Две коробки. Открыв дверь в коридор, я налетела на сестру Леру. В покрасневших, от слез и бессонницы, глазах застыли растерянность и отчаяние. В руках – старая катана. Настоящий семнадцатый век. Предположительно, мастер Фудзивара.
— Вот, подарок Ивана Ивановича внуку, -- голос Лерки дрожал, -- представляешь, генерал оставил записку, что и кому подарить… Передай Семену от дедушки…
Ведьма Валерия бросилась на шею, икнула, и безутешно зарыдала мне в плечо:
-- Семен вылечил всех… представляешь? И Госпожу Северный Ветер, и Александру, и Анастасию, и Иоганна, и старшину первой статьи Короленко, которая родила двойняшек. Назвали Ваней и Любой. Даже ротвейлеров Кая и Герду!
-- Так чего ты плачешь?
-- Госпожа устроила страшный скандал. Мы не уберегли Ивана Ивановича! Собрала свой гардероб, Иоганна со всей музыкой, и незамедлительно отбыла на Проксиму Центавра. В губернаторы. Ты тоже сваливаешь…
-- Мы должны восстановиться и пожить мирной жизнью. Особенно принц, -- мне было ужасно стыдно бросать Лерку одну, -- а то вырастим психа-диктатора, каких свет не видывал. Госпожа улетела? Без нее управимся!
За полчаса мы поделили мир. В общих чертах, конечно. Сестра Валерия стала тетушкой Крокус. Моя же компания получила неограниченный отпуск, с сохранением наград, чинов, и званий. Как выражались в старинных указах. Свежеиспеченная тетушка Крокус расцеловала меня, и помчалась руководить и командовать. Надо же, какая девчонка! Всех радует появление новых друзей, а эту худышку счастливит рост поголовья врагов.
А ведьма Вереск отправилась на камбуз за консервами и сгущенным молоком, с сахаром и без сахара.
Поскольку, я терпеть не могу чувствительных сцен и трагических прощаний, наш отъезд был отмечен чаепитием в семейном настроении. В кают-компании «Варяга» раздули самовар, и стюард-китаец украсил стол свежей выпечкой, пирогом с малиной, а, так же, множеством всеразличных варений и джемов. Коммодор Апраксин подарил нам по полосатой тельняшке – даже малышу Шустрому. Серебряному принцу вручили целых три – на сейчас, на вырост, и взрослую. Летный состав преподнес две прекрасные модели Мигов, с уникальной огненной раскраской нашими номерами на руле разворота. Нечеловеческой красоты гербовую грамоту о признании Симеона Край шефом и протектором ведьмовского Антарктического полка «Незнакомая звезда» с вручением золотого летного гермошлема и золотых летных перчаток.
Младший брат всего живого, Иннокентий, поклонился седому мальчишке до земли, вручая подарок – свой белоснежный Fender с вышитым бисером ремнем.
Начиналась фаза медных труб. Надо немедленно пресечь славословия и поклонения. Иначе, всем участникам будет очень стыдно. Потом. Очень.
Прочь отсюда, старушка Мэдоуз!
Часом позже мы погрузились на борт субмарины. Серебряный принц… мой бедный принц… ты потратил все силы на лечение своих друзей. Мне пришлось на руках отнести тебя в постель. Спи мой хороший, во сне дети растут, а взрослые лечатся.
В отсеках подлодки было душно, тепло и тихо. Отсеки наполнял неподвижный воздух, сухой и пыльный, с легким привкусом электричества, хлорки и машинного масла. После завтрака, обеда и ужина, я читала вслух книгу Жюля Верна про капитана Немо. В жизни не встречал таких благодарных слушателей.
Раз в неделю, подводный корабль поднимался на поверхность для проветривания помещений и мозгов. Стоя на титановой палубе, посреди бескрайнего океана и бескрайнего космоса над океаном, я ощутила себя бессмертной, премудрой и всесильной, как Бог. Трудно ли почувствовать себя Богом? Нет. Нужно взять всю надежду, всю без остатка, и обменять на свободу.
