И хотя времени у всех тут предостаточно, как минимум, три дня и три ночи, и демонстрируемый дамами реслинг относится к национальным видам спорта, всё же что-то, скорей всего, интуиция, подсказывает, что такие противостояния на подобие драки, затягивать на долгое время небезопасно (такая зараза, а вернее способ решения проблем, может распространиться по всему кабинету, благо этому сопутствует их скученность в замкнутом помещении) и нужно срочно кому-то вмешаться.
А вот кому, то этот вопрос не так уж прост, как можно подумать на первый взгляд. Где президент первое лицо, кто рассматривается в плане переговорщика и примирителя этих не на шутку разбушевавшихся сторон, не так очевидная фигура. А всё дело усложняет тот фактор, что обе стороны этого конфликта представляют женщины, и получается тогда из каких-то невыясненных соображений, что вмешиваться мужчине в женский конфликт не имеет никакого толку, и это только всё усугубляет и осложняет для вмешавшегося в этот конфликт лица.
И вот теперь президент думай, как найти выход из этой не тривиальной ситуации. Где и быть нейтральным лицом нельзя, и влезать во всё это дело грозит тебе большими сложностями и неприятностями. А угомонить этих стерв призывом быть разумней и умней, ещё сильней вывести из себя этих мегер, сразу найдущих в этих призывах к миру повод для усиления эскалации конфликта.
– Это к тебе, Алиса, стерва, относится. – Вот так бы сразу отреагировала Шарлотта на мирные инициативы президента, случись с ним нервный припадок и обратись он к ним с этим предложением. – Ты же считаешь себя тут самой умной. – А вот аргументация Шарлоттой того, что она ещё сильней потянула за космы Алисию, специально её вражеским именем идентифицируя.
С чем Алисия-Алиса и не спорила бы, если бы не используемый Шарлоттой тон и сопровождающие эти её признания действия, в которых она видит горькую иронию и язвительность. И Алисия-Алиса, будучи, как минимум, не глупой и в чём-то даже справедливой в сторону именно Шарлотты, той ещё гадины, и при этом некрасивой, отлично поняла, что подразумевала под этим признанием очевидности Шарлотта. Эта стерва считает, что в её случае следует следующий природный раздел – природа наделила её умственной составляющей, и этого достаточно. Мол, живи одним своим умом. А такие дуры, как Шарлотта, человек крайне самокритичный, как-нибудь постарается выбиться в люди за счёт одной своей красоты. А если ты всего этого не понимаешь – того, что всего сразу не бывает и не даётся – то возможно и в этом случае Шарлотта ошиблась, и Алисия дура дурой, и при этом некрасивая.
И вот спрашивается, как контраргументировать Алисии этой гадине Шарлотте, если с этой дурой, – а она дура по факту того, что считает предпосылкой внешней красоты умственное несовершенство, – нет смысла дискутировать и говорить. Только одно остаётся, ткнуть её физиономию в собственное дерьмо и указать ей на то, что она так и не смогла постигнуть своим умишком – лесть твоей природе со стороны людей от тебя зависящих, не есть природная красота, а это всё виртуальная составляющая.
В общем, как не крутил головой президент в разные стороны решения этого конфликта из никому необъяснимых причин, он не видит иного выхода, как кроме того, как самому вмешаться в этот конфликт, и, ни смотря на возможные препятствия в виде обвинения себя в избирательном, предвзятом и что самое главное, по лишению свободы свободного человека подходе, начать хватать не только воздух своим возмущённым словом, но и руками за те части тела Алисы, которые он считал нужным хватать, а затем крутить и фиксировать в одном положении с помощью скотча.
И хотя это решение президента продемонстрировать монополию применения власти и силы в данном частном случае было несколько поспешно и необдуманно аналитическим центром принятия решений, – президент однозначно мог попасть под слежение камер и потом объясняй всему миру, что это такое здесь было (а чё не понятно то, президент, как вы давно все и хотели, продемонстрировал свою немощность, и то, что он ещё ого-го), – всё же его результат сказался положительно на общей обстановке.
И теперь привязанная к стулу с помощью скотча Алиса, чей рот также был залеплен скотчем – уж слишком не воздержана на язык Алиса оказалась – не несла такой опасности для окружающих, которую она продемонстрировала в этой схватке с преобладающим между прочим противником. И тут не провести свои параллели насчёт того, чтобы с тобой сделала Алиса, окажись ты с ней один на один, было крайне сложно сделать. Как минимум, подчинит, а как максимум, даже не хочется думать, дурно становится.
А между тем, вся эта схватка с бешенством и что на неё нашло Алисы, не так легко и спокойно прошла для президента и Шарлотты и Монтело, всё не могущих отдышаться и остыть от такого перенапряжения физических и душевных сил.
– Что и сказать, сильна. – Облокотившись одной рукой об стол, а другая была занята мотком скотча, бросил эту фразу в сторону Алисы президент. С чем никто не собирается спорить, убедившись хоть и стороной в этой очевидности. И все пока что молчат, про себя переживая и с трудом переваривая увиденное.
И что замечательно в плане заметить, так это то, что именно президент, как это со стороны видится, больше всех измождён и получается, что больше всех остальных вместе взятых отдал сил в этой борьбе против припадка безумства Алисы. И это несмотря на то, что Шарлотта и Монтело гораздо раньше его вступили в эту схватку с Алисой и значит, потратили куда существенней и больше сил.
