как там его… КГБ. На боку у старика пистолетная кобура, но вряд ли он идет к забору, чтобы начать палить из пистолета. Значит, решили для начала поговорить.
Юрий закинул автомат за спину, вытащил из гранатной сумки РГ-42 и сунул ее в карман брюк, но вынул ее, положил на бревна, где сидел до этого. Старик остановился, не доходя до ворот заимки метров десять, молча убрал руки за спину и на удивление спокойно закрутил головой по сторонам. У Кудашева пересохло в горле. Чего проще, выйти навстречу этому незнакомцу? Но тут же почувствовал, там, на лесной опушке, от которой он шел, с дюжину человек прильнули к прицелу, ожидая его появления. Расстояние для любого стрелка плевое, нашпигуют свинцом как вальдшнепа дробью! А стрелки там не любые, а самые хорошие. Нет! Слишком просто все! Может у них и есть желание пристрелить его, но не сейчас. К тому же, этот старик — офицер рисковал получить пулю от него, не менее чем сам Юрий. Ну, чему бывать, того не миновать!
Обершарфюрер Кудашев поправил козырек, как делал отец, держа руку ровно по центру, отворил противно скрипнувшую калитку и вышел из-за забора на поляну. Дюжина шагов до парламентера дались очень непросто. Не хотелось казаться не уверенным, и вроде как удалось. он шел не очень медленно и в то же время не частил, хотя кто его знает, как воспринял его этот старик. Хуже всего было с руками, вдруг показалось, что некуда их деть. По-дурацки размахивать при ходьбе, будто идешь строевым шагом было глупо. Кудашев нашел выход, сдвинув вперед автомат и положив руки на него. Когда остановился в паре шагов от незнакомца, пристально всмотрелся в офицера перед собой. С такого расстояния он рассмотрел два просвета и три звездочки на защитных погонах. Странно, по возрасту, староват он для подполковника, давно по возрасту должен быть отставлен от службы, или ходить в генералах. Совершенно лысый. Лицо… морщинистое лицо, с четко очерченным подбородком, выдавало в нем человека решительного и мужественного. Глаза неопределенного цвета, скорее светлые, под низко опущенными бровями, так и сверлят, словно пытаются влезть в мозг. А вот щеки, покрытые сетью стариковских прожилок и складки в углу рта, только подтверждают возраст. Но спину держал старик прямо, сказывалась офицерская выправка, хотя чувствовалось, что не на Московских парадах его служба проходила. На черных петлицах маленькие молнии со звездой, тут и гадать нечего, связист. С чего бы именно связист? Странно и отсутствие на форме каких-либо знаков, шевронов. В старом офицере было что-то от хищного зверя, ушедшего на покой, но все еще смертельно опасного. Кудашев напрочь забыл в растерянности о своих новоприобретенных способностях, билось только в подсознании чувство опасности. Тут…рядом…только руку протяни.
Старик рассматривал его не менее внимательно, все так же держа руки за спиной, не выказывая волнения, молча. Казалось, не только они оба затаили дыхание, а и вся природа, лес и его обитатели, облака, деревья, кусты, трава замерли в тревожном ожидании. Молчание это затягивалось. Ну, если ты целый большевистский подполковник, то мне, как младшему, и по возрасту, и по званию следует первому начинать.
— Ich bin obersharführer der SS — Einheiten der deutschen Armee, Yuri Кudashev. Wer sind Sie, Herr Oberstleutnant? — прервал молчание обершарфюрер, рука быстро метнулась под козырек.
Старик офицер все так же неспешно окинул его с головы до ног и ответил по-русски:
— Давай-ка, парень, не будем тут ваньку валять! Я немецкий знаю достаточно, но и ты по-русски отлично понимаешь и говоришь! Вот, давай на нем и будем общаться. И кстати, в звании моем ты ошибся. Это в старой России два просвета и три звезды — погон подполковника, а в СССР это полковник. Да не сильно это важно. Достаточно того, что я для тебя — представитель Советского государства. Полковник Дубровин Павел Петрович.
