прежде. И нагота ее и есть душа - всегда трепетная, всегда чистая, недоступная ни для кого другого. Будто не исполнила Женщина своего предназначения в мире, и нынешний муж ее, и дети, и семья – всего лишь часть чего-то более важного, только готового открыться Ей. Будто чувства любви и ласки, будто материнский инстинкт все еще взаперти, и по-настоящему быть Ей той, кому любить и быть любимой, быть по-настоящему матерью Женщине еще предстоит. И уже нет вопроса когда, и нежась нагишом в теплых лучах солнца под пение птиц она чувствует как набухает все то, что делает женщину Женщиной.
Чувствует она как легко ей сейчас, как привольно, как как-то бесконечно. И сердце ее поет звонко, говорит с ней, замирает сладко, отчего кожа ее нежнее, и тело приятнее на ощупь, только начинает цвести. Это очень и очень личное, то, что предназначено индивидуально, то, что требует какого-то другого языка для описания в словах. И оттого звучание нот синтезатора приобретает особую тональность, способную привести сознание в состояние забытья, усыпить воображение, чтобы открыть образы вне привычного Бытия и только там, куда привычное Бытие войти не может в силу своей привычности и изученности. И только один вход привычное Бытие способно использовать для того, чтобы разрушить это состояние.
И поэтому не открывает Женщина своих ясных глаз, и кажется спящей, чья красивая грудь плавно поднимается и опускается при каждом трепетном вдохе и выдохе. Но это не сон. Быть может медитация, или Женщина просто прикрыла свои глаза. Чтобы полностью отдаться власти теплого солнца, чтобы открыться ему, чтобы увидело оно весь Ее мир. Все то, что лишь копится в ней перед тем как представить свою подлинную силу, уготованную для кого-то, кому предназначена Она с момента появления на свет.
Вдыхает она свой подлинный запах, исходящий из каждой частицы ее аромат, приятно кружащий голову, образующий в сознании ИДЕАЛЬНЫЕ черты Ее. Это мелодичные пассажи электронных то ли клавиш, то ли струн (и это отдельное очарование трека) ближе к концу трека становятся чище и мягче, западая в память каждой нотой. Данный трек похож на какой-то наркотик, на гипноз, на программу, заложенную на генетическом уровне, от которой никуда не деться.
Но вот тишина.
3. Покой (30мин. 00сек.)
Мотив трека представляет из себя неразборчивое и бессмысленное мужское бормотание, окруженное белым шумом большого помещения. Как будто некий душевнобольной впал в очередной припадок, и нет такого лекарства, чтобы исцелить его боль. Кажется его бормотание невыносимым мучением, выворачивающим сознание наизнанку, перекручивающим все нутро в нечто бесформенное, отчего неприятие и отвращение приобретают физические формы.
Но вот сквозь боль и отторжение доносится странный шум. Постоянный звук, похожий на звон, гул, пульсацию одновременно. Он подобен плотной стене или волне, настолько густой и вязкой, что кажется будто внутри нее застыло само время, застыло само пространство. Звук плавно нарастает далеко слева, пробуждаясь из крошечной точки и обретая свои размеры до необходимых для того, чтобы понять его подлинный смысл и ужаснуться в сравнении. Наполнен звук как низкими, так и средними, так и высокими частотами, насыщен до необходимых ему объема и веса, кажется вполне естественным, таким, каким должен быть по природе своей. Массивен он, оттого успокаивает охваченные неприятием физическое нутро и сознание, сперва сглаживая, а затем и вовсе убирая все негативные чувства и ощущения.
Медленно движется эта тяжелая плотная масса слева направо, убирая за собой белый шум и оставляя после себя абсолютную глубокую тишину, изредка нарушаемую легкими ударами, почти прикосновениями поющих чаш и колокольчиков. Постепенно стирает тяжелая плотная масса невнятное бессмысленное бормотание, и ясно слышен в ней едва звук растекается в пространстве, достигнув середины движения, неподдельный ужас, самый настоящий кошмар из криков боли и физических страданий, будто сам ад распахнул ворота, представив все свое естество, свидетелем которого стал тот, чье бормотание не прекращалось ни на миг с самого начала трека.
И кажется, что ад задерживается в этот момент трека, чтобы можно было прочувствовать его до самых мелочей. И слышны крики младенцев, умирающих вновь и вновь в адских мучениях, слышны стоны плотского наслаждения, пропитанные болью, слышны жадные чавканья ненасытных обжор, слышен отвратительно режущий слух звон монет, слышно яростное многоголосье бесчисленных воинов, режущих друг друга, живьем разрывающих друг друга на части, слышен треск костров и гудение бушующего пламени всесильного огня, слышна морозная вьюга, режущая лицо и плоть. Все круги ада слились воедино, выдернув сознание из привычного Бытия и поместив его сразу в самое пекло страданий.
А за ними Покой, созидаемый мелодичными, едва заметными на ощупь касаниями поющих чаш и колокольчиков, издающих даже не звуки, но почти неслышные выдохи. Будто не сразу открывается Истина, до которой можно добраться лишь через ужас и боль. И тот, кто сделал это, кажется, сошел с ума. Двинулся по фазе. И вся ирония в том, что он нормален куда более всех остальных, привыкших считать себя нормальными.
