Позиция номер – озадаченность
– Генерал Лабус! – прямо эхом отдался в сердцах этот, даже не окрик, а призыв к чему-то такому, героическому. Отчего сердца и поджилки всех буквально людей в ситуационной комнате наполнились потенциальным героизмом и отвагой свершений, с готовностью всем этим в себе поддержать того героя, на кого нынче указала судьба в лице президента. И только одному человеку хоть бы хны, параллельно и фиолетово на всё это. И этот человек именно тот человек, на кого пал выбор президента и значит, судьбы, быть в данный момент определяющим звеном для их будущего, от которого столько всего зависит, что не передать словами, и, наверное, поэтому, и все надеются, что только поэтому, этот человек так скромничает, и все ещё надеются, что не потому, что он не желает ничего иметь общего с этим человеком, на кого все рассчитывают. И имя этого человека точь-в-точь, как у того человека, чьё имя так вознёс на пьедестал героизма президент – Лабус.
В чью сторону чуть ли немедленно, спровоцированные своими рефлексами, все тут люди (что поделаешь, даже в вершине власти публика присутствует всё безликая, а иначе не найти места лидеру в истории, и приходится раз за разом так их всех обобщать) посмотрели, и натолкнулись там не стену собственного непонимания в виде зацикленного на себе, находящегося в вакууме автономии пренебрежения и игнорирования всего за пределами своего я в виде чёрного пакета, Лабуса. И теперь до многих начинает доходить, с чем связано такое странное и сперва необъяснимое поведение Лабуса. Кто прямо огорошил всех своей фантазией быть крайне чудаковым и придурошным типом, забравшись в пакет. Но, как оказывается, то этот Лабус не полный дурак и он знает, что делает. Он, предчувствуя, что совсем скоро все прорехи безопасности системы вылезут наружу, таким эксцентричным способом огородил себя от ответственности прямо сейчас за свои провалы в работе по организации системы безопасности. И даже никто сейчас не удивится тому, что Лабус в деле своей безопасности не пренебрёг ничем, в том числе и самыми пакостными и изощрёнными методами собственной изоляции от праведного гнева президента и его администрации. И поэтому придётся все эти разборы с Лабусом отложить до лучшего времени, как минимум, до того момента, когда у него самого уже не будет внутренних сил имитировать кризис отношений со своим желудком.
С чем полностью согласен и президент, с тошнотворным и брезгливым выражением лица посмотревший на эту чёрную капсулу в виде пакета, за которым прятался Лабус. Кто хоть и получил для себя отсрочку, но это не значит, что он получил иммунитет от неминуемого возмездия за свои огрехи в работе.
– От него сейчас нет никакого толку. – Говорит, махнув рукой, президент, и оба(!), им найден другой ответчик. И им будет гер Румпель…бл*ь, да сколько можно так всех мучить. Отчего этот невыносимый на выговор гер начинает попадать под подозрение в плане своего причисления к заговорщикам. А почему бы и нет, когда очень многое провоцирует в нём в эту сторону думать. Например, его не проговариваемая фамилия (ну и что, что всё это повторяется, а чем здесь ещё заняться), которая так и желается тобой забыться, чтобы не мучить для начала свой мозг, который должен сообразить над тем, как составить ту самую логическую и связующую цепочку из нейронов междометий, чтобы это его именование было зачислено в одну из ячеек идентификационных моделей людей. На что не у всех людей хватает оперативной памяти и многие предпочитают отождествлять это имя каким-нибудь коротким ником или символом. Что в итоге и приводит к разночтению в понимании о ком в итоге идёт речь. И этот многовекторный и многоликий Румпель…етит его через коромысло, уже на этом теряется для служб распознания личностей.
Плюс ко всему этому не нужно забывать о той психологической травме вашему сознанию, которую наносит этот многоликий тип, решивший через такое своё именное подчёркивание принизить любого из вас, кто не сподобился иметь таких многогранных и с воображением предков, и имеют лишь то, что имеют – максимум Леви, минимум Ли.
Что не просто невероятно бесит, но и мучает беспрестанно, стоит только посмотреть на эту напыщенную своей самоуверенность физиономию Румпельштиль…, а уж что с вами начинает происходить, когда необходимость в вас взывает к нему обратиться, то тут и словами не передать. Чего как раз и добиваются заговорщики, для кого внутренний разлад и растерянность у собранных здесь людей, как раз входит в их зловещие планы.
Но вот только в сторону президента все эти заговорщики не верно спланировали и рассчитали. Они-то все думали, что президент рохля и он при первой же опасности впадёт в депрессию, а лучше, конечно, в деменцию (когда опасность минует, то можно и себя будет вспомнить), но как сейчас к большому удивлению всех и вся в этом кабинете, включая несомненно и самого президента происходит, то он демонстрирует завидную самоуверенность, как будто он знает больше, чем все знают.
И президент без всякого культурного и этического кода тыкает своим указательным пальцем прямо в напыщенную своей самонадеянностью физиономию Румпель…что б ты, и в одно жёсткое слово: «Вот ты-то мне и нужен», отрезает ему все пути отхода, в том числе и в сторону комиссии по этике, куда он захочет пожаловаться за такое оскорбительное к себе обращение президента – ваша честь, представьте, он мне тыкал прямо в лицо пальцем, и всё при свидетелях, а не в полагающимся для такого рода обращении в наедине.
