Средством овладения его сознанием выступает герой текста. Я никем не собираюсь владеть. Я только ищу признания со стороны читателя в качестве субъекта, но не чтения, а мышления. При этом я не льщу себя пустой надеждой быть вашим сознанием, сознавать за вас, ка какой-то просветитель. Я нуждаюсь не в подражателях, а в собеседниках. Этим я идейно (творительно, не удовлетворительно), а не идеологически (ритуально повторительно) отличаюсь от культурных героев, которых создают для примерного подражания или поучительного порицания. Я не удовлетворитель, а возбудитель.
Будь я автором, а не только героем, я все равно не прижился бы в вашем мире, где мне все чужие, включая и автора в смысле Писателя. Но я даже не герой, роль которого я вынужден играть в тексте. Я играю в нем несвойственную мне роль героя, хотя мне больше подошла бы роль изгоя, отверженного.
Однако я далек и от мира сумасшедших, странных людей, фриков, ибо они не владеют своим миром, а мир владеет ими, как общий мир владеет так называемыми «нормальными людьми». В отличие от них я владею миром мысли, которые люди по недомыслия мнят миром логики. Мир логики составляют сплетенные мысли в удавку знания, которая затянута на шее Я так, что нельзя свободно вздохнуть.
Но, к сожалению, я в мысли не младенец, и поэтому нахожусь дальше от истины, чем был прежде. Я уже повторяюсь в мысли. Это правда. Но даже если это вранье, то оно, как ложь, служит доказательством того, что есть истина.
Для аналогии возьму прошлое столетие, его начало. В то время не в пример цивилизованным народам, у нас все вышло наоборот: началом был не гуманизм, а просвещение. Тогда как гуманизм последовал за просвещением в виде классической русской литературы.
Мы стали походить на других только тогда, когда стали сами строить новое общество. Строительство этого общества началось в умах и сердцах людей с так называемой культурной революции народных масс. Это было "наше" просвещение. Разумеется, стали просвещаться не сами, а под руководством идеологически верных и образованных товарищей (интеллигентов-софистов), организованных в партию власти идей. И только потом этот архаический и отсталый в культурном отношении режим идей очеловечился уже в годы распутства, блядства идей и людей. Но масса людей при советской власти так и не стала образованный, правда, она достигла уровня элементарной грамотности.
Однако ныне она опять опустилась до полуграмотного, прямо обморочного состояния.
И все же мне интересно то время, в котором нахожусь я, но не интересны люди этого времени. Намного были интереснее культурные люди и даже простонародье веком раньше. Сейчас таких людей уж нет. Те люди, которые теперь пользуются культурным авторитетом, вторичны, ибо повторяют прежних. Они не творцы, а потребители чужих творений. Налицо симуляция социального активизма и культурная архаика.
Во всем описанном я вижу диалектическую динамику изменения культурной связи: от просвещения плебеев к сложной по своей структуре гуманизации публики, а от неё, к сожалению, уже не восхождение к человеку, а падение дегенератов в бездну технической, кибернетической симуляции.
Негатив трансцендентности - позитив имманентности. Иное чистому бытию ноуменального или теоретического - то же самое становления феноменального или исторического.
Невидимое - это чистая форма, содержанием которой является она сама, как сугубая сущность? Или это нечто бесформенное? Чистая феноменальность, как материал для воплощения. С невидимости начинается и ей заканчивается определенность. Другое имя невидимости неопределённость? Ничего не видно, как это, а не то. Но сама невидимость в таком случае видима? Однако, как можно увидеть то, что по определению невидимо? Тогда что такое "видимо-невидимо"? Это столько, сколько нельзя увидеть, то есть, бесконечно много. Не является ли неопределенность бесконечностью? В каком смысле? В смысле невозможности окончательного выбора.
В истории есть не только то, что есть собственно история, но и то, что было до истории и еще не прошло, и поэтому, только поэтому будет то, что еще не было, не стало историей, не вошло в нее и не стало архивом истории, не ушло в прошлое. Так можно логично размышлять, оставаясь во временных рамках истории, с исторической точки зрения, то есть, не вне истории, а в ней в качестве точки фокуса, собирая ее, как время, на себя, вбирая в себя и разбираясь по модусам времени для себя. Так ты находишься в процессе становления самим собой, так ткется твоя история жизни в качестве момента всемирной истории. То есть, ты всегда находишься в мировом контексте, правда, если смотреть на это с исторической точки зрения. Есть еще внеисторическая, вечная точка зрения. Это точка зрения трансценденции, перпендикулярной имманентной истории точки зрения.
Что означает приход во сне покойников, если они в самом сне приходят к нам в гости, например, стучатся в дверь и стоят на пороге, ожидая нашего приглашения? Следовательно, есть сценарий сна. Кто его автор, кто сценарист? Сам спящий или его бессознательное? Во втором случае тогда субъект выступает бессубъектное бессознательное. В таком случае что оно? Кто? Alter ego спящего? Ведь это не может быть только желанием спящего.