И тут не дело в том, что у президента было меньше этических соображений и своих физических возможностей для демонстрации и проявления своей воли к справедливости и правоте, и за ним закрепилась репутация самого свободолюбивого и мудрого человека, где последняя характеристика была только слегка связана с его более зрелым, чем всякий женский интеллект возрастом, а тут имела место его сильная одышка, не только в физическом плане, что он сейчас так крепко перед всеми демонстрировал, – тогда как Шарлотта и Монтело только выпускали воздух из своих лёгких в сторону наползавших на глаза локон, – а сейчас только им осознанном морально-нравственном и чуточку философском значении.
Так президент, всё-также облокотившись об стол, глядя на дел рук своих в лице Алисы, ещё истерично трепетавшей из под скотча с вылупленными глазами, начал глубоко вдыхать и выдыхать, а если в общем, то отдышиваться, вполне возможно, и скорей всего, по причине такой резкой смены внутреннего климата и кругооборота воздушной среды в своём организме, неожиданно для себя натолкнулся на весьма удивившую и поразившую его мысль.
– А ведь мы сперва, на первых порах, на них надышаться не можем, и в итоге, всё заканчивается тем, что мы от этой встречи затем долго и с трудом отдышаться уже не можем. – Прямо поразила с ног до головы президента эта удивительная мысль, отчего он даже осел в ногах при виде на месте Алисы свою Барбару, с таким пронзительным и пробирающим до самых печёнок взглядом смотрящая сейчас на него, что президент в себе от страха потерялся, не зная, что теперь ждать от Барбары за то, что он с ней сделал. И как понимает президент, то очень зря и для своего будущего проблематично.
Ну а Барбара, что Барбара, она, зная Джозефа, как облупленного и поистрепавшегося на этой своей работе, всё отлично понимает и даёт понять и самому Джозефу, что от кого, кого, а вот от неё он точно никуда не денется, и ему всё равно в итоге придётся отвечать своей внутренней конституцией и государственностью перед ней. И чтобы значит, это дело не затягивать, она предлагает Джозефу прямо сейчас и по хорошему этот вопрос решить.
– Давай, Джозеф, развяжи меня по хорошему. Ведь всё равно ты меня развяжешь. – Начала давить и убеждать президента по его собственному не сознательному мнению быть дураком и недальновидным политиком Барбара.
И хотя благоразумие президента в данным момент играет не на его стороне (по какой причине, то это пока сложно сказать), он что-то не поддаётся на эти уговоры Барбары в сторону его разумных поступков. Вот что-то в Джозефе на данный момент такое в сторону негатива и подозрения в Барбаре присутствует по следам памятливых событий, когда он ей руки крутил и заламывал, и этот момент шибко не даёт покоя президенту и наводит его на глубокую мысль о том, что женщины, а в частности Барбара, особы такой крепкой чувствительности, что они ничего-ничего и никогда не забывают за вами и в частности за ним. И они быстрее вашу к ним доброту забудут, чем вот такое физическое насилие и склонение их к своему подчинению. И Барбара, уж точно не исключение из этих общих правил, и только её освободи от этих пут, она в момент бросится на него, чтобы указать ему на недопустимость такого к ней отношения.
Так что Джозеф пока что постоит и не будет верить всем этим словам Барбары, имеющим только одну цель – развязаться и затем сомкнуть свои руки на его шее удушающим приёмом.
– Вам, моя дорогая Барбара, давно уже пора отдохнуть от ваших вечных забот и хлопот. – Вот такую дерзость себе позволяет в сторону Барбары Джозеф. – Ты всегда меня убеждала в моей неспособности к самостоятельным поступкам и решениям. Что ж, сейчас мне выдался шанс это себе доказать и для всех продемонстрировать, так что посиди тут тихо и понаблюдай за тем, как я со всем этим справляюсь.
Ну а Барбара, как это не неожиданно, даже слышать не желает и не хочет о том, чтобы дать своему супругу право на самостоятельные поступки и решения, которые грозят вылиться к их привыканию в личных решениях, без консультирования с нею по всем вопросам, и тогда на каких основах существовать этому крепкому браку. Нет уж, чтобы не говорили и не думал Джозеф про себя, а Барбара большая сторонница крепких и традиционных отношений, где супруг выступает инструментом и продолжением всего внутри семьи задуманного супругой. В общем, теперь становится понятно, откуда такая тяга президента к примитивизму и всему тому, что с ним связано. У него выработалась привычка.
А между тем президент немного отдышался, и придя в себя, чтобы значит, оставить Барбару наедине с самой собой и таким образом с себя снять всякие табу, запреты и ограничения, решает начать демонстрировать в себе самостоятельность мысли. И первое, что он сделал, он повернул свою голову в сторону Оскара и посмотрел на того так, как он того заслуживает – с невыносимой претенциозностью и не пренебрежением только к одному, к его подрывной деятельности, приведшей к такому нестабильному состоянию Алисию.
[justify]И президенту в первую очередь, а затем всем остальным хотелось бы знать, как это удалось сделать Оскару, учитывая не пробивной на