Капитан Воронин доставил нас на остров Рюген. Субмарина всплыла в бухте, как обычно, в ночном сумраке. Надувной глиссер сделал два рейса – один с пассажирами, другой с багажом. Капитан расцеловал нас на прощанье, и сообщил, что моторный аэростат «Кречет» уже на подлете, и прибудет в течении получаса.
Воздушный перелет длился несколько часов. С борта дирижабля, мы наблюдали восход Солнца из вод сурового Балтийского моря. Потрясающее зрелище. Но самым прекрасным и желанным пейзажем, для меня, стал, засыпанный снегом по самую крышу, домик на берегу замерзшего Панозера.
* * *
Мороз ударил, как по расписанию. Крещение Господне праздновалось температурами близкими к минус сорока. В лесу все стало стеклянным – снег, лед, воздух, небо. Стеклянным – значит очень хрупким и совершенно неподвижным. Ночная тишина являла собой редкий феномен звукового вакуума. Время от времени, в темноте раздавались звонкие хлопки, наподобие револьверных. Охотиться в такой мороз было некому, и не на кого. Промерзшая насквозь плоть живых деревьев лопалась со звуком, который люди считали похожим на выстрел. Трещины в древесине получались глубокими – от коры до сердцевины. Смертельные раны. Как человеческий обширный инфаркт во сне.
Зверье, залегшее в зимнюю спячку, сообразно своей природе и зимней погоде, переходило границу жизни и смерти, не просыпаясь. Бодрствующие лесные жители спасались силой своих мышц и плотностью меха. Когда становилось совсем лихо, полуживые твари брели туда, где пахло дымом, железом и страхом. К жилищу человека.
Неизвестный звук пришил тишину к темноте. Стрекот небесного «Зингера» становился то громче, то тише, космическая швея-мотористка удалялась, приближалась, останавливала шов, откусывала нитку, и начинала тарахтеть по-новой. Когда швейная машинка вернулась в третий раз, я накинула на плечи поношенную шубу Госпожи Северный Ветер, и вышла на мороз, плотно притворив за собой дверь.
То, что я увидела, обрадовала меня несказанно. Над карельскими лесами, чуть выше макушек вековых елей, шумел мотоциклетным двигателем истребитель «Ньюпор», образца 1914 года. Судя по всему, пилот искал нашу избушку, и место посадки, поближе к ней. Штабс-капитан, мы бежим со всех ног. Бежим встречать ваш аэроплан!
-- Настя, одевайся побыстрее и потеплее! – я металась по дому в поисках хоть какого-нибудь источника света. В горнице нет. На чердаке нет. В пристройке нет. Ну, наконец-то! В полутемных сенях, под самым потолком, на полке прятался сундучок с боеприпасами – охотничьи патроны, фейерверки, непромокаемые спички, дымовые шашки, бензин для зажигалок и старинное огниво из сказки Андерсена.
-- Что случилось? Куда бежать? – Настя ловко прыгала на одной ноге, пытаясь напялить на другую штопанный валенок.
-- К нам гости! Скорее на озеро!
-- Какие гости? Откуда?
-- Надеюсь, долгожданные!
На одном дыхании мы домчались до озера, сориентировались по направлению ветра, и запалили фальшфейеры. Звук мотора усиливался и, спустя несколько минут, на ровный лед замерзшего озера, посадил свой «Ньюпор» штабс-капитан Нестеров. Однако, на этот раз, отчаянный пилот летел не один. Бортмехаником, в дальний перелет, с ним отправился верный друг, инженер Петр Гарин.
Экипаж, кряхтя и охая, выбрался на снег. В толстых меховых комбинезонах, унтах и рукавицах, летчики походили на двух медведей-пестунов, отчего-то, решивших ходить на задних лапах.
-- Д-добрый вечер, суд-дарыни… поз-звольте нарушить ваш уед-диненный покой!.. – лязгая от холода зубами, пилот Нестеров отчаянно пытался соблюдать этикет. – Итак, позвольте нам… к вам… -- тут он запнулся и стал смотреть в небо, в поисках нужного слова.