Голос у этого полковника был под стать внешности. С хрипотцой, видимо, сказывался возраст, но все еще сильный с интонациями, позволяющими понять, что человек привык командовать и приказывать.
— Да-а-а… — протянул полковник, еще раз окидывая взглядом Юрия, — давно я этой формы не видел, а все такая же. Ну, может, покрой чуть иной, а эти ваши орлы, да молнии все те же. Аж горечью отрыгивается.
Отвечать Кудашеву было решительно нечего, и он решил дать старику выговориться, ждать пришлось не долго.
— Не стану тянуть время. Ты и так своим неожиданным появлением доставил столько хлопот огромному количеству людей, что и представить не можешь. Мы пришли за тобой. С тобой мы отсюда и уйдем. Сейчас ты медленно, не делая резких движений, опустишь свой автомат в траву. Просто сдвинь с плеча погонный ремень и дай оружию упасть вниз. После этого, я сделаю шаг в сторону, а ты медленно пойдешь к опушке, я за тобой. И помни, сейчас за нами наблюдает много глаз…
Глава 48. Глаза в глаза
То, что Дубровина видят, тому ясно было сразу, как только он вышел из-за покрова леса и неторопливым шагом направился к заимке пасечника. Давно не кошенная, высокая, почти по колено трава мешала идти. Растения обвивали сапоги, затрудняя движения, словно кричали, ему: «Стой, не ходи дальше!»
Горячил кровь изрядно подзабытый уже азарт охотника. Взрывная смесь нетерпения, любопытства и хорошо контролируемого страха. Положа руку на сердце, надо признать, Кожевников был прав. Незнакомцу, смотрящему сейчас на него в одну из щелей старого облезлого забора, ничего не стоило с такого расстояния всадить в полковника несколько пуль. Тут полуслепой и косоглазый не промажет. Отличная ростовая мишень, со все сокращающейся дистанцией до цели. Будь сейчас 1945 год, Дубровину и в голову не пришло вот так открыто в полный рост идти на врага. Он достаточно хорошо знал ту часть немцев, что, глубоко впитав в себя ядовитый нацизм, становились фанатиками, не желающими слушать каких-либо предложений о сдаче в плен. Особенно много таких было в специальных частях СС. Самые здравомыслящие, если так можно было сказать о части фанатичных нацистов, несомненно понимали, что война проиграна и понимали это задолго до весны 1945 года, но не мыслили себе места в новом мире без Гитлера и их человеконенавистнического учения. В плен такие люди не сдавались и предпочитали умереть с оружием в руках. Да и ладно, не жалко. Но, к сожалению, они забирали с собой многих своих врагов, очень многих, непозволительно многих. А умирать накануне Победы, ой как не хотелось. И часто сталкиваясь с такими отморозками, особенно в самом конце войны, обычная пехтура часто не вступала в бой и два отряда врагов просто расходились, делая вид, что не видят друг друга. Вернее, предоставляли возможность разбираться с попавшими в окружение отрядами СС и отдельными нацистами другим спецам, вроде отряда полковника специального отдела НКВД Павла Дубровина.
