неказистый юноша так аккуратно завел ее в разговор, не смеялся над ее чудаковатой речью и акцентом и даже рассказывал ей стихи.
О ней стихи.
Травил анекдоты, рассказывал истории, что она сама стала делиться событиями из жизни.
Камень спал с души.
Вернулась радость.
Пурга не собиралась кончаться, лишь становилась немного спокойнее.
Снег уже медленно летал в воздухе, ветер уходил, нежные снежинки огибали все воздушные преграды: гордых снегирей или аккуратных синиц; а потом ложились на холодную после пурги землю.
Рядом с шедшей незнакомкой Морис так мерз, как он мерз; однако, в снежный буран он не успел разглядеть все обличие девушки; а как ветер успокоился, как снег успокоился, то сразу заговорил:
-Чего ты вся голая такая. Негоже! Ну-ка, прибери мои валенки,- тот снимал со своих ног отданую местным редактором обувь,- Простудишься-с ведь.
Снимая свое пальто, тот ласково укутал в него девушку с просьбой вернуть его позже.
Габриэль приняла одежду, бормоча:
-Не стоит… Не надо… Не нужно…
Морис продолжать кутать девушку, не обращая внимания на тихие негодования, что он сам остался лишь в рубашке, шарфе да старыми-старыми штанами. Ежась от холода, тот продолжал беседу с Габри, пока ноги не завели ее в душную пещеру.
Засохшие цветы, горелые ветви, еле уловимое тепло, запах крови и пряностей говорили о том, что девушка уже была тут.
А ей даже и лучше так.
Небольшое душное тепло и просторное, но небольшое, каменное пространство.
Потянувшись, Морис без просьб и слов молча собирал хворост.
Пурга закончилась.
Снег лишь лежал на холодной земле, пока тучное небо закрывали приходящие сумерки, что становились тьмой.
Морис собирал хворост, глядя на темнеющее небо. Луна уже появилась, уже избавлялась от приходящей тьмы. Луна избавлялась, светила и светила, чтобы тьма не проникала хотя бы ночью; бешено помогало Солнцу, светило не переставая. Морис радостно думал, счастливо думал, вдохновленно думал о девушке. Так она ему понравилась, так она его спасла. Такие у нее были истории и несчастный лик.
Запомнившейся лик девушки из легенды.
Он нес хворост назад уже в кромешной тьме, лишь Луна и следы ему помогали.
Хворост снова в пещере, попытки развести огонь прервались помощью Габриэль. Разведя огонь, она стала подогревать воду, когда огонь уже разгорелся.
-Ты чай-то пьешь? -спрашивала она у юноши с неуверенностью и подсаживалась поближе к огню, подобно ему.
Все-таки, девушку согреть хотелось, а сам Морис промерз. Отогревается, лежа на спине около костра на согревшемся камне:
-Что дашь, хозяюшка, - тот закатал рукава, дабы согреть себя всего, - Да изволь - тебе я предлагаю лишь помощь.
Тепло от костра и запахи различных чаевых пряностей размаривали его, клонили в сон. Но ему так хотелось еще посмотреть на нее, еще поговорить, еще посочувствовать.
Подогретая в выструганных стаканах вода с засушенными ромашками приятно пахла, отдаваясь пряным ароматом на все их небольшое пространство. Габри лишь глядела на разморенного, теплого и красного юношу. Морис лежал рядом с огнем, глаза его медленно закрывались….
Девушка уже было хотела тушить костер, когда услышала голос:
-А… А знаешь старую-старую легенду с севера страны?
-Ась?- Та посчитала, что ей лишь показалось, и стала стряпать какой-либо обед.
Юноша глубоко вздохнул, сел, положив руки на колени, и зевнув, начал свой рассказ. Он жестикулировал, рассказывал с интонацией все-все-все сюжетные повороты, когда девушка его перебила холодным, безэмоциональным:
-Так это я, - она фыркнула, помешивая выходящий супец, - Ишь чего устроили, легенду сочинили…
Она была в небольшом шоке после услышанного:
-Прям про меня и легенду, такую старую, говоришь…- девушка совершенно была сбита с толку, как и Морис.
