останками, прибитыми длинными металлическими гвоздями на тех распятый цепях в самом воздухе большой ритуальный столб, то вправо, то влево разматывая те цепи, то сматывая на себя обратно их. Громыхал громко и звонко, где-то над головой Джудит Флоэрти незримый колокол, и лилась старинная до боли знакомая ей все та же музыка. А здесь в этом воинском шатре в Эридонской долине, среди высоких выжженных жарким солнцем гор, в темной ночи. Под луной и звездами. Под стрекот ночных сверчков, звенел на высоком тонком опорном витиеватом столбе скрипящей и качающейся по сторонам с черными бархатными шторами и резным балдахином резной деревянной низкой на ножках постели воинский круглый большой щит.
А где-то в ее квартире на постельной тумбочке, в темноте адской ночи, вертелась во все стороны, изменяя свои конфигурации, маленькая квадратная шкатулка французского умельца мастера Филиппа Лемаршана. Куб демона дракона Левиафана.
Совершая ночное убийство и преступление, именно сейчас Джудит Флоэрти вспомнила, как первый раз взяла в свои смуглые молодые девичьи руки эту шкатулку и как открыла ее. Сидя на своей постели, вот точно также как совсем недавно. Все было один в один и точь в точь. Но только это случилось в клинике «СИДАРС СИНАЙ», для умалишенных женщин в Калифорнии. Ей принес ее сам лечащий Джудит Флоэрти врач. Странный и необычный, на вид, этот врач, что ночью прошел к ней, сквозь сами двери ее с мягкими стенами тюремной больничной одиночной палаты. Это был эксперимент, но благодаря ему, она вспомнила, как стала Сенобитом и личной шлюхой своего хозяина и Повелителя Левиафана. Как получила свой привилегированный статус и свою личную самую болезненную КОНФИГУРАЦИЮ ПЛАЧА.
Джудит слышит, какие-то молитвы. Она, слышит вокруг себя, какие-то громкие сливающиеся в единое целое голоса, произносящие ее истинное имя. Как когда-то звали ее до того, как она стала тем, кем стала. Жестокое над собой насилие и психушку в калифорнии.
Она слышит издевательский восторженный радостный вперемешку с самыми отвратительными ругательствами озверевший и безумный крик своей подруги еврейки Гамаль Шаадим. И его Оливера Макафферти жуткий тяжкий мучительный стон и хрип. В некой черной темноте и пустоте, где-то за гранью всех реальных миров.
И все, вновь повторяется от самого начала.
Болезненный громкий вскрик смертельно раненого вонзенного в шею под самым подбородком остротой заточенного тяжелого лезвия ножа и меча мужчины. Похожий на свинячий истошный визг дикого зверя. От жуткой боли. Где лопнула от удара и рассеклась надвое темная, почти угольной черноты кожа, и обнажилась алая под ней разрезанная надвое плоть. Как тяжелое острое лезвие, просто при падении сверху и касании своим бритвенным отточенным острием вошло, точно в подтаявшее слегка масло, разваливая его почти черную шею надвое. Со странным характерным хлюпающим звуком. Разрубая пополам его вены там и артерии. Все жилы и мышцы. Из которых алыми фонтанирующими струями полетела кровь. Во все стороны, обливая под ним все изголовье и большие в шелковых белых наволочках в кружевной каемке подушки.
Его молящие о пощаде закатывающиеся под густые нависающие брови лоб открытые навылупку синие глаза. Боль, стоны и хрип сраженного вероломной любовницей женщиной ненавистного мужчины и злодея. Вытянутые голые ноги под постельным покрывалом для самых кончиков ступней пальцев и задника постели под наброшенным сверху постельным полупрозрачным шелковым покрывалом.
Потом все повторяется снова и снова до самого завершения самой ночной расправы и казни.
И лежащее вверх вывернутым голым животом обезглавленное сползшее в последней агонии к левому краю постели раскинувшее по сторонам свои забрызганные кровью руки обезглавленное тело. Льющаяся белесыми струями из его мужских яиц и раздутого длинного торчащего омерзительно и противно вверх, как змеиный ядовитый аспид детородного отростка сперма.
Он кончил. Уже безголовый, как жук Богомол в лапах своей королевы самки. Жертвуя собой ради своей любви.
- О, Боже! - она произнесла восторженно, но сдержанно и негромко.
Все это многократно повторялось в опьяненной кровожадным восторгом самого зверского беспощадного убийства миленькой черноволосой голове Джудит Флоэрти.
Стоя перед зеркалом в туалете гостиничного номера, она все снова и снова это видела перед своими карими обворожительными и губительными девичьими глазами. Прокручивая в своей двадцатидевятилетней черноволосой танцовщицы беллидэнса и в прошлом демона и служителя Левиафана женщины Сенобита голове. Все без конца. И без конца. Ее девичьи руки, не унимаясь, все тряслись мелкой все еще дрожью, которую было не унять и не успокоить никак.
Она думала, не сможет. Но смогла. Правда, неумело и мучительно для него своего ненавистного любовника злодея жестоко.