Но этот не такой. Долгие годы службы научили его разбираться в противнике. И пусть, необычность этого гостя из ниоткуда затрудняла составление психологического портрета, явно не был этот Кудашев нацистским фанатиком образца апреля 1945 года. Свидетельством тому были его Смоленские похождения, показания студентов и особенно характеристика, данная ему старой разведчицей Екатериной Берг. Да и вряд ли оголтелому фашисту удалось так глубоко влезть в душу местным. Этому Лопатину с дочерью, милиционеру, его жене. Но тем он опасней. Из тех, кто мягко стелет, да спать потом жестко. Опасен и коварен. Вот только молод. По всем показаниям, не старше двадцати пяти, к тому же явно некадровый диверсант. Да и фашист оттуда, из 1945 года в Кенигсберге и та ненормальная девка из Норвегии середины семидесятых, утверждали, что первый контакт их мира и нашего, был случайным, в результате аварии их летательного аппарата. Какой уж тут диверсант…
С такими мыслями, Дубровин остановился метрах в десяти от забора окружавшего дом пасечника с надворными постройками. Осмотрелся по сторонам, сложил руки за спиной и стал ждать. По началу, хотел крикнуть что-то, но зачем? Он и так меня видит. Но когда, скрипнув противно, отворилась калитка ворот, полковник непроизвольно вздрогнул. Все так, как он рассчитывал. Стрелять в него фашист не стал, видно интересно самому, что будет дальше. Ведь надежда, последнее, что покидает человека. А этому застрявшему в чужом, незнакомом, смертельно опасном месте, парню только и надеяться, что — на чудо!
С жадным интересом полковник окинул своего оппонента и, опустив глаза, усмехнулся. Сопляк! Конечно, он уже знал примерно, кто там прятался. Он вчитывался в строки допросов, сидя в кабинете, долго рассматривал составленный по словесному описанию портрет, но все же представлял этого чужака-фашиста другим, более солидным что ли. А перед ним оказался худощавый молодой парень, с тонким изможденным лицом, с болезненными тенями под глазами, отнюдь не впечатлявший какой-то внешней силой и мощью. На левой скуле, почти от самого глаза к углу рта, виден чуть подживший свежий шрам. Странно, что про него не упомянули в допросах. Вряд ли это его смоленские урки расписали, слишком быстро зажил. Наверное, при аварии получил. На первый взгляд, любой из бойцов его отряда, скрутит этого сопляка даже не вспотев. Но только на первый взгляд. Дубровин отлично помнил, что этот парень уделал в одиночку банду матерых уголовников, а в глазах фашиста он с удивлением не заметил страха. Беспокойство — да, такое же, как у него самого жгучее любопытство — да, но страха не было. И кроме всего прочего, пришелец решил играть в открытую. На парне сейчас, не обноски с чужого плеча, а хорошо сидящий комбинезон, подзабытого цвета фельграу, с рунами СС на воротнике, а на форменной кепке надвинутой низко на глаза ненавистный череп со скрещенными костями. Через плечо автомат, с виду точная копия чешского Sa-25… на петлицах… черт, уже и позабыл их звания. Ну что же, меньше будет различных глупостей, типа да я тут по грибы пошел да заблудился или чего-то подобного.
Первым нарушил их молчаливый поединок взглядов, немец.
— Ich bin obersharführer der SS — Einheiten der deutschen Armee, Yuri Кudashev. Wer sind Sie, Herr Oberstleutnant? — он взял под козырек.
Вот ведь тварь! Хорошо не «Хайль Гитлер» крикнул и руку правую не вскинул. Видел Дубровин таких, которые и при расстреле своего — бесноватого славили. Ну, погоди, спесь-то я с тебя собью. Дубровин сразу решил давить его по максимуму. Представившись кратко, без обиняков, передавая своему голосу всю возможную силу и уверенность твердо сказал:
— Не стану тянуть время. Ты и так своим неожиданным появлением, доставил столько хлопот огромному количеству людей, что и представить не можешь. Мы пришли за тобой. С тобой мы отсюда и уйдем. Сейчас ты медленно, не делая резких движений, опустишь свой автомат в траву. Просто сдвинь с плеча погонный ремень и дай оружию упасть вниз. После этого я сделаю шаг в сторону, а ты медленно пойдешь к опушке, я за тобой. И помни, сейчас за нами наблюдает много глаз…
Полковник ждал замешательства, страха, попыток торга, но реакция фашиста удивила. Он несомненно ждал чего-то подобного, и ответом на предложение о сдаче была наглая ухмылка на его мерзкой нацистской, породистой роже. Хм… не так прост этот сопляк, да и больно он молод для звания старшины, примерно так, вспомнив прошлое, определил
