любви к своему врагу груди.
Ее Джудит Флоэрти, миленькая, с большими золотыми сережками в белой накрученной чалме кровожадного мстительного палача голова. С убранными внутрь черными Иудифи вьющимися длинными волосами, прижалась к растрепанной черноволосой кучерявой голове своего ненавистного, но горячо любимого мужа любовника. Щека к щеке. А нежная на выкате в вырезе платья симлы полненькая, трепетная в жарком дыхании женская третьего размера грудь, прижалась к его спине. Наклонив к самой себе своего ненавистного и любимого злодея.
Сорокалетняя еврейка Гамаль Шаадим сейчас в облике служанки Элимы, стащила с него нательную от шос шелковую белую рубаху, оставляя практически и совершенно в почти полном ниглиже Олоферна, любовника бандита Оливера Макафферти.
В тусклом свете горящих черных свечей и лампад заблестело и залоснилось скользкое от телесного жаркого пота красавца мужа его мулата полукровки, почти черное кожей широкоплечее нагое тело.
Растрепанная черноволосая кучерявая в потной на лбу испарине голова. Голые мужские плечи, грудь, спина, живот. С упругими ягодицами в старинных танга плавках на двойных шелковых гладких простынях сексуальная темнокожая городского гангстера бандита задница. Сильно ослабленные винным хмельным пойлом, хоть и худые, но жилистые руки. Безвольно раскинутые по сторонам голые, такие же, практически черные его мужчины мулата ноги. Мелкая сладостная сексуальная дрожь и жаркое прерывистое дыхание. Струящийся сейчас по его совершенно голому темнокожему полукровки телу, груди спине, животу, рукам и ногам склизкий лоснящийся едкий пот. А там внизу, где были узкие нательные из тугого белого шелка плавки, оттопыривая тугой подтягивающий к лобку белый шелк, торчал, упираясь разбухшей головкой раздувшись с выпирающими жилками как у быка производителя детородный длинный член. Затвердевший точно металлический прут. Как наконечник воинского копья, стянутый в тугой большой комок. Вместе с его переполненными детородным бурлящим семенем такими же разбухшими яйцами. Он лез сквозь тугой белый шелк наружу. Промеж голых его мужских раскинутых в стороны опущенных на ковровые полы ног. Под его голым в тяжком любовном дыхании, почти черным с круглым пупком сорокалетнего мафиози гангстера мулата Оливера Макафферти животом. Мокрого от текущего сейчас телесного горячего пота, что красовался своим круглым пупком. Там внутри тех танга плавок. Которые, буквально с невероятным сексуальным звериным остервенением, сорвала с него и его голых мужских задранных снова вверх ног Гамаль Шаадим. Оголяя всю его с анусом задницу, и вываливая все содержимое тех плавок перед своим женским хищным как у кровожадной дикой волчицы сексуально извращенным взором.
Ахнув, громко от дичайшего женского восторга, Гамаль Шаадим вскинула вверх свои руки, восторгаясь прямо в ее сторону торчащим здоровенным мужским детородным членом этого мафиози бандита ублюдка Оливера Макафферти, воздавая хвалу этой темной звездной ночи.
У Оливера Макафферти был такой сейчас стояк, что обзавидовались бы все мужчины, а женщины бы отдали все за близость с этим убийцей и преступником.
Его задранный вверх и распрямившийся детородный хер, просто торчал торчком как древесная ошкуренная ветка. Точно и прямо в подол промеж ног самой сорокалетней еврейки Гамаль Шаадим. Оголенной по торчащему стволу от верхней плоти за самую уздечку распухшей, как некий бутылочный пробочный набалдажник головкой, сокращающийся и дергающийся, готовый к половому соитию и жаждой сексуальной близости.
- Ай да, Саломея! Ай да старуха ведьма! Ай да, моя ты знахарка и умелица! Да он же не влезет ни в одну женскую вагину! – она прокричала на весь шатер, закатывая от звериного неописуемого сексуального восторга свои демонические, сверкающие огнем адской бездны женские танцовщицы восточного ресторанного беллидэнса глаза.
- Иудифь и Олоферн. Ночь кровавой любви – раздалось в ее Джудит голове – Паучиха. Самка Богомола.
Она услышала, где-то рядом с собой. Ее девичье молодое двадцатидевятилетнее теряющее опять свой рассудок подопечной больницы и тюрьмы «СИДАРС СИНАЙ» сознание, захлестнула жажда пролития крови и боли. Страданий и мучений. В Джудит просыпался адский Сенобит дракона и демона Левиафана.
Все дальше было как в неком колдовском тумане и пелене. Один мир перетекал в другой и все видоизменялось. И, с ним сама Джудит Флоэрти. Менялись сами реальности и пространства. Она, то видела безграничные многоэтажные коридоры лабиринта демона и дракона Левиафана, вместе с демоническими там адскими существами, телами и душами истязаемых и умерших. Видела всех Сенобитов во главе с самим их главарем булавочноголовым Пинхедом. Видя там себя всю опутанную врезавшейся в свою кожу и плоть стянутой проволокой. В шипастом металлическом венце, пронзающем ей Сенобита женщины голову.