Тот как с цепи сорвался, сдергивая с шокированной Габри рукав:
-Как знал, ой как знал!- тот произносил влюбленно,- То самое родимое пятно, всеми забытое! Тот самый шрам от…
-Прекратить,- девушка задернула рукав назад,- Ты сам-то откуда будешь?
-Это норвежские земли,- Морис зевнул, расстилая свое пальто и уже готовясь устроиться,- Я родом из деревня Бейарн, но съехал в Буде.
Люди.
Там появились люди!
Морис лишь устроился удобнее в своей импровизированной кроватке:
-И зовут тебя-с там Лесным Духом…- он свернулся калачиком и уснул.
ГЛАВА 2
__________
Ночь.
В эту прекрасную темную, холодную ночь даже Луна не светила. Свет устал пробиваться через все бесконечье тьмы и мглы. Луну не было видно в тумане, а она и не светила.
С обидой, туман стал спадать с небес. Воздух становился чистым и холодным, дышать им было трудно, в носу сразу начинало жечь.
Морис сидел на улице рядом с пещеркой и смотрел в ожидании света. Сидел один и стругал из дерева ведро- хотел порадовать Габри. Ведь у нее ведра не было, а с приходом весны он ей и из глины вылепит. Уже думал о том, что вылепит ей большое и красивое ведро, украсит его слепленными цветочками и разными цветами распишет. Габриэль не умела ни лепить из глины, ни красиво расписывать, зато сейчас она варила что-то очень вкусное в пещерке. Наверное, супчик. Морис любил ее еду, так восхищен был умением и чудесными запахами, как восхитителен был вкус различных сухих грибов.
Мясо Габриэль привыкла сразу зажаривать и мясных супов особо не делала. Охотилась она отменно, когда Морис и оружие в руки брать боялся.
Но еще лучше охоты у Габри получалось рыбачить, поэтому из рыбы, она, конечно, делала супы.
Морис отплачивал ей должным трудом, еще и стихи ей писал; а кусок ткани, взятый с собой, повесил ко скромному входу в пещеру и вышла шторка.
Теперь же он сидел, в благодарность стругал ведро, счастливо думая о своей новой знакомой.
Как ему нравилось видеть ее радостное лицо!
Сразу в голове всплывал ее счастливый лик: улыбка у нее была скромная, лишь уголки губ слегка приподняты; глаза, не показывая смущения, смотрели в пол; носик немного подергивался. В радостные моменты она смотрела на него не вопиюще, не устало, как обычно; а беззаботно, как маленькая девочка.
Те грезы о белокуром лике уводили его в глубокие мечты и планы.
Ножичек проходился по пальцам, разрубая их до крови, но так было все равно. Он лишь думал сияющих от радости глазах, сияющей коже, о сиянии лица и кистей рук.
Как ему хотелось увидеть это сияние!
Как он любил смотреть на радостные зрачки и незримую улыбку.
Душа у Габри улыбалась и радовалась, а на лице- ничего.
А ему и все равно.
Глаза говорят за себя, глаза зеркалят душу.
Он отвлекся, глядя на выструганное ведро и окровавленные пальцы и поднимая голову наверх.
Сияние!
Ее сияние!
Северное, северное сияние!
Завораживало его как обычно, сияние в ее глазах.
И у него теперь в сияющей душе была улыбка.
Тот в радостном шоке встал, словно столб, не зная, как и справляться с такой красотой.
Он стал звать ее:
-Габри!!! Габри-Габри-Габри-Габри!!! Подойди же скорее, пройди!
Он кричал изо всех сил, звал ее в бесконечной надежде, что она придет.
Она пришла, отозвавшись на крик. Рыбный суп постоит и без нее.
Конечно, она пришла, не обращая внимание ни на ведро, ни на окровавленные пальцы, лишь на сияние.
Разноцветные сияющие полосы становились друг с другом, освещая все вокруг, освещая не видящий света норвежский народ.
-Это все твои глаза, - довольный и радостный Морис улыбался во весь рот, воодушевленно и вдохновленно приговаривая, - Радостные!
Он сел на землю к своему ведру, повторяя:
-Это твои радостные глаза.
ГЛАВА 3
___________
Спокойное февральское утро.
Тишина царила вокруг.
Они лишь лежали в снегу около озера.
