Нет, не стало легче. И он даже мог не сомневаться в том, что легче людям не будет, обретшим его дар. Ничего не изменилось с той минуты, как у костра собрались самые разные люди, которым требовался отдых, требовалось утолить голод и жажду, требовалось согреться, требовался физический сон. Ничего не изменилось с той минуты, как сытые и довольные, пустились люди в пляс и песнопения, после чего на радостях (или же со всей ясностью ума осознавая свою жалость) убили одного из своих (естественно, женщину для пущего почтения своему благодетелю, подарившему им тепло и пищу). Ничего не менялось на протяжении тысяч лет, ничего не изменилось спустя сотни веков. И все достижения людские, весь прогресс, направленный на развитие человечества, все сводилось только на разрушение, на усиление вражды друг против друга. С огнем в глазах, с юношеским задором, с игравшей и кипящей внутри кровью.
Впрочем, на протяжении тысячи лет менялись лишь средства истребления и разрушения. И был огонь укрощен, и стал повелевать он своими хозяевами пуще прежнего. Сытые, согревшиеся, и надежно укрытые от буйства природы, вместо беззаботных песен и плясок, вели люди грызню между собой, и был огонь им верным союзником. Будто не было никаких забот, будто не было снаружи ни дождя, ни снега, ни ветра, ни холода, гнавших их спрятаться после долгих поисков годного прибежища, в котором можно было бы восстановить силы. Сытые и довольные, показывали люди друг другу свою животную суть, бравировали друг перед другом, проще говоря, письками мерялись, будто достигли в своих жизнях всех вершин, всех пределов, о которых можно лишь мечтать. Сытыми и довольными придумали люди для себя странные порядки и обычаи, придумали себе развлечения с как можно более жестокими и хитроумными физическими истязаниями и наказаниями до смерти убогого тела.
Научил огонь думать. Научил огонь изощренной жестокости, научил развивать звериную хватку. Бой – отдых и пища у костра - снова бой. Видит путник в дремоте своей поля сражений, видит простреленные из ружей и винтовок, разорванные пушечными ядрами и снарядами тела солдат. Видит растерзанные после бомбежки тела гражданских самых разных пола и возраста. После сытного обеда у разожженного на поле боя костра с удвоенной силой истребляют люди людей, утопают в собственной крови.
Видит путник в дремоте своей глушь, куда нет дороги, видит хлипкие дома, видит печные трубы. Как никому другому нужны в этих местах его знания и умения. Куда нужнее разжиревшим и обрюзгшим разумом созданиям, в головах которых от сытости только злоба и поиски легких путей наживы. Нуждаются люди в непроходимой глуши в умении разжечь огонь щелчком пальцев, поддерживаемые огнем в холодную зиму, нуждаются в постоянном тепле, чтобы просто жить и кормиться. Нет в них стремления к взаимному истреблению друг друга от расслабленных мыслей возле живительного огня, просто нужно тепло, просто нужна пища, просто нужен отдых. Сплошь в непроходимой глуши старики, будто брошенные на произвол судьбы, существующие сами по себе. Им бы просто дожить свой век в тепле и сухости, в родных стенах.
Был однажды в этих краях путник взаправду. Всего три деревянных дома, прочность которых подходила к концу, несмотря на старания хозяев продлить им жизнь хотя бы до собственной смерти. В каждый дом зашел путник, желая передать свои знания, в каждом доме видел покой и застывшее время. Будто сам прибыл из какого-то иного времени и пространства. Научил он стариков вызывать огонь без использования подручных средств, чтобы просто горело пламя в печи, распространяя в доме тепло, чтобы можно было приготовить пищу в любой момент, чтобы было просто сухо в доме. Научил путник держать огонь под контролем, научил быть огонь не просто союзником, но другом.
Но не верил путник даже им. И только во сне глубокая внутри надежда его стала явью, в то время как суровая реальность человеческого естества наяву наверняка обернется новым кошмаром, которого попросту не избежать. Однако он сделал свое дело, которое должен был сделать, передав людям свои возможности. Пусть теперь выспится.
тишина
4. Достигая серого горизонта (40мин. 05сек.)
Барабанят по стеклам тяжелые капли. Глубокая осень: беспросветная свинцовая пелена надежно закрыла солнце. Лужи и грязь. Ветер бросает дождь в лица прохожих, и зонты спасают лишь наполовину. Пропитан воздух холодом и сыростью, пропитан воздух печалью. Пасмурная серость установилась надолго, внезапно заняв место ставшей привычной жары. И будто отвыкли люди от других погодных условий, подстроившись под сухое, едва дождливое лето, оккупировав все доступные для купания водоемы, стремясь окунуться поглубже после вынужденных трудовых будней. И не спасает их подготовленная к похолоданию и длительным дождям одежда. И часто слышны кашель и шмыганье сопливыми носами подхвативших сезонное ОРВИ несчастных. Вынуждены они покупать и глотать всяческие пилюли и химические смеси, приносящие недюжинные прибыли аптекам именно в этот период смены сезонов. И поневоле складывается ощущение искусственного нагнетания неудобств с первыми осенними похолоданиями и сыростью после сухого и жарящего лета.
