переходила от снаряда к снаряду и что-то спрашивала, – Кстати, разрешите вопрос?
– Ну спрашивайте. – женщина откинулась на спину, ухватив сильными руками кронштейны для накачивания дельтавидных.
– Огурцы и правда – помогли?
– Хм. Может, и помогли. Ну, во-всяком случае, не помешали. А от тряски и качки я попросту заснула – видать, этот рефлекс остался с детства, когда меня укачивал в качалке двоюродный брат. Он был всего на пять лет старше, и уж так на меня злился… Что приходится укладывать эту соплю, вместо того, чтоб играть! Ладно, продолжим.
Наиля стала интенсивно сопеть, и работать, теперь явно выкладываясь на совесть, а не так, как вчера. Збигнев и вожделённо сопящий и словно набравший в рот воды Коллинз не без интереса смотрели на неё, расположившись на одной из скамеек, стоящих вдоль одной из стен.
Закончив с очередным снарядом, женщина буркнула:
– Мне надо с вас деньги брать. За «шоу».
Пока Наиля переходила к шведской стенке, где и вчера качала пресс, оба мужчины молчали. Но когда она принялась за дело, Коллинз-таки не удержался. Правда, сказал вполголоса:
– Денег у космонавтов нет. Как насчёт расплаты «натурой»?
Наиля, однако, услышала, несмотря на то, что снова пыхтела, как паровоз:
– Это я вам с удовольствием обеспечу. Как насчёт – заменить сегодня моего любимого собеседника – техника Ходжеса? А то ваш Пауэлл сказал, что сегодня он сильно занят?
Лицо у лейтенанта вытянулось. Инженер же не смог удержаться, чтоб не показать Наиле большой палец, после чего они с женщиной дружно заржали. Коллинз обиделся:
– Да ну вас. Обеих. Юмористы доморощенные. Уж и приколоть нельзя!
Збигнев фыркнул:
– Я, вообще-то, ни слова не сказал.
Наиля просияла:
– Значит, вы, инженер – без «репрессий». – она обратила сияющий торжеством лучистый взор в сторону Коллинза, – А вот насчёт вашей, лейтенант, кандидатуры, я теперь думаю вполне серьёзно. Ещё парочка таких пошленьких и тупеньких замечаний, и послеобеденная порция нотаций и зубодробительно интересных историй вам обеспечена!
Лейтенант густо покраснел, и Збигнев готов был поставить своё жалование за двадцать лет против зубочистки, что теперь-то лейтенант точно замолчит до самого конца «шоу».
Мылась сегодня Наиля недолго. Пока она это делала, инженер с лейтенантом вполне мирно, по-домашнему, переругивались:
– А почему вы, инженер, не предупредили, что сегодня – не будет Ходжеса?
– А потому, лейтенант, что я и сам этого не знал. Думаю, капитан сказал это только коку. А уж тот «просветил» нашу подопечную.
– А почему тогда вы не сказали, что с ней опасно разговаривать?
– А будто вы сами этого не знали! А, кроме того, вы с ней не разговаривали. Вы позволили себе то, что посчитали за оригинальный прикол. Ну а нашей Наиле, как теперь сами видите, палец в рот не клади. Откусит до локтя! Ну, и плюс отменный слух.
– Вы как будто гордитесь ей, инженер! И даже находите в общении с этой козой определённый кайф!
– А что? В-принципе, так и есть! Потому что пусть и вредное, и …овно – но наше!
И я в какой-то степени даже действительно горжусь знакомством с такой… э-э… оригинально мыслящей и умеющей за себя постоять девушкой! Ведь если она воспитает своих – а вернее – наших совместных! – дочерей и сыновей в таком ключе, и передаст им по наследству хотя бы часть своей необузданной энергии и независимого нрава – они сумеют за себя постоять! На любой планете. Против любого врага!
– Хм-м… Когда вы так это дело преподносите… Согласен: для выживания в дикой природе хлюпики и мямли не подойдут. С другой стороны, мы что – ей на хвост наступаем? Чего она такая ершистая и вредная? И острая на язычок?
– Ну, думаю – а вернее, это мысль дока Людвига! – что это – просто защитная реакция. Ведь она – женщина. И заведомо слабее любого из нас. Надо же ей как-то утверждаться и самоутверждаться в нашем коллективе? А сами знаете, лейтенант: если не поставить себя сразу независимым и сильным – сожрут! Ну, или заездят.
– Такую заездишь, как же! – Коллинз невольно дёрнул плечом, – Да она сама – кого хочешь!..
Интересную дискуссию прервало появление женщины из двери, которую мужчины даже не запирали, поскольку оставались всё время рядом:
– Ну, мальчики, как я вам? – на Наиле оказались надеты обтягивающие лосины фиолетового цвета, и белая кофточка, снова стянутая узлом под грудью. Похоже, лифчика и трусиков дама не одела принципиально. На маленьких узких ступнях имелись лёгкие синие лодочки. Огненно-рыжие волосы оказались отлично уложены в пышную причёску.
