Эмбиент сюита "Дом"

место для небольшой плетеной корзины, полной фруктов. Вся посуда расставлена на полках на стене, идеально вымытая. Есть пара деревянных ведер с родниковой (и только родниковой) водой на особой подставке у входа, всегда холодной и свежей, всего одна кружка которой способна утолить жажду если не на целый день, то на пять-шесть часов работы на открытом воздухе точно. [/b]
Немало места в доме занимает печь с чугунком и длинным ухватом. Поленница, полная дров на выходе из дома под крепко сбитым навесом с покатой крышей. Ее однозначно не было с того момента, как дом появился перед глазами в самый первый раз, однако теперь, в новых условиях существования поленнице самое время быть.
Есть широкая кровать под окнами, застеленная периной, в которой не жарко летом и тепло в зиму. Легко и крепко засыпать в ней после трудовых часов, пролетающих почти незаметно. Удобно наблюдать, лежа в ней, за происходящей во тьме ночи, что закрадывается в дом с заходом солнца, пестрой иллюминацией отраженного от ковра узора, заполнившего эллипс дома целиком. Успокаивает она сознание, успокаивает тело, отвлекает сознание от суетных мыслей, от планов на завтрашний день. Даже освежает застывший в доме воздух, изгоняя его затхлость прочь, заменяя ее ночной свежестью. Не режет иллюминация уставшие за день глаза, не мучает насыщенностью цветов, а даже наоборот, приятно ласкает, и чуть заметно давит и утяжеляет веки, проникая глубоко в плоть, отчего расслабляются все мышцы.
Кажется пестрый узор засыпающему сознанию ширящимся во всей стороны пространством, постепенно захватывающим все больше места. Кажется тьма внутри эллипса дома бесконечно огромной, но такой ничтожной перед все растущим калейдоскопом линий и фигур, пришедших в движение, рисующих все новые узоры, распадающихся на отдельные осмысленные части все новых и новых пространств. Подобен узор оптической иллюзии, весь эффект которой заключен в длительном наблюдении за ней. Но может быть, нет никакой иллюзии? Быть может, движение линий и фигур происходит на самом деле? Быть может, нет никакого сна, и то, что сознание называет сном еще одно бытие, свидетелем чего оно является, расслабившись в мягкой кровати?
Бесшумно звучит узор, постепенно заполнивший эллипс, и сознание, кажется, слышит каждую частицу его. И нет ничего больше из всего сущего, даже из того, что может быть только в теории, что приносило бы большее наслаждение в эти мгновенья бытия. Сон есть реальность, осязаемая, наполненная звуками, даже каким-то вкусом. Узор захватывает в свои невероятно огромные владения. Узор подобен какому-то фантастическому в своем представлении и понимании существу, способному мыслить, способному пленить навсегда, способному внушить уверенность в реальности происходящих с ним гипнотических завораживающих метаморфоз.
Дом внутри дома, эллипс внутри эллипса – вот что это такое на самом деле. И только избранные, кажется, могут понять и испытать эти невероятные мгновения. И разве не это ожидалось на всем протяжении клотоиды с самого ее начала и до конечной точки? Разве любящее сердце рядом, бьющееся в унисон со своим собственным, и обнявшие руки не есть дополнение к основному наслаждению в домашних стенах, в неге эллипса, наполненного целой Вселенной из фигур и линий? Но нет, не дополнение. Не дополнение, а завершение. Ибо пестрая Вселенная внутри эллипса, такая же эллипсоидная, занявшая все пространство дома после захода единоличного солнца, невозможна, лишенная духа. И даже одного начала недостаточно, обязательны в ней и мужское, и женское. Как плотское, так и утонченное и нематериальное.
Оттого устремляются оба начала в самый эпицентр цветастого эллипсоидного узора, ведомые его беззвучной музыкой, слышимой на каком-то особом уровне восприятия. Залитые белым светом окружности, как ядра узора, сохранившего свою первоначальную форму после расширения его до эллипсоидной формы, слившиеся в единое целое, передают мужское и женское начала свои страсть и зависимость друг от друга, проникаясь белым светом, позволяя ему проходить сквозь них. Звучит его безголосая музыка журчанием воды, треском огня, звоном воздуха, грохотом земли. Заключено в нем ВСЕ сущее, ничего не оставлено им без внимания. И кажутся слившиеся в единое целое мужское и женское начала ВСЕМ сущим, разливаясь по всей пестрой Вселенной, достигая каждой точки ее эллипсоидного узора.
Оттого идиллия в доме, оттого лад и согласие. Нерушим эллипс домашнего быта – нерушим эллипс на полу. Некий оберег, придуманный и соткатый двоими на благо дома. Была между ними особая ночь, освещенная иллюминацией узора, освещенная целой Вселенной. Особой Вселенной. К этому моменту вела клотоида с самого своего начала. Требовала испытать как можно больше чувств, испытать как можно больше самых разных событий, чтобы усталость навалилась как можно быстрее, чтобы как можно сильнее было желание отдохнуть и долго еще оставаться на одном месте, ни о чем не переживая. Чтобы дошло, наконец, что ради дома и был пройден весь путь. И чтобы когда дошло, осознание дома стало бы самым сладостным из всего пережитого прежде.