-- Господа, а ну-ка бегом, в тепло! – мы с Настей подхватили багаж и быстрым шагом направились к нашему домику. Гости сначала еле плелись, но потом расходились, даже пытались обогнать нас и вернуть свои саквояжи и баулы. Мы крепко держали трофеи, и, в итоге веселой схватки, вся наша компания согрелась и вдоволь нахохоталась.
В тесных сенцах, ко мне обратился штабс-капитан. Приглушенным, таинственным голосом, он спросил, где бы джентльмены могли придать себе вид, соответствующий важности события. Я пожала плечами и открыла дверь в пристройку. Петр Николаевич кивнул. И красиво откозырял лично мне. Все-таки, в военных есть что-то такое…
-- Госпожа Вереск, осмелюсь спросить – не найдется ли в вашем доме вещь, называемая «рушник»? – и прищелкнул каблуками, словно выстрелил. Ничего себе, Петр Николаевич, вы со сменной обувью в гости летаете! Вместо меховых валенок, офицерские хромовые сапоги, начищенные до невероятного блеска!
– А что это такое? Пулемет? Тормоз?
-- Госпожа Вереск, вы имеете в виду «ручник» -- у великолепного офицера и улыбка была – о-о-о-х-х! – властная, снисходительная, дерзкая! – рушник – такое русское полотенце из домотканого холста для украшения избы в праздники, а также для обрядов. Вышивка с магическими символами – очень мистическая вещь, доложу я вам!
-- Вы прилетели совершить обряд? – я сразу догадалась, зачем прилетел самолет. Но делала вид, что ни сном, ни духом.
-- Вы хотите бежать впереди паровоза? – штабс-капитан приложил палец к губам, -- дайте место тайне!
С грехом пополам, рушник нашелся, и гости исчезли за дверью в пристройку. Сгорая от любопытства, мы замолчали и прислушались. Звякал металл, шуршал текстиль, шелестела сапожная щетка, шипел спрей с одеколоном. Совершенно неожиданно тоненько мяукнул котенок!
Дверь приоткрылась – в щелку показался набриолиненный чуб, голубой глаз, завитой ус, и ладонь в белоснежной лайке.
-- Дамы, ожидайте нас в горнице! Айн момент!
Дамы ретировались в тепло. Немного причесались, несколько поволновались, слегка прибрались. Лохматое население почувствовали наше настроение, пробудились, и принялись нервно зевать и вылизываться. Серебряный принц прервал разучивание сложной испанской пьесы и поставил гитару в угол. Молодая рысь Митрофания красиво потянулась, а кот Злотый очень насторожился, услышав котеночий мяв. Горностай Шустрый выскочил из своего домика и ловко взобрался Семену на плечо.
Дверь распахнулась, и в горницу прошествовали мужчины небесной красоты. Петр Николаевич в парадном мундире – френч оливкового тона с воротником-стоечкой, и темные брюки, наутюженные так, что о стрелку можно было порезаться, заправленные в сапоги с настоящими шпорами. Золотыми лучами щекотали глаз погоны, с царским вензелем, и орденские кресты на груди. У левого бедра, грозно покачивалась изрядная сабля, с серебряной гардой и шелковым темляком.
Ко всему сказанному, следует добавить, наш рушник, аккуратно повязанный через плечо.
Петр Петрович являл собой штатский образец мужской красоты. Черный фрак облегал его фигуру, как перчатка. Накрахмаленные манжеты и воротник сорочки светились яростной белизной. В петлице оживала, с мороза, белая же хризантема. Шелковый галстук скрепляла булавка с жемчужиной элегантного размера. В тон к жемчугу, сдержанно поблескивали перламутровые запонки. В руках, инженер смущенно вертел бархатную коробочку, совсем небольшую, но многозначительную.
Полагаю, не будет преувеличением сказать, что такого великолепия наш лес не видывал.
Двуногие и четверолапые замерли в восхищении. Штабс-капитан шагнул вперед, щелкнул каблуками, откашлялся и начал:
-- У вас – товар, у нас – купец. У вас – девица, у нас – молодец. Еще какой молодец! Приват-доцент механической кафедры Императорского