Коллинз открыл было рот… Но так же быстро его и закрыл.
Зато Збигнев, удивляясь, когда дама всё это успела, расплылся в ухмылке, показав снова большой палец:
– Класс! Думаю, док Маркс забудет, где у него редиска, а где – помидоры!
Предположение Збигнева оправдалось лишь частично.
В том смысле, что на десяток секунд доктор Маркс, конечно, утратил дар речи, проводя взором то вверх то вниз по обтянутым тончайшими колготками, ножкам, но потом всё же остановил глаза на лице Наили:
– Весьма грамотный подход к… э-э… выбору гардероба, миссис МакГоннегал. В моём хозяйстве – жарко. Специфика, так сказать! Ну как? Готовы?
– Конечно, уважаемый доктор Маркс! Показывайте!
Доктор с большим удовольствием приступил:
– Прошу. Сюда. Так. Теперь – сюда. Вот это, так сказать, наш с техником Хваном – командный пункт. Бо, подойди. Миссис МакГоннегал тебя не укусит. Надеюсь. Миссис МакГоннегал. Это – Бо Хван. Мой главный и фактически единственный помощник. Именно его заботам наш экипаж обязан тем, что урожай всегда обилен.
Наиля, как ни странно, без выпендрона, протянула ладошку пожилому корейцу:
– Очень приятно, уважаемый Бо!
Тот осторожно, словно хрустальную, пожал протянутую руку:
– Для меня знакомство с вами, уважаемая Миссис МакГоннегал – честь!
– Ай, бросьте вы эти церемонии! Для вас с доктором Марксом я – просто Наиля!
– Договорились, ми… э-э… Наиля! Правда, не думаю, что вам будет сподручно называть меня – «Эдди», да я и не рассчитывал на такое. Ну, идёмте, что же мы стоим, словно стеснительные подростки! Хозяйство у нас обширное, и мы надеемся, вам понравится.
– Хорошо, доктор Маркс. Идёмте.
– Ага. Давайте тогда сразу пройдём в самый дальний конец. Там у нас главный бак нашей ирригационной системы, и палуба устроена так, чтоб именно оттуда шёл основной уклон. То есть – питательный раствор подаётся самотёком. Что очень удобно и грамотно: насос нужен только для перекачки неиспользованного раствора обратно в главный бак. Где он снова… – доктор Маркс пустился в объяснения, пока они проходили расположенные один за другим отсеки, разделённые бронированными переборками с аварийными дверьми.
Наиля вдруг остановилась как врытая:
– Доктор!!!
– Что случилось, ми… Наиля?!
– Вон там! Что я вижу! Это же – бонсаи?!
– Ну… Да. – доктор традиционным жестом поправил очки, затем спросил, – А что в них такого особенного?
– Как – что?! Ведь там у вас… Можно, я поближе подойду?
– Конечно можно! Всё наше – ваше!
Наиля чуть не бегом устремилась в боковой торец одной из проходимых ими секций, и только перед самой дальней полкой замедлила ход. Заломив руки на груди, женщина осторожно подобралась к стоявшим на невысокой полке горшкам и кадкам.
– А почему они у вас – такие маленькие?
– Ну… – доктор Маркс явно испытывал стеснение, – Дело в том, что тут – бонсаи деревьев. Мы на «Пронзающем» не можем позволить себе непродуктивную трату биоматериала. Эти конкретно деревья не дают никаких плодов. Ну, в-смысле, которые можно было бы использовать в пищу. И поэтому мы не можем позволить им получать слишком уж много питания и воды. А нужны они, во-первых, для, так сказать, эстетического услаждения взоров, и напоминания о доме… А во-вторых – для того малореального случая, если б мы-таки нашли подходящую для людей планету. В этом случае мы бы их там высадили, и будущие колонисты уже прибыли бы на… э-э… почти Землю, где росли бы привычные, родные, растения!
Наиля ничего не говорила во время объяснений доктора, но обеими ладонями нежно гладила крошечные листья:
– Это ведь – дуб?
– Да, ми… Наиля. Это – Европейская его разновидность.
Как ни странно, но неторопливо подошедшие, и сейчас стоявшие позади доктора и техника Збигнев и Коллинз, увидели, что глаза Наили полны слёз. Они переглянулись.
Коллинз полез ладонью в затылок и пошкрёб там. Збигнев свою руку удержал.
Наиля сердито фыркнула:
– И никакая я вам не стерва с жестоким и коварным сердцем! Я – нормальная женщина! И имею право на тоску по родине и, и… Всему тому, что там
