но не смотрел на близких ему людей, направил взгляд в кафель пола.
-Мы их, они нас. Нет, мне не удалось никого там подстрелить. Не знаю, смог бы.
-Зачем ты вообще полез в эту Чечню? – с нескрываемым раздражением опередила тетя Клава, - Ты знаешь, что мы все испытали, когда узнали? Ты подумал о матери?
-Я так хотел, - он спокойно пожал плечами, - Захотелось, понимаете?
-А ты понимал, что там могут руки-ноги поотрывать, убить, наконец? – не унималась тетя Клава, даже набирала обороты.
-Клавдия…, - попыталась остановить мать.
-Что, Клавдия? Ведь сын твой, Саша. Единственный, понимаешь? Ремнем по жопе надавать бы тебе, Андрей. Родную мать до инфаркта довел своей самодеятельностью, засранец. Всыпала бы тебе по первое число, будь моя воля.
Дрон ничего не ответил, безмолвно выслушав крепкий пробор. Только стряхнул новую горстку пепла, наросшего на наполовину выкуренной сигарете в раковину. Затем открыл воду, смывая за собой, затушил окурок и отправил его в мусорку.
-Я возьму фотографию к себе, - только сказал Дрон перед тем, как вернуться в спальню, - Не хочу вам мешать_______________
_Как бы не банально это звучало, но они познакомились на улице. Однажды в выходной «забурился» Игорюха: старшего брата через неделю забирали на флот. Сам Игорюха «не прошел» по зрению – без очков видел хуже старика девяносто лет, не дальше собственного носа. Игорюха пришел с деньгами, намеревался отметить получение повестки на имя Максима. Дрон пить не собирался, а Игорь и не предлагал. Просто не хватало компании разделить эту радость – уж очень надоел Макс младшему брату.
В магазине друзья еще со школьной скамьи столкнулись с молодыми барышнями. Еще не успев взять любимого им пивка, Игорь предложил увеличить компанию до четырех человек. Такого шанса, по его мнению, могло больше не представиться, потому что радость Игорюхи оказалась так высока, что ему буквально требовалось «покутить» с какой-нибудь «телухой». Да и погода выдалась на редкость великолепной в этот
