– Всё равно он знает! – выразила уверенность мама.
– А когда станет темно, он и тогда ее увидит?
– Дашенька, летчик всегда видит по специальным приборам… – принялся деловито объяснять папа, но дочка не дослушала:
– Понятно, понятно! На тех приборах написано: «Если налево полетишь, в Москву прилетишь! А если прямо, то… Тогда куда? – заставила загрустить родителей Даша.
– А как мне быть, если я захочу погулять? – не унималась дочка. – Надо летчика попросить, да? А без вас он меня выпустит? А он на ключ закрылся или просто так сидит? А если к нему постучать? А вдруг он забудет, куда нам лететь!
2
Неужели кто-то сомневается в том, что всё на свете имеет свой конец? Это же аксиома! Вот и моё тяжелое настроение, надо полагать, развеется, как только я покину Казань.
– И всё плохое забудется! – выдохнул я, мысленно поставив точку на безрадостных событиях последних дней. – Впрочем, чужая жизнь, в которой я два дня выражал своё сочувствие жене скончавшегося товарища, скоро останется в прошлом, и я вернусь в прежнюю действительность.
Жизнь – есть жизнь! Без смерти она не обходится! А уж когда настанет мой черёд, всё равно никто не знает. Вполне возможно, что это и хорошо. Видимо, подобная непрозрачность будущего заведена в мире нам же на пользу! Как-никак, а тревог от незнания своего часа в нашей жизни оказывается значительно меньше.
Всё чаще моя память шалит. Вдруг перед глазами пролетают давние эпизоды жизни. Какую-то долю секунды вижу то, что и не вспоминал никогда. Вижу то, что и вспоминать не хочется. Но пролетит за миг нечто перед глазами и исчезнет, а станет вдруг тошно. Или стыдно.
Всякое ведь случалось. Ох уж эта память. Зачем она так со мной? По какому признаку выхватывает свои видения? Не веселит, не укоряет, не удивляет. Тогда что же ей от меня потребовалось? Ведь не сама же она по себе? И ведь связана она как-то с моим сознанием? Тогда зачем этот, кажется мне, бессмысленный калейдоскоп давних событий?
В нём полвека сплелись в единый ком! Именно столько утекло с тех пор, как я учился здесь, будучи совсем молодым. Хорошие времена были, очень напряженные, очень насыщенные. Пять лет. Ещё в древней и, большей частью, в деревянной двухэтажной Казани.
Да! Целых пять лет я прожил в том старинном городе, весьма неухоженном даже в самом его центре. Нынешним молодым трудно в это поверить, глядя на современный лоск преображенных фасадов, но тогда и на главной улице, носившей имя Николая Баумана, не уверен, что она и сегодня называется так же, помои из дворов не стеснялись выливать на проезжую часть. И мне однажды капитально окатили сапоги, не извинившись. Такой срам считался приемлемой нормой! Мол, не зевай, если уж пришёл!
Да, целых пять лет, долгих и одновременно мгновенных.
Военное училище, в которое я приехал поступать издалёка в 1967 году фактически мальчишкой, многого ещё не понимая из того, что должен был понимать, считалось особенным. Уж теперь-то любители красивых словечек обязательно назвали бы его элитным. И основания для этого имелись.
Обычных высших военных училищ с четырёхгодичным обучением, дававших выпускникам диплом инженера общесоюзного образца и среднее военное образование, в наших вооруженных силах насчитывалось множество. Но в казанском училище выпускники получали одновременно гражданское высшее (инженерное) образование и высшее военное. Правда, военное образование – всего-то тактического уровня. И всё же предполагалось, что выпускники этого училища даже без дополнительного обучения в академии смогут занимать должности командиров ракетных дивизионов включительно. Для нас тогда, хотя тайно все надеялись стать генералами, командир дивизиона был огромной величиной, подполковник.
В общем, наше пятигодичное военное образование приравнивалось (с некоторой натяжкой) к академическому, а выпускникам вручали самые настоящие академические ромбики, то есть белые, а не синие значки, как в прочих военных вузах. Да и очередное воинское звание «старший лейтенант» нам присваивали уже после первого года службы в войсках, а не после двух, как выпускникам остальных высших училищ. Так нам компенсировали дополнительный год, затраченный на обучение. Ведь иначе мы с очередным званием на год отставали бы от четырёхгодичников.
Теперь-то должно быть ясно, почему Казанское высшее командно-инженерное училище считалось прекрасным (для нас, в первую очередь!) Сокращенно оно звучало как КВКИУ!
Шутники эту аббревиатуру расшифровывали с юморком: «Козлом вошёл, козлом и уйдёшь!» Но училище своё они всё равно любили. Мы все его любили!
В Казани меня забудут уже завтра! И правильно поступят. Кто я для них? Кроме почившего друга, меня никто толком не знал. После училища все разлетелись, кому куда повезло. Но больше меня удивляет не то, что меня забудут, это в порядке вещей, а насколько же легко в последнее время я стал ворочать не отдельными годами или какими-то памятными датами, а целыми десятилетиями! Раньше за собой я такого не замечал. Видимо, старею даже в своих обобщениях! Но факт непреложный – после тех событий за моей спиной остались долгие пятьдесят лет! В это даже самому не очень-то верится!
А кому-то пятьдесят лет чьей-то жизни представляются едва ли не эпохой. Конечно, молодым такие годы применительно к их жизни кажутся не вполне реальными! Оно и понятно, как знать, состоятся ли их будущие годы вообще?
