– Вот значит как. – С самой открытой угрозой не без удивления такое говорит президент и давай к чему-то в лице Броуди присматриваться. И не совсем долго. И даже Броуди не успевает у него спросить: «На чё ты там во мне уставился?». Тогда как президент уже прочитал желание Броуди это у него спросить и заранее дал ему ответ на этот вопрос:
– Вот хочу убедиться, какая из твоих щёк более греховна, а какая более податлива и служит для искупления греха своей соседки.
И президент сумел привести Броуди в смятение этим своим сложным для щёк заявлением. Отчего тот даже дёрнулся, чтобы пощупать свои щёки руками на предмет их соответствия этим утверждениям. Но так как Броуди продолжал находится в связанном положении, то ему пришлось полагаться на президента.
– Ничего не могу на этот счёт сказать. – Вот такое в ответ Броуди говорит, явно полагаясь на разумение президента. А президент, когда ему так доверяют, конечно, не может не ответить на этот призыв к помощи.
– Тогда придётся на практике выяснять. – И только сказал это президент, как без всякого перерыва он начал выяснять на практике то, что сейчас всех волновало. Правда, с некоторыми отклонениями в сторону более расширенных знаний насчёт внутренней сути Броуди. Но при этом не без того, что президент начал несколько противоречиво себя вести.
– Ах ты, падла! – врезав по левой щеке Броуди той своей рукой, которая была в мотке скотча, и потому, что президент был правша, а не как те исторические последователи требований Иисуса бить себя по щекам, судя по всему всё люди грешные, раз они начинают своё утро с мордобития с не кошерной стороны дел, президент сразу обозначил себя за как не слишком последовательного человека. Где он сразу раскрыл истинное лицо Броуди, и тогда зачем все эти дальнейшие требования к Броуди, раскрыть, кто он есть на самом деле.
Впрочем, президент всегда глубже копает, чем все предполагают, и если президент вот так сейчас сорвался на оскорбительное слово, то это ещё не значит, что он всего лишь пребывает в паническом состоянии, так сказать обескуражен вашим много на себя берущим поведением. И Броуди, у кого из глаз потекли слёзы в следствии вот такого напоминания ему президентом – кто есть ты передо мной, пыль и сучий потрох, – не спешит успокаиваться, мол, президент до меня довёл свою позицию и теперь дело за мной, как на всё это реагировать. А Броуди, будучи не на словах только знаком с президентом, отлично знает, что это только начало и президент, если сказал «А», то скажет и «Б».
Что так и произошло. – Не вижу в тебе смирения, Броуди. – И не пойми на каких, таких основаниях говорит такое Броуди президент, при этом очень цепко всматриваясь в Броуди. Ну а Броуди до слёз больно за такое к себе недоверие со стороны президента, и он его спрашивает, с чем связано это его утверждение.
– Ты не демонстрируешь христианские ценности, в частности готовность принять мир таким каков он есть. – Уж очень туманно и несколько провокационно (кому ты, Броуди, присягнул в верности, Сатане или мне?!) излагает президент. И Броуди ничего не может понять, хотя оправдываться он может.
– Настоящий профессионал должен от всего абстрагироваться. – Делает такое заявление Броуди.
– Интересно. – Задумчиво говорит президент. – А тогда на что ему ориентироваться в своей профессиональной деятельности. Если политик по своей сути определяет собой одну из частей мировоззрения, он сама субъективность.
– Это в том случае, когда с него спрашивают. А он отвечать не хочет или не знает что. – Даёт ответ Броуди.
– Я тебя понял. – Усмехаясь говорит президент. – А теперь давай не увиливай от ответа, и подставляй вторую щёку, как знак того, что ты готов идти на компромиссы, раз ты против того, чтобы тебя причисляли к адептам той или иной концепции понимания мира и войны.
И Броуди повернул вторую щёку президенту, но по той причине, на которой тот настаивал: все мы не самостоятельны, а сверяем свои решения с высшим сознанием, и в данной частности, все находятся под ним (президентом), а всё потому, что он адепт своего разума, и что тот считает рациональным, то тому Броуди и следует. А сейчас из всего того, что ему предлагают внешние обстоятельства, следует быть паинькой и так уж и быть подставить свою щёку этому маразму президента, и молиться на то, чтобы того не подмяла под себя деменция и склероз. Где он в момент забудет, что было пять минут назад, а при этом желание кого-нибудь себе подчинить у него всё также присутствует на инстинктивном уровне. И тогда Броуди придётся раз за разом подставлять свои щёки для ударов президента, а тому хоть бы хны, никакой усталости и боли в костяшках рук. А всё потому, что люди с неустойчивой психикой не чувствуют усталости, когда предаются своему безумию.
Но Броуди, не сказать, что повезло, но всё же не без этого. И президент, не только не забыл какая Броуди скотина, и что он изо всех сил, как следует врезал по подставленной щеке во имя справедливости и блага Броуди, чья гордыня воспарила сверх того и требовала для себя того, чтобы её усмирили, а президент не забыл даже то, о чём сам Броуди забыл и сейчас не помнил. А может он притворялся.
