1. СЕСТРИЧКА
Негромкая музыка раздававшаяся из соседней комнаты внезапно прекратилась и из приоткрытой двери женский голос произнёс – я спокойна.
Завёрнутая в тонкое полупрозрачное одеяло тело смотрело на меня расширенными от боли зрачками. Тонкая, загорелая шея, острые кости ключицы, вытянутая рука держащая стакан с тёмной жидкостью. Выхваченная из темноты вспышкой случайного света она стояла и её некрасивое, побелевшее лицо пыталось не рассыпаться окончательно и бесповоротно. Похоже ты не любишь боль, не испытываешь той чудесной, болезненной зависимости от резкого перепада ощущений когда раздираемое перегрузками тело распадается на разноцветные пазлы боли, похоти и страха. Не тому тебя учили в школе сестричка, не тому. Разве там преподают ускоренный курс беззаветной любви к российскому народу и его лучшим представителям в моём лице? Уродливые целлулоидные куклы и потрёпанная книга «Как стать суперженщиной» украденная в школьной библиотеке, вот твои университеты. Привычка любоваться собственной болью, раздирать и раздаривать собственное тело не стала благоприобретённой. Мне пришлось настойчиво внедрять её в нетронутые интеллектом мозги, погружая свои тонкие дрожащие пальцы в самые сокровенные внутренности твоей тушки. Ты боялась боли и ещё больше боялась смерти, но это вначале, потом путём усиленных тренировок и монашеского воздержания я заставил бояться себя больше чем колченогой смерти и горящего колеса. Приходя с очередным подарком я заставал тебя в одном и том же месте. Погрузив тело в жёсткую ватность кресла подруга бессмысленно вглядывалась в рисунок выцветшего ковра, ожидая очередного приступа моего безумия. Словно по монументальной лестнице выложенной квадратиками затвердевшей похоти ты поднималась к сверкающим вершинам моего равнодушия, спокойная и готовая ко всему. Словно кусок цветного пластилина размягчённого в мягкой ладошке я мял тебя превращая в ничто, в радужную бесконечность. Ты цеплялась за окружающие предметы пытаясь спастись; алкоголь в неумеренных количествах приводящий тебя в состояние ступора, именно в один из таких уходов я отрубил тебе фалангу мизинца по примеру японских братьев. Теперь эта вещь хранится у меня в малахитовой шкатулке среди других не менее интересных предметов. Очнувшись через несколько дней ты нисколько не удивилась некоторым изменениям которые в тебе произошли. Только теперь при разговорах с малознакомыми людьми ты старательно прятала руку в карман. А нелепая и неумная попытка спрятаться. Думая что пройдёт некоторое время и я исчезну, растворюсь как этот тяжёлый, удушливый жёлтый воздух. Однако ты просчиталась, всё это время я чувствовал как изможденная плоть покрытая сетью разнообразных шрамов взывала ко мне, требовала моего присутствия. И поэтому когда всё наскучило я нашёл тебя по запаху источаемому центром. Не удивившись и собрав вещи сестричка безропотно вернулась и уж тогда мы оттянулись по полной программе и ещё один продолговатый рубец в форме полумесяца украсил бёдра. С этого момента твой путь в пустоту стал неостановим и я не смог отказать себе в удовольствии наблюдать за процессом разрушения. С каждым днём от твоего сознания откалывался кусок падающий в тёмную бездну а неустойчивый рассудок двигал по мне останки настойчивой, пьяной женщины. Я и не заметил как из девушки ты постепенно превратилась в женщину; неряшливую, громоздкую с пыльным лицом деревенской дурочки словно моя мечта о наказании приобрела необходимую силу в самой неприятной форме. Вздутое, покрытое сеткою вен старушечье лицо смотрело уже ничего не требуя. Равнодушие и покой, безволие; мягкие зверьки отсутствующего разума вселяли уверенность в неминуемую разлуку. Я уже боялся заходить в комнату рискуя получить подарок в виде лужицы засохшей крови, изрезанной одежды или вскрытого маникюрными ножницами фиолетового зайца произведённого в Восточной Европе. Ты обустраивала норку для себя и под себя, наполняя её на первый взгляд ненужными предметами, словно готовя расходные материалы для липкого кокона в котором сольются все твои сущности в одно совершенное, целое. Твоя заиндевевшая огрубелая кожа потрескалась подобно обезвоженной земле ожидающей благодатную влагу исходящую из моего тела. Лишь я был способен прервать мучения, выпустив тебя из своих цепких лапок на свободу. Отпусти христианскую душу на покаяние – как в назойливом сне твердила мать сестрички в небольшую щель между полом и дверью. Как ей было объяснить что от меня уже ничего не зависело и её дочь приближается к разумному и необходимому завершению своей жизни. Эта жизнь была посвящена мне, самому дорогому для неё человеку. Вместе со мной она проделала путь удовлетворения духовных потребностей, готовая разделить весь ужас существования двух родственных тел в этом безразличном, больном мире. Сколько раз мы оказывались вместе не зная что делать, о чём говорить как молчать и лишь боль, благословенная боль соединяла вместе, не давая уснуть обтягивая воспалённые глаза тканью мятой одежды и голоса шептали сухой скарлатиной – И тогда ты сказала; сделай мне пожалуйста Джими Хендрикса.