А у меня они уже состоялись. И каждый год помнится в деталях и в красках, хотя возвращаюсь в них я редко. Да и зачем? Чтобы обманывать себя или чтобы тешиться былыми достижениями, интересными теперь одному лишь мне? И к чему мне это?
Допускаю, что время, отмеренное мне на небесах, закончится скорее, нежели я надеюсь. У многих так бывает. Закон подлости не спит. Понимаю и то, что каждый из нас, подсчитывая свои годы, хотел бы знать только одно, успеет ли совершить еще нечто значительное, особо важное для него. Но я никогда не гадаю, разве что сегодня дал слабину, поскольку до сих пор не решил, как же жить лучше, – зная свою судьбу наперёд или продолжая жить втёмную?
3
Ах! За дополнительный годик жизни сегодня я многим бы пожертвовал, но, сколько же славных годков, которые я растранжирил впустую, получится, если сложить все неудачные деньки? Обидно! Сколько в тех годах я осталось следов моей неразумности, сколько накуролесил, как мальчишка, о чём и вспоминать-то не хочется. И сколько сил растратил на бесполезные, как оказалось, дела-делишки. И физических сил, и душевных! Потому даже воспоминания о собственных достижениях меня давно не радуют. Лишь всё чаще грущу из-за приближения неотвратимого. Вон, скольких товарищей давненько не досчитываемся!
Самому бывает странно, но свой почтенный возраст я пока не сознаю. Я вспоминаю его лишь, когда наблюдаю за внуками своими да внучками. Сам удивляюсь, но за бесконечными авралами и тревогами военной жизни я как-то и не заметил, когда мои наследники поднялись. Будто вчера под столом все гуляли, а теперь, ну и дела, к выпускному балу готовятся. Кто в средней школе, а кто и в университете!
Слышал как-то рассуждения, будто у честных мужественных и смелых людей, то есть у истинных героев, жизнь ровна словно стрела! Возможно, что так оно и есть! Но моя жизнь всегда виляла от моих же реакций на множество случайных событий, важных и не очень. Виляла так, будто и не было намеченного в отрочестве прямого пути, не было ни высокой цели, ни рвения, ни преодоления, ни побед. И это притом, что я никогда не юлил, не выгадывал, не искал тепленьких местечек, не пристраивался и не подстраивался, всегда оставался верным своим убеждениям, какими бы опасными для меня они ни были.
Так и было, я не рисуюсь! Я действительно не юлил, а вот жизнь моя всё равно отчаянно петляла и довольно часто кидала меня в какую-нибудь новую и неприятную неизвестность, в которой многое приходилось проживать заново. А мне хотелось двигаться вперёд, хотелось подниматься по служебной лестнице, но служба есть служба! У военных людей служебный долг превыше самых высоких личных устремлений! И этот долг военным людям часто ломает их судьбы.
Неужели так бывает у всех? Или на это никто не обращает внимание? Казалось бы, все мы, самые разные люди, на одной тесной планете живём. Стало быть, хотя бы масштаб времени у всех должен быть единым. И жизнь, стало быть, у всех должна протекать с одной скоростью!
Но ведь всё не так! У каждого свой темп движения, индивидуальный. И у тех, кто едва плетётся, и у тех, кто локтями прокладывает себе путь, опережая соперников и время. Прямо, как на кроссе. Там тоже все стартуют одновременно, а уже потом растягиваются по дистанции, завершая бег в разное время и с результатами разного достоинства.
Странно всё-таки. Если в этом ключе думать о ком-то постороннем, то всё видится вполне естественным. Но если применять к себе… Если к себе, то продолжать не хочется!
Стоп! Долой траурное настроение! Опять меня затянуло в дремучую философию, хотя всякая философия лишена практической пользы! Оттого и параллели мне мерещатся странные... И всякая чепуха гложет! И прежней логики у себя не обнаруживаю! Совсем уж странные мысли переплетаются – не отделить одну от другой! А мозги, напротив, разъезжаются, словно ноги на льду. В общем, после тех похорон душевная тошнота так за мной и тянется!
И всё же! Если забыть о трауре, если вернуться в привычную для себя действительность, если не прибедняться, то я ещё вполне гожусь… Хоть куда гожусь!
Ну, да! И куда же ты годишься? Может, сам и уточнишь? Тоже мне! Распушил свой тощий хвост! Тебе бы подумать, как с подобными переживаниями второй инсульт не заработать!
Но если этого не знать… Если взглянуть на себя издалека… Что ж! Тогда всё будет выглядеть вполне прилично. Даже с одёжкой, по которой, как говорят, всех встречают! И смотрюсь я вполне респектабельно, статно и уверенно. Кому угодно станет ясно, что перед ним профессор, а не ассенизатор! Не в обиду ему сказано!
Но знали бы они все, вместе взятые, вечно спешащие и суетящиеся людишки, неуспевающие и нежелающие думать о великом, сколько я, такой вот, какой я есть, осилил немыслимых преград, сколько успел сделать-переделать-воплотить! Для них же верой и правдой служил все эти годы. Для своего народа, а не для своего кармана!
Но кто же, глядя на меня со стороны, разглядит в моей жизни то самое важное и полезное, что я оставил моим незнакомым соотечественникам? Да, никто, пожалуй, ничего и не разглядит!
[justify]Старикам с их собственными и часто непосильными заботами, понятное дело, совсем уж не до меня, а по меркам молодых моё прошлое имеет абсолютно ничтожный вес и такую же ничтожную цену. Молодые не уверены, что в моё прошлое им имеет смысл всматриваться! Оно для них – лишь ненужная труха, никак их лично не