За хаосом ада подлинные звуки тишины, такие, какими представлена она Творцом, имеющим более отчетливое представление о Тишине и Покое, процесс образования которых возможен лишь при кажущемся бесконечным продолжении хаоса, что лишает сознание контроля, и не обойтись без уколов и таблеток. Поющие чаши и колокольчики заменяют успокоившееся глубокое дыхание, приводят в норму бешеный сердечный ритм, сопровождающийся вполне слышимым писком осциллографа. Но он лишь в воображении, созданный чуть ощутимыми касаниями их, подобными прикосновениям ветра. Все больше и больше захватывают они сознание по мере продвижения хаоса страданий до конечной точки справа. И поначалу кажутся эти прикосновения легкими уколами где-то в левой части головы в одну и ту же точку, но постепенно распространяются они все дальше и дальше, множась в освобождающемся после хаоса пространстве.
Поющие чаши и колокольчики завораживают. Не просто завораживают, отчего все естество тела и духа приходит в норму, но заставляют Бытие вокруг уйти вслед за плотной стеной или волной, сжавшейся, в конечном итоге, в привычную точку, из которой получила она свое начало. Так медленно закрывается наглухо дверь, из-за которой не слышно более ни звука. Небывалая легкость пробуждается в каждой частице тела, в каждом уголке его, даже в самом отдаленном. Вступает сознание в резонанс каждого удара этого волшебного перезвона, если эти звуки можно так назвать. Они в корне отличаются от привычных звуков ударов колоколов, которыми пользуются священники. Никакого погребения. Самое начало жизни. Полноценное дыхание.
Тишина.
4. Сжатие и растяжение (60мин. 00сек.)
Странное непонятное щелканье с эффектом небольшого эха на фоне тяжелого гула где-то на очень большой глубине. Оно приятно царапает слух, слегка щекочет в мозгу, будто убаюкивает и приводит к дремоте, отчего пропадает ощущение времени. И не удается вспомнить тот миг, когда Бытие начинает устремляться куда-то вперед то ли со свистом, то ли с визгом, то ли со скрежетом, набирающим высоту. Кажется эта скорость какой-то совершенно безумной в своей быстроте, но вот вновь раздается уже знакомое из самого начала трека щелканье, затем звучит прерывистый барабанный бой, пропущенный через реверберацию.
Еще можно расслышать какие-то слова с эффектом высокочастотного вокодера, так же разбросанные по пространству при помощи ревербератора. Невозможно распознать их, невозможно понять язык. Кажутся они какими-то воздушными, слишком тонкими в своей частоте. Но подобны они каким-то объяснениям, комментариям, а возможно, это заклинание, требующее долгого времени на прочтение, направляющее Бытие в одном конкретном направлении, где в конце ожидает его ничтожно малая, максимально микроскопическая точка, Абсолют сжатия. Кажется, видна она столь ясно и отчетливо, что можно ощутить ее в собственных пальцах, пропустить через собственное естество, испытать обжигающий жар огня и холода одновременно.
Даже свет внутри точки представляется слишком плотным нутром тьмы, не имеющий определенных признаков. Однако вполне разборчиво напряжение ее, дрожь, пронизывающая сознание, заставляющая трепетать с особой силой и частотой в унисон. Максимум энергии сконцентрировано в одном конкретном месте времени и пространства, если, конечно время и пространство возможны в эти мгновения.
Что же там, внутри максимально мизерной точки, какую форму оно имеет, какими свойствами обладает? И эти вопросы и предположения и есть ожидание приближения, и вместе с ускоряющимся к сжатию до почти Ничто Бытием ускоряется и сжимается сознание. Кажется, что невозможно будет пережить ЭТО, и сжатие обернется необратимым смятием, и с каждой новой секундой, набирающим высоту мировосприятием под неспешный барабанный бой и пространственное щелканье, к которым понемногу добавляются новые звуки, будто пробивающиеся из конечной точки, кишащие в ее неизвестности, но уже слышимые по мере приближения к ней, нарастает страх.
Но в том все дело, что тот же самый страх приводит сознание в состояние оцепенения, перерастающего в приятный озноб. Низкие тоны трека, переливающиеся один в другой и обратно, по которым Бытие скользит в состояние микроскопической критической массы, рисуют в голове хаотичное полотно оттенков, не позволяющих быть различимыми. Все равно что наглотаться каких-нибудь расслабляющих средств и втыкать под мешанину цветов вокруг в каком-нибудь клубе под ритмичную музыку. Именно это и происходит в данном треке под прерывистый барабанный бой, не случайно занявший свое место по воле Творца, который запустил этот неостановимый процесс в движение.
Но само Бытие, мчащееся к Началу, ожидающему своего часа, внушает уверенность в свою нерушимость, даже больше, и именно там, в максимально мизерной точке оно обретет куда больше сил в сравнении с теми, какими уже обладает здесь и сейчас.
Будто уже существующее Бытие, имеющее четкую форму стремится к неким изменениям – существенным, кардинальным, строгим. Будто создано оно в чьем-то сознании и нуждается в преобразовании во что-то более свежее, даже логичное. И в эти минуты звучания оно просто намерено сбежать к спасительному источнику, дарующему новую жизнь. Оттого этот вой ускорения, оттого это напряжение, оттого страх ожидания неизвестности, сулящей благо.
Трудно или почти невозможно визуально представить себе подлинный Хаос, из которого рождается нечто упорядоченное, заданное в четком направлении (или же в четких направлениях), однако ведомое четкими выверенными тонами сознание рисует огненные вспышки в черноте бездны, целые узоры их, пребывающие в непрерывном движении. Так выглядит энергия, приближенная к своему максимальному сжатию, накопленная в максимально тесном замкнутом пространстве, подобном чьей-то голове. Достигает, наконец, Бытие своей цели, сжавшись до критической массы, охваченное огнем, требующим освобождения на благо
