Черненький

-Уйду! Вот уйду и все. – Матрена чуть ли не кидала посуду на полки. Обычно спокойная, эта невысокая плотная женщина с вечным румянцем от кухонного жара на простом крестьянском лице, сейчас была очень обижена. Она села на лавку, смахнув слезу. А потом топнула ногой, встала и вновь сказала:
-Уйду!
В кухню заглянула Глафира – горничная. В противоположность Матрене была Глафира высока, худа, да еще и затянута в корсет форменного платья из серой мышастой ткани, с белоснежными передником и чепчиком. Господа Обсумовы требовали аккуратности и чистоты от персонала. Да и лицо у Глафиры было спокойным, не выражающим эмоций. Уже более тридцати лет Графира работала горничной то у одних то у других хозяев, и обрела ту самую служебную хватку, которую так ценили в слугах. Она была молчалива, понимала приказы уже даже до того, как они поступали, приспосабливалась к любому домашнему распорядку, давно распрощалась с надеждой на личную жизнь и сплетничала о хозяевах только с теми домочадцами, которым полностью доверяла. Да и то в исключительных ситуациях, когда нужно было кого-то подбодрить или поругать.
-Подожди ты, - сказала Глафира. - Не руби сгоряча. Постой, вот сейчас кабинет барина доубираю и приду к тебе чай пить. А там и поговорим.
Через час в весьма просторной и светлой кухне собралась целая компания. Матрена разливала чай, Глафира хрустела сладким сухарем, а чуть поодаль устроилась Даша – совсем молоденькая , но шустрая и умненькая девушка. Именно за ум и обучаемость ее в таком возрасте взяли в личные горничные барыни. У входя в кухню сидел Андрей – отставной солдат, а сейчас кучер барыни. Та выезжала редко, поэтому Андрей, которому исправно платили, по холодному времени чуть ли не постоянно грелся в кухне, подкупая Аграфену любимыми ее сладостями.
-Уйду, - вновь заявила Матрена, разлив чай и сев на лавку. Она сложила красные от работы, полные руки на столе и внимательно обвела окружающих пытливым взглядом.
-Стоит ли? – спросил Андрей, - баре хорошие.
-Еще найду, - упрямо сказала Матрена. - Я вон у генерала Осводского кухарила. Так он и платил столько же и не позволял такие оказии. Оченно любил мои щи. Как скажет «Матрена, а почто щец так долго не было» а я ему: «Так Михайло Петрович, были же вчера только», а он : «Да? А я запамятовал, сваргань еще, уж больно у тебя хорошо получается». Вот какой был человек! Да еще и всегда рублем одарит к празднику. А тут…
-Да что случилось-то? – подала голос Даша. В местной иерархии она была пока в нижних, что говорится, чинах, и не ей бы так перебивать старших, но уж больно любопытно было. Аграфена вздохнула и сказала.
-А случилось то, что подала я чай и пирожки к чаю. Барыня с барчуком попросили. Вы же все знаете, каковы пирожки у меня – объедение. А барчук как скажет – сырое…бяка. Барыня ко мне в претензии. Я к барыне, сами, мол, посмотрите. А она мне – так что, мой Николенька врет, ты чумло крестьянское? И бац, мне этим пирожком в морду прямо! Нет, не стерплю… Пусть и дешевле чуть найду место, но меня везде примут. А она пусть со своим драгоценным Коленькой остается.
-Николя, - усмехнулась Глафира. - Они же под господ гербовых все на хранцузкий манер – Николя да Николя…
-Тьфу, анафема, - сплюнула Матрена. – Совсем господа головой вдарились. Если такой популярный манер этот , то почему наш царь милостивец не называет себя Николя? Николай он, наш родимый, без хранцузкого манера.
-Так это баре, не нам судить, - пожала плечами Даша
-Не нам. Но чертяку этого, Кольку, я бы выпорола. Пошло бы только на пользу.
-Странно, да. С детками не дружит, все ломает, орет, чуть что не по его. А барыня его все облизывает.
-Он болел сильно, - сказала Глафира
-Да?
-Вас тогда тут еще не было. А мы с дядь Андреем помним, да дядь Андрей?