Нутром чувствуется раздражение, нутром чувствуется недовольство, в мгновение ока поселившееся в головах, прячущихся под зонтами и опущенными капюшонами. Нутром чувствуется всеобщее стремление к какой-то агрессии. И оттого страшно и неудобно кашлянуть или чихнуть в набитой спешащими от дождя маршрутке людьми лишний раз. Зашуганные, просто задавленные страшилками о всяких птичьих, свиных, каких-то коронных вирусах, доносящимися из телевизора, особо впечатлительные занимают места в салоне с тряпочными масками на лицах. Они действительно верят в то, что эти тонкий (и кажется, что презерватив в разы толще) лоскут с петельками на ушах имеет свойство надежной изоляции вирусной инфекции, отделяющий носителя ее от здорового организма. И пофиг на то, что дышать через эту тряпку труднее, и приходиться задыхаться. Важнее то, что о благотворных свойствах ее на лице рассказывается по радио или телевизору, пишется об этом в газетах, и даже чиновники требуют ношение тряпки на лице потому, что телевизор рассказывает массе о бушующей эпидемии.
Осенние сырость и похолодание, давящие на сознание и мировосприятие беспросветной серостью в небе, несут с собой самые негативные мысли. Несут с собой тревогу подхватить эту распиаренную СМИ на весь свет заразу. Кажется, вроде бы, твердая уверенность в фальшивости всех этих смертоубийственных вирусных штаммов совсем хлипкой, вполне реальной угрозой собственному здоровью. Вообще, во время серой осенней сырости многое кажется не таким уж фантастичным, из разряда новостных телевизионных страшилок. Во время осенней сырости собственное осознание скукоживается до размеров булавочной головки, вокруг которой просто безразмерное количество опасностей. Вот они, совсем рядом, не запертые в пространстве телевизора, радио, страниц газеты. Офигивание от происходящего поражает воображение, вопрос «что делается?», выражения вроде протяжного с придыханием «блядь» не покидают языка. Осенняя серая сырость просто кишит чернухой, грозящей собственному существованию, собственному здоровью, собственному будущему, затмевая собой здравый смысл, оскверняя трезвый рассудок.
Представители неславянской национальности убили таксиста, подняв волну народного гнева так, что городские власти прибегли к помощи силовиков, которые, впрочем, больше обороняли преступников. А как иначе, если дело коснулось темных делишек с наркотрафиком, находящимся под «крышей» влиятельных в городе лиц?
Где-то бойцовская собака загрызла ребенка. И все оттого, что ее владельцу было в падлу намордник одеть. Настолько владелец сосал как мерин, настолько было в нем форсу, настолько был он готов отвечать за свою чертову животину. Впрочем, стая бездомных псин, кидавшихся на прохожих на улице – угроза куда большая потому, что няшный щеночек, переросший в полуметровую голодную тварь в доме, толкающую людское естество избавиться от нее пинком под зад – обыденность, такая же серая и холодная.
А вот какого-то очередного полковника или генерала посадили за взятки, или же за воровство (потому что не поделился, а может, для отвлечения масс). За последних сорок лет аппетиты от сотен до сотен миллионов, а то миллиардов возросли. И уже не в рублях, а в долларах и в евро пиздят (потому что воровать и пиздить в корне друг от друга отличаются), и своровать можно мешок картошки, а вот миллиард можно только спиздить. Как там говорилось: воровать вагоны гораздо безопаснее, чем велосипеды. Да, за сорок последних лет спиздили столько, что рука устанет нолики к единице прибавлять, кажется, даже дня не хватит. И вот дело коснулось боевых действий, и началась целая посевная: то один генерал срок получил за воровство, то другой, то третий. А уж скандалы с проворовавшимися представителями правоохранительных органов… Дело дошло до, в буквальном смысле, золотых унитазов. И идея об отмене моратория на смертную казнь выглядит вполне адекватной, даже с учетом насквозь протухшей коррумпированной судебной системой, и шумиха с делом Чикатило и ошибками следствия во время его поисков кажется вполне допустимой. И похуй на то, что смертная казнь за коррупцию непременно обернется для кого-нибудь средством для устранения конкурентов, а для простых смертных это способ еще «гайки закрутить» и наверняка заткнуть рты всем недовольным.
[b]А еще т.н. чиновники там, в Думе, придумали очередной побор или же очередной запрет. Для улучшения своих и без того «шоколадных» условий существования, для удовлетворения своих личных амбиций, для прибавления новых источников личного материального обогащения. И чтобы никто не смел высказать своего оправданного возмущения. Нет, правда: кто на что учился. И, похоже, есть такие особые курсы обучения на наглость и хитрожопость, на жадность, наконец. Одно дело, когда заработанное досталось собственными горбом и руками, когда день и ночь в постоянном движении, когда жопа в мыле, когда не брезгуешь ухватиться за любую возможность заработать, естественно, что в рамках разумного, когда по силам и по душе. И совсем другое дело, когда на все готовое, когда папа с мамой урвали, умудрились изъебнуться, понятное дело, не скупившись на хамство и хладнокровие, закопав поглубже человеческое достоинство когда-то, когда по их стопам: где-то что-то спиздить, где-то кого-то наебать, сыграть на дурака, где-то забрать чужое силой. И вот такие пишут законы и требуют их исполнения, чувствуя за собой поддержку силовых ведомств и армии. И понятное дело, что это однозначно антинародное число, если не сказать хуже.