Джудит видения видоизменялись, перескакивая из одного образа в другой. Ее девичье в необъяснимом кошмарном сейчас колдовском бреду сознание, играя с Джудит злую шутку, то прояснялось, то снова уходило неизвестно куда. В некую черную сплошную непроглядную темноту, где гремели звонко в полете длинные цепи с ловчими острыми загнутыми крючьями. И слышались дикие громкие пугающие вопли и крики.
Джудит видела домашнюю квартиру и спальню. И там, ту демоническую старинную квадратную по-прежнему меняющую свои все конструктивные хитроскроенные умелыми руками мастера Филлипа Лемаршана положения и формы небольшую шкатулку в виде небольшого в красивом орнаменте кубика. То, обратно, проносясь, опять сквозь непроглядную ледяную жуткую темноту, возвращалась сюда в гостиничный в отеле на тридцатом этаже номер под цифрой 969, как и ее квартира на City Holl в городском районе CITY HOLL PARK. Что обратно, превращался в древнюю межгорную Эридонскую долину. И она из Джудит Флоэрти, вновь становилась библейской красавицей вдовой иудейкой Иудифью, слышащей дикие громкие радостные восторги второй иудейки служанки Элимы, которая сейчас, воздев свои с закатанными, как у заправского палача рукавами красной симлы руки вверх, кричала от злобного кровожадного восторга на весь шатер – Ай, да Саломея! Ай, да ведьма старуха! Вот так умелица! Вот это окочурник! Не влезет, ни в одну даже в самую раздолбанную женскую промежность! Кобель, ты проклятый! Так тебе, ворог ассирийский!
Точно по разыгранному театральному сценарию, она, четко зная свою в этом деле роль, подлетает к пьяному и еле соображающему мужу и военачальнику Олоферну. Отхлестав того по заросшим черными кучерявыми волосами щекам и бородатому отекшему от перепоя и хмельного колдовского зелья и отравы ведьмы Саломеи лицу, толкает и роняет его пьяного и обессиленного на постель. Оттолкнув со своего пути и дороги свою госпожу Иудифь, бегает как заполошная и полоумная вокруг постели, любви. Набрасывает на лежащего голого и пьяного Олоферна легкое до этого отброшенное к заднику любовного ложа постельное из белого шелка покрывало. На его голые ноги и с голыми ягодицами мужскую задницу, укрывая того по пояс этой белоснежной легкой полупрозрачной тканью. Готовя его к ночному кровавому смертельному ритуалу. Она хватает злодея мужа за вялые безвольные руки, подтаскивает сильнее вверх по изголовью, сбрасывая со стоящего тут прикроватного столика всю посуду с маленького золотого блюда. Ставя туда, на столешницу серую старую из виноградной лозы с верхней крышкой небольшую плетеную корзину под его в скором времени отрубленную голову.
- Убей его! – Джудит Флоэрти слышит собственный женский голос- Убей эту тварь! Ты сможешь! Ты будешь свободна! Я знаю!
- Что стоишь, как вкопанная! – слышит она, следом слова своей подельницы подруги еврейки танцовщицы живота Гамаль Шаадим - Время не ждет! Уже два часа ночи! Еще так вот, провозимся час, полтора, и нам не успеть сделать то, что задумали! Пробудятся все наши враги! Начнется, вновь городская последняя осада! – кричит служанка Элима, своей библейской подруге и госпоже Иудифи.
Дергая ее за руки, и толкая ту к самому изголовью расстеленного белыми шелками ложа. С полоумными озверевшими карими девичьими глазами. Подавая той в девичьи трясущиеся руки острый отточенный как бритва изогнутым лезвием ассирийский воинский уже без черных ножен меч.
- Да, смерть его будет точно не легкой и довольно мучительной – видя этот лихорадочный в девичьих украшенных золотыми браслетами в запястьях окольцованных перстнями и кольцами руках мандраж своей молодой госпожи, произносит Элима, и хватает за обмякшие мужские голые и скользкие от липкого пота почти черные худые, но жилистые руки Олоферна. Она волокет того вверх по постели вместе с наброшенным сверху на него белым шелковым постельным покрывалом. К самому верху постельного изголовья вместе с большими в кружевных наволочках подушками. В пьяном любовном бреду елозящего из стороны в сторону по своей низкой деревянной резной старинной постели и двойным шелковым белым простыням на своем торчащем точно стальной стержень торчке, отбросившего свою правую согнутую в колене ногу, а левую вытянув до самого задника кровати. Безумно и неустанно дрочащего о постель, стирающего в кровь свой детородный половой орган. Точно в раскрытой половыми губами женской вагине и промежности безостановочно и изводя себя до полного изнеможения. Расскачивая громко и надрывно скрипящую свою постель из стороны в сторону. Ее витиеватые тонкие опорные с балдахином и черными бархатными шторами опоры. Пьяный, совершенно безвольный и бессильный. Издавая громкие любовные звуки и стоны. Своим мулата почти черным сорокалетним лицом уткнувшись в большие в кружевах и белых наволочках подушки. Ожидая теперь своей скорбной городского бандита и мафиози, гангстера и наркодиллера приговора и участи.
- «Иудифь и
