Фёдор Достоевский в своём последнем так и незаконченном романе с продолжением конкретно изображает словом абстрактные, архетипические образы людей, составляющих одну семью Карамазовых. Так старший брат, Дмитрий Карамазов, символизирует собой архетип прямого, инстинктивного человека. Напротив, средний брат, Иван Карамазов, изображает тип опосредствованного, интеллектуального человека. И, наконец, младший Карамазов, Алексей, представляет тип эмоционального, или чувствительного человека. Это абстрактные типы, но они изображаются писателем так, что выглядят живыми, проявляя изредка признаки других характерных типов.
Все это типы господ, у которых есть более или менее собственное, если и не самосознание (речь не идёт ещё о Я), то хотя бы сознание себя. Не обязательно сознание себя есть уже самосознание.
Самосознание есть, если присутствует само сознание себя. Но есть ещё в романе персонаж, который по сюжету является незаконорожденным сыном Павла Фёдоровича Карамазова. Это некто Павел Смердяков. Так вот он играет в романе роль не сына старшего Карамазова, а слуги, и представляет отношения не семьи, но хозяина (сеньора) и слуги (кнехта). И как раз в этом качестве Смердяков разглагольствует о том, что есть народы-слуги, вроде русских варваров, а есть народы, цивилизованные господа, культурные люди, вроде французов, которым следует подчиниться, сдаться на их милость. Наперекор обычному толкованию слов Смердякова, уличающих в нем подлого человека, лебезящего перед вышестоящим, я нахожу нужным видеть в его словах романтическую, сентиментальную (рефлексивную) иронию и даже киническую самоиронию представлять себя в невыгодном свете в глазах чужих.
Впрочем, как правило, и в жизни тоже, а не только на страницах книг, реальные люди, как и литературные персонажи, представляют эти типы, так как нет ни времени, ни сил демонстрировать их в равном объёме и количестве. Кто-то выбирает один тип для жизни, кто-то другой тип. Это в порядке вещей и дел, привычного, обычного поведения, ведь привычка, обычай - это вторая, уже не натуральная, а социальная, культурная, то есть, искусственная натура или природа.
На моей памяти было или есть два мыслителя, которые додумались до уровня Я. Это самый высокий уровень в здешнем мире. Таких людей, судя по истории, было больше в прежнее время. Но время существования человека в этом мире идёт к неминуемому концу. Недаром мы живём в последний век накануне конца света - век антихриста как в некотором роде синтетическую эпоху применительно к человеку. Этому веку предшествовал век сатаны, как материалистического отрицания идеалистического, перенести, идиллического утверждения дьявола. Перед концом время начинает ускориться и ужас без конца сменяется ужасным концом. При этом минувшее время спрессовывается и создаётся такое впечатление, что прежде было больше настоящих, разумных людей, чем ныне. И тогда даже мало-мальски мыслящие люди становятся по мысли конгениальными мыслителям прошлого. В противном случае мыслящего человека нельзя будет найти.
Это говорит о том, что пришло время нового пути, на котором следует полагаться только на себя, ибо свертывающаяся традиция, вопреки прежней развернутости в большие массивы корпуса знаний, все ушла в тебя.
Новый путь начинается для меня со сна. Во сне человек играет роль медиум. Сон - это представление. На этом представлении разыгрывает драма, трагедия или комедия воображения. Игра воображения и есть деятельность, творческое деяние духа. Дух разыгрывает человека, играет спящим.
Повторю: спящий есть медиум, игрушка в руках духа. Вот почему Ницше изобразил бога ребёнком, играющим миром, как игрушкой.
Но кто тогда пророк? Это медиум, целиком находящийся в руках бога, как судьбы. Пророк живёт как во сне. Вот почему он не ведает, что творит. За него ведает, знает бог. Устами пророка говорит бог. Знает ли пророк, что он говорит? Он знает это так, как знает человек во сне, который грезит. Обычный человек грезит во сне. Причём если человек мыслящий, то он сознает, что мыслит, но не сознает того, что мыслит во сне. Пророк же грезит наяву, то есть, его сознание спит наяву, чтобы не мешать гласу бога явиться миру.
На веру принимается людьми не то, что говорит пророк, а то, что его устами глаголет бог. Но как отличить лживого пророка, который несёт отсебятину, от истинного пророка? Единственным критерием и в этом случае является сама истина, которая есть, но не знает, что есть, не знает себя. Вот эта истина и есть естина или бытие. Истина и есть критерий истины и лжи, как знания. Знание всегда является лживым в том смысле, что оно принципиально фальшиво. Его легко можно опровергнуть. Оно не так надёжно, как в этом ученые пытаются уверить невежественных людей. Ложный пророк знает, подозревает, что врет, что играет роль пророка (Константин Станиславович, как умелый лжец говорил: "Не верю", когда видел перед собой актёра, который заигрывался, сбивается с вранья на правду, так что уже было видно, что он играет). Знание того, что он делает, и разоблачает ложного пророка. Истинный пророк врёт правдиво, так что выходит, что он и не врёт вовсе. Только так бог может говорить с невежественными и одновременно лживыми людьми.