Стоял густой туман, закрывающий вид к замерзшему озеру с рыбой, тучи снова закрывали никогда не светящее Солнце. А оно все пробивалось, пробивалось через тучи и туман, пробивалось подчиненными лучами и рядом светящим ленивым светом.
А туман все перекрывал, перекрывал каждую попытку Солнца пробиться.
Не увидит народ Солнца, не услышит его попытки.
А они лишь вжались друг в друга, растапливая своими теплыми чувствами снег и сердца друг друга. Как же им было хорошо.
Но так странно.
Они думали лишь о том, как нуждаются друг в друге.
И ни о чем больше не думали.
Тепло друг друга размаривало, нужда в человеке поглощала, нужда в родной мечте погашена.
Мечта реализована.
О чем еще думать?
Да можно ни о чем уже не думать, раз так хорошо.
Так они стали родными друг другу за такой короткий срок, что казалось, больше они не могли друг без друга.
А Морис смотрел только вверх.
Смотрел вверх, ожидая света; не понимая, что свет уже рядом с ним.
Габри смотрела только вверх.
Смотрела вверх, ожидая света; точно понимая, что свет уже рядом с ней.
Ее свет лежал рядом и думал, где же Солнце, то наконец-то осветит всех.
И она не могла понять, как такой поэтичный, мудрый человек не понимает, что освещает их, греет их.
Свет его неугомонной души.
Грел теплее огня, светил ярче Солнца, любил сильнее родной матери.
Лишь душевное тепло Мориса грело ее, заставляло жить.
А ему не хватало тепла.
Он искал, искал его на небе. Он наблюдал за лучами, что пытались пробиться. Он не мог понять, как такое поэтичное мудрое Солнце не может пробиться через тучи. Через какие-то тучи, заполонившие весь небосвод. На небе был целый потолок из туч.
Он не нашел Солнце.
Но свет видел лишь в Габри, что держала его.
Вечный, вечный свет ее души, что живет лишь благодаря его теплу.
Тот все рыскал и рыскал взглядом Солнце, и не найдя, спросил:
-Тебе никогда не хотелось увидеть Солнце?
-Солнце? Ну может и хотелось.
-Его совсем не видно за тучами! Я хочу когда-нибудь увидеть Солнце.
Она задумалась, глядя наверх. Солнца, конечно, не было, но ведь у нее было и свое Солнце:
-Морис, ты ярче солнца….
ГЛАВА 4
__________
Ночь.
Луна стала пробивать мглу, освещая землю. Звезды высыпались по небу, подобно пыли. Свет пробивался и пробивался через мглу. Снег слегка посыпал землю, освещаемый Луной.
А они сидели, сидели рядом со своей пещеркой и глядели наверх. На бесконечную мглу, на свет, что пробивался; на снег, на едва заметные верхушки гор.
А Габриэль смотрела лишь на него, завороженного. На очаровательные отвратно худые черты, на пугающие костлявые руки, на пушистые волосы и наивные серые глаза, горящие огоньками. Глаза, похожие на лунный свет в тумане, на падающий снег, на звездную россыпь. И не на бесконечную мглу, не на снег, не на свет смотрела она.
Лишь на него.
Лишь в нем она видела прекрасную заснеженную землю и лунное небо.
Она вновь посмотрела на костлявые ручки. Как ее восхищали эти ужасные костлявые ручки.
Габри, поражаясь худобе и сочтя это за болезнь, в недоумении, как она может помочь, лишь достала яблоко из большой поясной сумки и сказала:
-Груша.
Морис посмотрел на нее, на нее желанную, поправляя:
-Яблочко это, яблочко.
Но фрукт из ее рук принял:
-Прошу твоего прощения, но с речью у тебя плохо, бедная душа моя. Писать хоть умеешь?
-Показать могу,- ответ последовал незамедлительно и как обычно, холодно, резко брошено.
В огромной поясной сумке лежала небольшая деревянная книжка, завязанная на шнур от платья. Кусочки какой-то бумаги и кора деревьев вываливалась оттуда вместе с исписанными угольками. Неаккуратные, дергающееся буквы виднелись в начале, ни слова не разобрать. А под конец буквы стали разборчивее. Предложения были написаны самые