Джудит смывала с рук его кровь. Этого, Оливера Макафферти, гангстера и бандита, наркоторговца и мафиози, потерявшего в самом прямом смысле от любви к ней, к танцовщице живота припортового большого разгульного ресторана BАСК RООМ свою кучерявую черноволосую голову.
Она видела ее в своих руках. Когда держала за волосы. Отрубленную, закусившую в собачьем оскале зубов в открытом рту выпавший язык. С обрезка шеи все еще капала кровь. А лицо вытянулось в смертной судорожной болезненной миме. Закатив выпученные вверх под сморщенный морщинами лоб и свои те густые нависающие любовника мулата бандита и Нью - Йоркского городского гангстера брови синие в отекших пьяных веках глаза. Все еще молящие о любви и пощаде.
Джудит опять вспомнила, как кончил он. И сколько было у него спермы. И представила, а что если было бы все иначе. И она бы отдалась этому городскому преступнику ублюдку как любовница и женщина.
Помнится, как произнесла Гамаль Шаадим, вслух скривив в едкой ухмылке женских тонких губ свою колкую усмешку – Сколько добра, вот так, пропадает даром. Жук Богомол. Вино Саломеи.
Когда пролитое на постель семя убиенного их руками мужа любовника стекало промеж его почти черных мокрых в поту еще дергающихся мелкой дрожью голых вытянутых ног. Вниз к самой заднице и сжатому в последней болезненной судороге анусу.
Все было кончено. Они разделались с ним и выполнили свою положенную работу.
Сейчас в очень просторной богато обставленной номера 969 спальне стояла пустая лишь окровавленная кровать, и валялось мужское верхнее и нижнее белье вместе с разбросанной обувью на полах большой комнаты. Тут же лежал брошенный в луже, стекшей с постели в изголовье алой крови на пол окровавленный тяжелый острый, как бритва разделочный кухонный нож секач. Орудие самого ночного убийства среди валяющихся здесь же больших винных бутылок.
Ни войскового шатра, ни самого цветочного сада в гостиничном номере вообще не было. Ни стеклянной крыши с такими же окнами. Все это было навеянным жутким видением демоническим и призрачным.
Это был обычный, но очень богатый просто номер на тридцатом этаже отеля New York Marriott Downtown.
Его безголовое окровавленное и облитое детородным семенем тело и голову забрали демоны Сенобиты. Обмен был завершен. Душа за душу. Тело за тело.
Джудит помнит, как обезглавленное голое темнокожее мулата гангстера, городского бандита мафиози мокрое в липком жарком телесном любовном поту тело Оливера Макафферти, прямо на окровавленной постели, разорвали в клочья цепи и крючья Пинхеда. Еще не пробило на часах три часа ночи.
А видения связанные с древней Иудеей и нашествием ассирийцев закончились. Все, что было связано с библейской Иудифью в миг оборвалось и полностью исчезло и растворилось в пространстве и во времени, как ни бывало. Закончилась сама звездная с луной ночь.
- «Что, это было?!» - Джудит задавала себе сейчас вопрос - «Что, черт возьми?!».
Джудит Флоэрти сейчас не понимала. Но, ей все это, как бы, не было противно и отвратительно, даже понравилось. Она была и там и тут. И делала то, что делала. С ней, Джудит, и там, и там была ее преданная подруга по работе и по жизни, сорокалетняя еврейка танцовщица беллидэнса и ночного восточного ресторана «THE SNAKE KINGDOM» - «ЗМЕИНОЕ ЦАРСТВО» Гамаль Шаадим.
Гамаль сидела в глубоком сейчас кресле и курила. Ей меньше досталось. Почти не измазавшись пролитой струящейся кровью своего ночного ненавистного врага, хотя удерживать такого кобеля от своей отгонять все время подруги, быть этакой разводящей и рулящей в этом хороводе бешеной неуправляемой, практически сумасшедшей любви. И потом держать за дергающиеся в попытках вырваться скользкие в липком противном телесном поту голые мужские этого бандита ублюдка руки, было делом не простым и легким. Сейчас она наслаждалась глубокими затяжками сигареты. Так, видимо успокаивая себя и приводя в нормальное сознание и состояние в тот образ, какой была всегда. Ее дикий кровожадный хищнический взор карих еврейки глаз померк и потух. И она была теперь прежней. Как всегда тихой и спокойной. А вот Джудит все еще не могла отойти от всего и тряслась вся, отмывая от крови своей жертвы, свои трясущиеся убийцы женщины руки. И, начинала понимать, что это еще не конец.
Это вечное проклятье. Эта чертова шкатулка, что когда-то была ею опрометчиво открыта.
Но, она надеялась на выполнение обещания. Левиафан должен отпустить ее. Как и Гамаль Шаадим.
Именно сейчас Джудит Флоэрти, глядя на себя и через себя в приоткрытые двери на сидящую в глубоком кресле перед утренним окном лучшую и доверенную подругу, подумала, кто она? Всего лишь ее хорошая и знакомая, которой она полностью доверилась в этом деле?
За ее спиной и тем креслом в окне наступало светлое летнее Нью-Йоркское городское утро.
На улице, там внизу под тридцатым этажом гостиницы и отеля New York Marriott Downtown, гудели уже по шоссе легковые и