2. ХОЛОДНАЯ БЫСТРАЯ МАШИНА
И тогда я сделал себе татуировку. Холодными пальцами в ноябре прочертил направление движения машинки и наложил грифелем карандаша узор. И в самом деле зачем на моей руке появилось несколько бесформенных пятен тёмно-синего цвета. Неужели избавиться от страха нельзя иным способом, менее беспокойным. Отводя глаза от набухшей и покрасневшей кожи пытаюсь сосредоточиться, представляя как сотни тысяч возбужденных старух поют жалобную песнь о успокоении сердца. Мастер с силой надавливает на кожу пытаясь добиться необходимой точности, пальцы с обкусанными ногтями расправляют, мнут в предвкушении чуда появления крови. Пристальный взгляд с фотографии старой, нетрезвой женщины с дряблым отвисшим животом и перекрестьями влажных морщин у лица. При всей бессмысленности этой фотографии в данной ситуации мне кажется что так и должно быть и женщина подглядывающая за мной и мягкая ткань кресла под локтями составляют на сегодня единственно возможный жизненный опыт. Боль текущая от медленно разделываемой руки по всему телу не успокаивала как я рассчитывал а лишь пыталась не дать упасть в забытьё, поддерживая в пристойном состоянии. Ещё никогда боль причиняемая мною добровольно не была столь сладостно равнодушна, будто я и она существуем параллельно друг другу, идём где-то совсем рядом но не соприкасаясь а лишь наблюдая за взаимным движением. Откинувшись представляю как машинка вгрызается всё глубже и глубже, перегрызает верхние ткани, покусывает сухожилия, вены с утробным чавканьем доходит до костей и останавливается не в силах идти дальше. Меня со всех сторон захлёстывает мутная жидкость не позволяющая дышать, я захлёбываюсь, погружаюсь на самое дно но неожиданно всплываю живой, здоровый и лишь небольшой затянувшийся шрам указывает на прошедшее небытиё. Интересно наблюдать за выступающим рисунком следить измученным телом за тем что произойдёт дальше. Ты видишь как паучки татуировки собираются вместе, сползают к запястью где им предстоит находиться в моей вечности. Нравится? Мне нет, но избежать этого невозможно да и не нужно. Сигаретный пепел постепенно осыпается на грудь оставляя неряшливые пятна на ковбойке, рискуя её прожечь. Однажды в детстве пришлось наблюдать как сосед по палате доставший где-то раскалённый кусок проволоки с ожесточением прикладывал его к своему худому мальчишескому животу. Неровный дымок скользил по разгоряченному телу и еле слышное шипение предстало перед испуганным подростком. Тогда было по-настоящему страшно, ведь впервые я столкнулся с той неведомой силой бессмысленного разрушения которая окружает меня вот уже столько лет. Сейчас с этим удалось смириться и как-то пообвыкнуть, сумев использовать ощущение сугубо в мирных целях, направляя силу очередного приступа не на себя и своего ближнего а на достижения какой-либо малозначительной никому не нужной цели. Ещё хорошо если на неё тратится много времени. Как например сейчас. Наблюдаю за ходом операции надо мной, вглядываюсь близоруким зрением в стрелки часов подавляя подступивший ком тошноты.
Скоро всё это закончится, произойдёт всё то что я давно ожидал, проворачивая в голове радужные картинки ближайшего будущего; вот десятки тонких целлофановых трубочек с медными раструбами по краю подобно прядям горгоны впиваются в обнаженное и распростертое тело а рядом стоит женщина и что-то нашёптывает, бормочет, почти поёт. Да я её и не пытаюсь понять, весь мой остаток сосредоточился, собрался лишь для одного, последнего усилия… Что это будет за усилие и зачем понадобится 6 не знаю. Но уже сейчас готовлюсь к этому неизбежному действию, хрусталиком глаза собирая движения, судороги, корёжа окровавленными ногтями деревянный наст пола. Ты сидишь рядом собирая из кубиков вавилонскую башню с новогодней звездой на самом верху.
Звук машинки убаюкал меня, присыпав в зрачки горячим пеплом воспоминаний, растворил останки твоей памяти. Я плыву то погружаясь, то всплывая на поверхность не замечая как проносятся яркие пятна детского бреда и жгучие сгустки старческого маразма. Чья-то рука нежно прикасается пытаясь разбудить моё тело, выпихнуть его из влажного месива рассудка. Открыв глаза вижу оскаленную пасть животного распростёртого на руке, а кто-то настойчиво пытается разбудить. Подчиняясь этому невольному насилию соскальзываю с кресла в крепкие мужские объятия под звуки ритуального оркестра из разорванного динамика. Старуха со стены приветливо подмигивает разводя скрюченные колени в разные стороны. Мол присоединяйся ко мне. Мастер поддерживает за плечи позволяя сделать лишь один шаг по направлению к двери, ощущая приближение очередного зверя. В самый раз подруга ты сегодня успела, с неба сочится золотая полоса света а тело подрагивает собираясь в единое целое голосом подземной шлюхи. Таким тихим я ещё не был, завернув рукав продолжаю двигаться держа над головой набухшую руку. Мне хорошо, таким другим я себя ещё не знал. Предметы изменили свои точные очертания стали ватными текущими. Казалось было достаточно до них дотронуться чтобы они изменили свои привычные контуры. Яркий солнечный свет бьющий в глаза пронзает тело болью а циферблат разбитых наручных часов одним за другим выблёвывает радужные цифры. Опустевшая и обезлюдевшая улица принимает в свои ещё тёплые внутренности, на свой ещё тёплый асфальт, обдувая разодранные человеческие лёгкие еле слышным криком безразличия. Когда я снова открыл глаза мне уже ничего не хотелось. Распластанный нечеловеческой болью молча вглядываюсь в своё тело распознавая неясные знаки судьбы. Ты меня считаешь сидя на колченогом стуле перебирая имена и даты.. Год назад выплыла из тёмной бездны освещая лицо матовым фонариком. Влажный сахар ладоней собирался в горсти и плыл по моим глазам жадным взглядом. И вот теперь тебе хорошо, настолько хорошо что можешь себе позволить спокойно наблюдать как кораблик вены бьётся