Кучер кивнул
-Да, сильно болел, ждали, что помрет, уж и меня к гробовщику послали. А потом вылечился, и стал таким вот. До того был чистый ангел. Я ему птичек делал деревянных – все смеялся. А теперь словно и не помнит. И сдается мне, все не просто так.
-Конечно, не просто, -раздался хлипловатый голос. Все вскочили с мест, но потом уселись обратно. В кухню зашла Мария Ивановна – приживалка, женщина в возрасте еще не старухи, но уже и не дамы. Лет десять назад пришла она в дом, да так и осталась тут. Правда пару раз уходила, как говаривала, на богомолье. Давали ей денег, хлеба. Возвращалась через несколько месяцев вся растрепанная, с огоньком в глазах, в лохмотьях, грязная и худая как кошка в период сватовства, но довольная. А после, отмывшись и отъевшись, превращалась вновь в степенную Марию Ивановну, очень аккуратную и увлекательно рассказывающую о своих странствиях по святым местам.
Приживалка вошла и, взяв чашку чая, тут же заботливо налитого Матреной, села на скамью. Марию Ивановну в отличие от других приживалок, в доме слуги уважали, прежде всего потому, что не докладывала она на них, да еще и помогала иногда скрыть грех разбитой чашки. На нее барыня не злилась, так Мария Ивановна всплескивая руками, причитала:
-Ох, старость, ох руки дрожат.
На том все и заканчивалось.
Сейчас, отхлебнув чаю, Мария Ивановна сказала:
-Это мой грех. Я посоветовала барыне к Веретихе обратиться.
-К самой Веретихе, что у Лафертовской заставы живет? – ахнула Даша
-Другой не знаю. А ездила ли она туда, это к Андрею,- кивнула Мария Ивановна
-Как же. Ночью, помню, прибегает, вся растрепанная, это наша то барыня у которой волосик из прически не выбьется никогда. Говорит, запрягай Воронка ,жучка, да Серого. Самых быстрых. Я еще удивился, до этого несколько дней от постели Коленьки не отходила, не спала, ни ела, прежняя кухарка говорила. Но запряг, барыне сообщил. А потом влетела, голубка в сани, только шубку на домашнее накинула и говорит – к заставе Лафертовской гони. Там дом большой, богатый с виду, перед ним остановились. Дак я только потом скумекал, что это, скорее всего дом самой Веретихи ведьмы проклятой. Пробыла барыня там около часа, потом выходит и что-то несет в платочке. Села и гони, говорит, обратно. Я и привез.
Мария Ивановна кивнула:
-А потом пошла она в комнату к Николя и дверь закрыла, велела никому не тревожить и что-то все шептала а еще, вот клянусь, был в той комнате и другой голос, мужской. А мужчин в доме в тот момент не было. Сидор Яковлевич в конторе были ту ночь. Ну а утром Николя вдруг очнулся и пошел на поправку. Только родных не сразу узнал. И стал…другим. Даже внешность как-то исказилась и хоть и осталась такой же красивой, но нет в ней ангельского, вот те крест, нет.
-Да я его боюсь иногда, как зыркнет, что ледяной водой окатит. А ведь десятый годок всего пошел.
-Куда там, - замахала руками Мария Ивановна. - Его родной папаша боится. Вы не заметили?
-Было дело. – сказала Глафира, ухмыляясь. И поставив чашку, добавила. – А ведь и в правду, перестал он барыню трогать даже. Видать малой за мамку заступается.
-А раньше бил? – спросила Даша
-Ну не то чтобы прям бил…он у нас барин с пониманием. А так, для острастки и учебы. Бывало что барыня с синяками. А однажды, это еще незадолго как ты, пришла, слышу, вскрикнула барыня, как всегда когда припечатывал он ее. А потом тишина. Захожу в комнату типа по надобности. Барыня в одном углу, за глаз держится, барин в другом за руку. А посередке барчук стоит и так на папаню зыркает, что я сбежала оттудова.
-Это когда у барина рука отнялась? – спросил Андрей
-Ну да. Уж сколько врачей не перебывало, никто не помог. А потом вдруг опять нормально стало. Но клянусь, видела я, как однажды стояла барыня перед барчуком на коленях, видать прощения мужу вымаливала. Вот так то. Так что неизвестно, барчук ли тогда вообще от болезни очнулся.