– А теперь, сволочь, говори, как тебя по настоящему зовут. – А вот и та заявка на злопамятливость президента, всё-всё помнящего, и в особенности то, по какой причине Броуди оказался в таком связанном положении.
– А разве вам недостаточно того, что вы меня на свой манер переименовали. – Вот такую дерзость демонстрирует в ответ Броуди, падла, ещё сплёвывая кровавую слюну чуть ли не на ботинок президента. Как прямо в первый раз этой их дискуссии.
– Ещё и язвит. – Реагирует на этот выпад Броудии президент. – Может я недостаточно был убедителен в своей потребности и желании выяснить на твой счёт хотя бы эту мелкую подробность? – зло так, с гримасами ненависти, вопрошает президент. И Броуди сейчас бы было полезно прислушаться к президенту и больше конечно, к голосу своего разума, советующему ему, перестать уже из себя строить героя и сдать ко всем чертям всех, чья сдача облегчит его пребывание здесь. – И крайне советую перевести стрелки на оппонента президента по президентской линии из страны Варварии. – Вот чего только не насоветует Броуди его голос разума, даже вот такую сложную комбинацию, и всё для того, чтобы все тучи и опасность отвести от него.
– Ну ты уж и сказанул. – Не может самому себе и своему воображению удивиться Броуди, готовые такие невероятные с разумной точки зрения комбинации придумывать. И Броуди даже становится интересно, до чего он может дойти в этом своём выкручивании рук реальности.
– И на чём я должен акцентировать внимание президента? – задаёт вопрос Броуди самому себе, а если точней, то голосу своего инстинктивного разума, который ради достижения цели, не только оправдывает средства её достижения, а он может посчитать так, что безрассудность поведения иногда куда как разумнее, чем следование путём ума.
– Нажми на самые больные точки президента. – Даётся такая подсказка Броуди. И Броуди сразу и не поймёт, что это может быть. И при этом заявляя откровенную глупость. – Их у него нет.
– Я имел в виду слабое место. – Поправляет себя внутренний голос Броуди. А Броуди всё равно продолжает тупить, переспрашивая. – А оно у него есть?
– Ну если ты его решил считать самой непогрешимостью, сравни богу, то тогда тебе прямая дорога в жрецы.
– Ладно, не торопи. Я только путаюсь. – Огрызнулся Броуди.
– Я то подожду. – Говорит внутренний голос Броуди. – Да только президент не похож на человека, который готов вечно ждать.
– Если не готов вечно ждать, то он точно не бог. – Усмехается про себя Броуди, подловив самого же себя.
– Ну! – подгоняет Броуди его внутренний голос, невидящий совершенно, что тут смешного.
– Я понял. – Наконец-то, догадался Броуди. – Первый грех и ошибка всех первых лиц – это их непомерная гордыня. А когда при этом ещё присутствует не соответствие душевного материала своему месту, на которое его вынесли непредвиденные только им обстоятельства, то тут как не обойтись без тщеславия, принимающего самые отвратительные формы.
– И? – подгоняет внутренний голос Броуди, видя, как накаляется на лице президента внутренняя обстановка.
– Он болезненно реагирует на любое упоминание того, что он своего места недостоин. – Делает вывод Броуди и сразу озадачивается вопросом. – И что это может быть?
– Да хоть что. – Теперь уже усмехается внутренний голос Броуди. – Например, если заглядываются на что-то такое, что им считается только своим и ничьим больше. – Добавляет внутренний голос Броуди и кивает в некую перспективную даль, где находиться некто, кто заглядывается и значит, считает за своё право иметь в свою собственность то, что ещё сейчас президент считал неотъемлемой частью себя и своей собственности.
А так как эти перспективы, как всегда слишком размыты, чтобы значит, снять ответственность с того лица, которое является архитектором этой провокации, – всё в руках твоего воображения, – то Броуди, глядя подслеповатым, из-за слёз, набежавших на глаза, взглядом сквозь президента, спрашивает. – А что насчёт кого поближе?
– Тогда Оскар. Как самый близкий вариант. – Следует немедленно ответ внутреннего голоса Броуди и тут же вслед звучит голос президента. – Бл*ь, отвечай о чём спрашивают!
Ну раз так Броуди спрашивают нервно и с оскорблениями, то он ответит также.
– Иван. – Отстукивая зубами, проговорил Броуди, не сводя своего принципиально ненавидящего взгляда с президента.
– Я так и знал! – хлопнув рукой себе по коленке, обрадованно проголосил президент. При этом Иван-рус пусть даже не думает, что на этом всё и с него не слезут. Президент беспощаден к врагам рейх… (это откуда-то не отсюда), а будет своевременней, к врагам демократии и инклюзивности, которых уже за одно то, что они вот так деструктивны и авторитарны, отменить и вычеркнуть из списков людей надо (это так демократично).
– Как твоя фамилия? – на манер представителей одной из ветвей протестантства, вроде как из лютеранского анклава рубежных идеологий объяснения действительности и права на жизнь и не только смерти, – задал вопрос президент.
[justify]А Броуди уже в себе собрался и был готов дать своим ответом отпор президенту. А как это у него вышло и получилось, то отпавшая челюсть президента, его глаза в кучу и невнятная мимика его разумения, что-то подсказывают в таком роде, что он ни