Иной пророк сам не ведает, что творит, но думает, что ведает, и через это ложное понимание полагает самого себя причастным тому, что им, как средством творения, творится, что он является не ведомым богом, а со-ведущим с ним, со-ведающим его. И поэтому у него, естественно, возникает невольно чувство родства с богом. Он начинает считать самого себя его сыном и преемником.
Откуда берутся свои мысли? Из осмысления своего же опыта чувств и дел, переживания и представления того, что ты сделал и предположения того, что ты собрался делать или уже делаешь. У человека нет и много своих мыслей. Думать, а тем более мыслить - это большой труд. Для того, чтобы подумать, родить хотя бы одну мысль, обычному человеку надо сделать ещё больше и намного больше пережить. Это как с беременной женщиной. Сколько она должна пострадать и пережить, переделать дел, чтобы родить одного младенца. Но ещё надо и выяснить его и вырасти, чтобы из него вышел хороший человек, не хуже её. Так и с мыслью.
Обыкновенно же начитанные люди, так называемых "интеллигенты" вычитают у кого-либо мысль или услышат ее по секрету, а затем начинают делиться ей с другими людьми, выдавая её, естественно, за свою. Вот так и появляется вранье между людьми. Поэтому какого интеллигента не возьми, на поверку выходит лжец. Именно эти лживые интеллигенты, сирень софисты, придумали всякие средства улучшения во лжи, чтобы отснять от себя таким образом тех, мягко говоря, чудаков, кто врёт, но не умеет искусно врать. Вся их культура, этих интеллигентов есть сплошное вранье, которое они прикрывают цитатами, ссылками на первоисточник, как то вранье, которое никто не в силах разоблачить в качестве лжи. Особенно важным стало теперь, в век тотальной лжи цифры, ссылаться на первоисточник, как это заведено у учёных лжецов.
Размышляя о человеке, его сущности и природе нельзя не иметь в виду то, по какому признаку он осознает самого себя. И тут как раз ему на помощь приходит то, что он уже усвоил бессознательно, впитав это с молоком матери (для примера можно взять тех же евреев, у которых именно мать является маркером, индикатором определения того, кто ты есть для евреев), - свое половое и родовое происхождение. Многие люди отождествляют себя по половому признаку, полагая себя, прежде всего, как мужчину или женщину, или по признаку этнического происхождения, считая себя, например, русским, украинцем, евреем, немцем и т. п.
У большинства людей именно национальный признак играет главную роль в их гражданской и семейной жизни. Здесь пролегает граница между ними. Российские пропагандисты говорят о том, что русские и украинцы, по существу, один народ или они - братья. Но последние события доказали, что нет больше народов, чужих друг другу, чем русские и украинцы. У них есть нечто общее, если хотя бы один родитель является русским или украинцем. Если этого нет, то нет ничего общего, при условии, что они определяют себя русскими или украинцами.
Другое дело, если признаком идентификации они полагают не пол и род, а то, что и тот, и другой является человеком. Но где вы видели человека? Его днем с огнем не найдешь не только на базаре, но даже в библиотеке. На базаре товары, а в библиотеке книги, где же человек? Он на уме. Но для этого он должен быть в качестве десигнатора, определителя тебя как части целого человека, у которого по определению есть разумная душа.
Много вы, любезные читатели, видели людей, которые считают себя не мужчиной или женщиной, а сейчас и квир-персонажем или трансвеститом, не русским или украинцем, или тем же англосаксом, немцем, а человеком. Человеку в массе не хватает терпения и ума дойти до того пункта, где он уже человек, так как он путает с человеком свой пол, национальное, этническое или социальное происхождение. Он полагает свою человечность данностью. Между тем она не данность, а заданность, задание быть им, что требует сверхусилия, на которое большинство людей просто не способно.
Быть человеком - это, как правило, возможность, но отнюдь не необходимость и ее реальность, не актуальность. Для того, чтобы актуализировать эту возможность, надо знать, как быть человеком. Но здесь нет общего правила, нет привычки быть им. Научиться быть человеком невозможно
[justify] Для этого следует учиться до смерти. Автоматом быть им ни у кого не выйдет. Можно быть человеком только лично. Чтобы стать человеком, требуется уже быть личностью. Но как быть ей, если ты еще не человек. Это антропологический круг, из которого можно выйти только в исключительном случае. Это исключение из правил есть чудо. Человеку, естественно, не быть им, но только им казаться. Поэтому стать человеком