-Да, дела… - подивился Андрей.
-Да как же вы, Марь Иванна, решились посоветовать такое барыне? Известно ведь, что Веретиха страшная ведьма! К ней порчу на смерть ездят делать!
-Да, мой грех, - еще раз повторила Мария Ивановна. -Но сил не было смотреть, как убивается барыня. Ей голубушке не жить бы, если бы сын умер. Не выдержало мое сердце.
«И тело тоже» - додумала Мария Ивановна :»уйди барыня и мне куда податься?»
-Кого жалко, так это Настю, - сказала она, подумав
-Учительшу?
-Ну да. Она же с этим …чертякой постоянно.
Глафира головой покачала. Настенька, Анастасия Андреевна, учительница нанятая Сидором Яковлевичем для сына. Хрупкая, почти воздушная девушка, которую, кажись может унести порыв ветра, была сиротой, только что закончившей гимназию по протекции бесплатно. Бабушка ее работала там кем-то и Настеньку взяли. Выпустили, и сама уже должна была девушка уроки искать для пропитания.
-Разве она других уроков найти не может? – спросила Даша
-Эх, милая, - протянула Мария Ивановна, - это мы, хоть и необразованные, пути найдем. А она? Этих учительш выпускают каждый год все больше и больше.
-Но вроде с Коленькой она общий язык нашла, - с сомнением сказала Даша
-Может тоже, того, их рогатой фауны? – рассмеялся Андрей
Даша хотела что-то ответить, но звонок из комнат заставил ее извиниться и уйти на зов. Глафира тоже засобиралась, а выходя из комнаты, сказала Матрене
-Подумай пока, не уходи. С Николя никому сладу нет. А так баре тебя ценят
Да Матрена уже и сама остыла.

***
Сидор Яковлевич Обсумов был из купцов уже третьего поколения. Вышли его предки из крестьян и долгое время еще жили по-крестьянски, только на широкую ногу. Сидору это не нравилось, поэтому он полностью перешел на приличный богатым господам европейский костюм, и жену, взятую из старого дома купеческого, тоже перевел. В нарядах ей не отказывал, но только чтобы не было «крестьянщины», пестроты, что так некоторые любят. Правда, держал в старой строгости, памятуя, что муж есть господин дома и жены своей. Случалось, учил ее иногда, а как же без этого. Но однажды когда приголубил после ссоры по глазу, выбежал сынок, Коленька и так посмотрел на отца, что тот сначала разъярился и хотел прикрикнуть, но лишился дара речи. А рука, которой ударил жену, вдруг заболела, да так, что мужчина охнул, и сел на кресло. Рука болела еще пару минут, а потом онемела на несколько дней. Врачи не помогали, и совсем Сидор было духом пал, как вернулось чувство и движение в конечности. Помогли, видать, молитвы Николаю Угоднику. После этого действительно Сидор стал бояться сына. Да тут и слухи еще в доме, что ездила жена к старой ведьме, которую весь город знает. Отгонял от себя эти слухи Сидор Яковлевич, но не давали они ему спать по ночам.
В гимназию отсылать сына нужным не счел, но нанял ему учительшу – вроде нормально с Колькой общается. Хотя худая, что палка. Такой замуж нельзя. Такая не то, что от учения мужа, от голоса сильного окочуриться.
Поэтому Настеньку, по его мнению, нужно было хоть чуть откормить – а-то еще скажут, в доме Обсумова бедно, даже учительшу сына прокормить не могут. Да и в порядочных семьях так ведь принято вроде – учительница и гувернантка с семьей едят, это незазорно, хоть в каком доме. Ели же в семье Обсумовых хорошо. Тут тебе и супы и щи, и мясо-рыба во всех видах. И многоуровневые кулебяки, особо уважаемые Сидором Яковлевичем.
Вот и сегодня, как раз после утренней оказии за чаем, уже успокоившаяся Матрена накрывала на стол. Посередке стоял огромный, как башня, пирог в несколько слоев. Сели за стол сам хозяин дома, барыня, старшая дочь – барышня,