Но сейчас по актуальности на первом месте стоит ответ на заданный так замысловато президентом вопрос: Какого хрена ему нужен этот гер?
И понятно, и это видно по крайне растерянной и недоумённой физиономии Румпеля, что он понятия никакого не имеет о сути претензий к нему со стороны президента. Хотя, быть может, он так играет, выказывая свою разумную невменяемость. А так-то он сразу сообразил, с какой целью выбор президента на него пал. Он находился ближе всех к Лабусу, а также он из каких-то своих внутренних соображений (однозначно атеистических, то есть анархических) остался сидеть на своём месте за столом, тогда как все энергично бросились выполнять наказ президента искать камеры. И тут не заподозрить Румпеля в его большой информированности насчёт наличия в этой комнате камер слежения и контроля, просто будет преступно. Ну а то, что они рано или скоро будут найдены, то он и в этом не сомневался, желая посмеяться над своими коллегами, кто так остервенело пытается выслужиться перед президентом.
И получается так, что генерал Маккартур, кто выказал себя больше всех сноровистей и изыскательней, совершенно не этими качествами обладает в глазах Румпеля. А он для него самый первый лизоблюд и пресмыкающееся. Кому чего только не прикажешь, он всё это выполнит без разговоров. А вот эта информация очень будет интересна для врагов президента.
Но к этому ещё нужно прийти, а пока что президент ведёт разведывательную деятельность в сторону своих скрытых врагов, где Румпель занял самое очевидное и всё на это указывает место.
– По чьему распоряжению здесь были установлены камеры? – а вот и тот самый вопрос президента, который должен всё расставить по своим местам, и выявить внутреннего врага государства, Румпеля.
Но враг ожидаемо оказался коварен и подготовлен к любым, даже к самым каверзным вопросам.
– По-вашему, мистер президент. – Даёт буквально сразу же ответ своей наглой рожей Румпель. И надо отдать должное умению Румпеля быть наглецом и при том до одурения дерзким в сторону президента, кого он не только не тушуется, а он его не принимает в счёт, он сумел пробить брешь в позиции президента, в тот же момент растерявшегося и принявшегося чесать свой затылок в попытке вспомнить, когда это такое было и когда он отдавал такой наказ.
Ну а такой резкий разворот разговора на 180 градусов, меняет не только суть обвинения и сторону вины, но и также на чью сторону переметнулись взгляды внутренней поддержки социума. И как не прискорбно это осознавать президенту, то уровень его поддержки опустился до отрицательной величины. И если он сейчас не найдёт чем обосновать это своё решение, то кто знает, не устроят ли ему прямо сейчас самую ненавистную для президентов процедуру – процедуру импичмента.
Ну и президент, как это не раз с ним бывало, когда телесуфлёр заедало, начинает сбиваться на всякую глупость, покрывая себя и свою проводимую политику недостоверными данными.
– Это когда было такое? – вопрошает президент, и в самом деле искренне не понимая, когда он отдавал такой наказ.
– Да буквально на прошлой неделе. – Говорит Румпель так уверенно, что ему не поверить нет никакой возможности. – Сами ведь сказали, что нужно ужесточить контроль за информационной политикой. – А вот здесь лучше не говорить о том, что меня не так поняли и нечего вырывать смыслы из контекста моих слов, ведь когда дело имеешь с политиками, то тут лучше перебздеть, чем не добздеть (уж прямо в точку бьёт фразеология вражеского языка, аж прямо в ступор впадаешь от желания ещё раз и ещё раз окунуться с головой в эту дремучую, но такую насыщенную бездной невероятных ощущений лингвистику на грани разума и фола), и исходя политической конъюнктуры, как бы не прискорбно было это осознавать, а Румпель поступил так, как ему велела политическая целесообразность.
И вот случись в этой ситуационной комнате конфликт интересов на другого рода неприязненной почве между представителями двух разных точек зрения на целесообразность существования точки зрения противной стороны, того же генерала Маккартура и особняком к нему всегда стоящей госпожи госсекретаря, где каждый из них для себя резонно отстаивал неимоверно эксцентрично верность своей позиции на проводимую политику, – я считаю, что выход из себя не есть выход и это есть потеря себя, считал Маккартур, а я считаю наоборот, иногда надо выйти из себя, чтобы найти себя, считала Шарлотта, – что непременно перерастёт в пришибленность друг другом, когда свет в комнате на время погаснет по чьей-то президентской указке, всегда любящего находиться над схваткой, то разве не будет интересно всё это ещё раз прокручивать не у себя в памяти, а на большой экране своего телевизора.
[justify]И тут начинают в окружении президента шажок за шажком внедряться крупицы истин понимания истинных причин всех этих, всегда и когда-то непонятных причуд президента, как будто живущего не одну жизнь (есть у него такая в себе странная уверенность и чуть ли не вера во всё это), а как минимум, семь тысяч, – а ведь на концепции своего мироощущения и верования или не верования в одну только земную жизнь, а не как там буддисты себя реанкарнационно ощущают, безмерное количество раз живя, и строится политика