И вроде бы знакома нега поутру, едва первые лучи солнца падают на узор на ковре, питая его новой силой. И вроде бы нега настолько, что нет желания вылезти из кровати, чтобы просто сходить в туалет. И вроде бы знакомы ощущения от сцепленных на шее любящих рук и поцелуев на заре, и без труда возвращаются они из воспоминаний. Много дней и ночей было проведено в любящих объятьях при пробуждении в одной постели. Много было произнесено нежных признаний в любви, к которым со временем просто привыкаешь, а чувства перерастают в привязанность, когда при обнаружении рядом пустого места и паника, и боль, и пустота.
И вот в доме поутру внезапное осознание целостности, какой-то особой удовлетворенности, слаженности, против которой все былое просто бессильно, и оттого нет ощущения привычности и привязанности к тому, кто всегда рядом, кто ни на миг не выпадал из глубин восприятия казавшейся реальностью действительности. Все прежние чувства на клотоиде были иллюзией, как, впрочем, все остальное. Как будто и не было вовсе никакой клотоиды, как будто клотоида всего лишь вероятность каких-то событий, рассчитанных сознанием или же эллипсоидным узором, захватившем пространство дома среди ночи. Каждый раз изменяется он, позволяя линиям и фигурам двигаться во все новых направлениях, складываясь во все новые объемные полотнища при отяжеленных и закрывшихся веках уставших за день глаз.
С первыми лучами солнца в доме праздничная атмосфера, сама Вселенная, разлившаяся по казавшейся бесконечностью тьме, рассказала о предстоящем торжестве. Пусть подождут один день домашние хлопоты, а, впрочем, нет в них никакой тягости. Даже наоборот, кажутся они самыми важными событиями в целой Вселенной, от которых зависит Равновесие мироздания. Но сегодня предстоящая пауза – важное звено в мирских делах. Казалась она незапланированным, но в то же время вполне просчитанным действом с далеко идущими последствиями. И не имеет значения наличие повода для праздничного веселья.
С первыми лучами солнца пение птиц за окном. И пронзают звуки деревянные стены дома, кажущиеся просто несуществующими. Наполняют эллипс дома свежайшие запахи цветов, травы, деревьев. Как будто лишенный стен эллипс расположен прямо посреди леса, где-то над землей, где-то в густых лиственных кронах, в недосягаемости от возможных угроз и бедствий. Там, вверху, расположено целое поселение, как у каких-нибудь эльфов. И в эти причудливые приятные мгновения эльфийская красота пронизывает обоих возлюбленных, нежащихся на мягкой перине кровати, созданная ночными метаморфозами, призывавшими к страстному чувственному танцу. С первыми лучами солнца естественная природная красота доминирует, кажется, во всем. Будто внезапно приходит понимание своего пребывания в эллипсе за незримыми стенами, что преобразился благодаря ночной иллюминации, породившей целую Вселенную, полную жизни. И нет ничего важнее домашнего уюта в эти мгновения, и кажется эллипс единственным смыслом существования, единственной точкой Бытия, в которой теплится жизнь, и от которой зависит само существование мироздания. Это ли не самый лучший повод для торжества из всех возможных?
И нет смысла торопиться готовиться к приходу гостей, которые обязательно придут, ведомые негласным зовом двоих, подобным некоему ментальному посылу на расстояние всем остальным в этом чудесном и тихом поселении, о котором неизвестно подавляющему большинству. Суета обязательно придаст лишней нервозности и напряжения, что непременно отразится на хозяевах эллипса внешне, омрачив и исказив их сияющие добрым открытым светом лица. Это совершенно ненужный элемент праздничного настроения, придающий ему фальши, и фальшь коснется всех и каждого, переступившего порог дома. Так не должно быть. И такого не случится. Все должно быть подчинено естественному и заданному ходу времени.
Прекрасны оба с первыми лучами солнца, посвежевшие и похорошевшие после ночного представления. Будто обновились в своем танце, обласканные светом из самого центра родившейся за ночь Вселенной. Смотрят они в глаза друг другу как в самый первый раз, о котором никогда не забыть, который не смог повторится на клотоиде со всей своей искренностью, умаленной обычными плотскими потребностями. Как будто заключено в нем намного больше смысла в сравнении с обычным природным влечением, притяжением и не отторжением друг друга на примитивном физико-химическом биологическом уровне. Как будто предназначенные специально друг для друга детали единого механизма наконец-то соединились ради выполнения заложенной кем-то всемогущим одной-единственной функции.
С первыми лучами солнца эллипс как будто обрел нечто новое, нечто большее, чем просто пространство, наполненное Вселенной. Взгляд любящих глаз будто стер все границы между прошлым, настоящим, и будущим, представив Бытие каким-то цельным пространством, открытым и четким для восприятия и понимания.
Оттого праздник. Как некое завершение. А завтра начнется новая эра бытия. И пусть все узнают об этом, и пусть возрадуются, и благословят во имя рода.
И больше сладости в этих поцелуях с первыми лучами солнца. Все в преддверии предстоящего веселья; сладость в каждом звуке, в каждом запахе. Сладость в сцепленных в объятьях рук, сладость в силе, что содержит взгляд любящих глаз, сладость в искренности улыбки. Нежность царит в эллипсе с первыми лучами солнца. Принадлежит залитое солнечным светом утро обоим, будто восходит солнце только лишь над их эллипсом, над их миром, над их Вселенной. Будто в том и заключен смысл прибытия в конечную точку клотоиды, будто в том заключен смысл эллипса, будто в том заключен смысл узора на ковре, ожившего в ночи.
[b]Будет сопровождать нежность обоих на протяжении всего предстоящего дня, будет видна она