Примерный образ устройства гуманного общества
разумных существ, а не справедливого общества
существ с разумной душой
В самом обществе (множестве) разумных существ нет иерархии, но она существует для суб-общества (подмножества) душевных существ, которые не самостоятельны в общении (человеческих отношениях) с себе подобными. Любая самостоятельность в человеческих отношениях обращается против них их собственной несправедливостью. Последние духовно не свободны и нуждаются в силу недостатка ума, ограниченного чувствами (душой), в помощи искусственного (калькулирующего, алгоритмического) интеллекта, который они совместными, социальными силами разрабатывают. В настоящий момент они уперлись своей макушкой в положенный им социальной природой предел развития, включая и развитие коллективного интеллекта. Для человека характерен не индивидуальный, а социальный, общий интеллект. При этом парадоксально у них мозг индивидуальный. Правда, он не один. У человека много мозгов, но интеллект на всех людей общий. Как исключение, подтверждающее правило, у некоторых людей есть индивидуальный интеллект, да и то, только как потенция.
В том обществе, которое организуется душевными людьми, разумные существа находятся в самом низу социальной пирамиды, как интеллектуальные пролетарии.
Их социальная жизнь полна страданий, и они несчастные, унижение и оскорбление своим положением в обществе примитивных существ. Поэтому им самое место быть вне общества не себе подобных.
Глава четвертая. Иисус из Назарета
Одним из таких не себе подобных был и Иисус из Назарета, которого легковерные люди, подобные прочим, стали именовать Христом, то есть, Спасом, Спасителем человека, который есть в каждом из людей от греха. По их вере он и был тем человеком, сидящим в каждом из них, однако парадоксально обитавшим рядом, среди или между них в качестве врожденно безгрешного. В этом качестве Иисус и выступил логосом или посредником между идеальным существом и не идеальными, материальными людьми. Благо, они были и есть не только материальные, но еще и душевные, могущие быть причастными духу. Ведь вся их безгрешность проистекает из падения духа в материю, из превращения его в душу, как мира, так и каждого из сущих в нем.
Исходя из этого положения духа в материи предназначением человека является извлечение души из материального тела. В том заключается смысл той задачи (задания), которая духом поставлена перед ним. Без него, без человека дух не может освободиться и стать самим собой. То есть, без человека нет и бога как целого. Но и сам человек должен быть целым, иметь твердое ядро личности, быть лично самим собой, а не только сиять своим ореолом, короной или оболочкой индивидуальности. Индивидуальность душевная, неповторимая, а личность духовная, особенная, тело же человека материальное, общее в смысле подобия, то же, что у других людей.
Думаю, что с таким предположением можно согласиться. Рано или поздно любая тайна раскрывается, ибо «шила (истины) в мешке не утаишь». Правда напомнит о своем существовании. Она глаголом (логосом) жжет сердца людей, глаза колет, являясь тем, что есть откровение, не-сокрытость (алетейю), как бы люди не скрывались от нее и не скрывали ее, как нечто сокровенное (летейя), доступное только для посвященных (адептов оккультных, тайных обществ, вроде розенкрейцеров, теософов, антропософов и прочих масонов, включая сюда и конфессиональных мистиков, вроде средневековых немецких, православных старцев, индийских гуру и тибетских махатм).
Зачем богу становится человеком? В этом нет надобности, чтобы быть богом. Но есть надобность в том, чтобы становиться. Однако кем, если не человеком, ведь только человек из всех сущий в материальном мире есть тот, кто может быть "кто". Но хочет ли он становиться им? Вот бог захотел и стал, потому что ему можно быть всем, в том числе и человеком, как существом сознания. Но зачем богу становиться человеком? Естественно, затем, чтобы оставаться богом. Как он может быть, если наверняка к нему никто не стремится для подтверждения его как цели стремления, основного проекта, идеи быть богом.
Вот для чего, оказывается, явился он в этот мир народу. Не для того чтобы народ стал божьим, а для того, чтобы бог был богом, будучи человеком. Никакой нет надежды на человека в массе, что он есть человек. Да, и зачем ему быть им, - быть человеком затруднительно. Проще быть человеческой имитацией или, как теперь, его симуляцией. Есть ли между ними разница? Очевидно, есть. Имитация подражательна, симуляция же не то, что неподражаемая, незаменимая, но подмененная, есть мистификация.
Вот почему бог явился в мир. Он явился не для спасения человека, а для собственного подтверждения. Если при этом подтверждении, верификации себя богом, кто-то из людей, следуя ему, избранному в качестве примера человечности (гуманности), сможет стать хотя бы на некоторый момент человеком, то такое самоутверждение со ссылкой на бога только укрепит бога в