ночевать на раскладушке. Напарница, продавщица Нюра, принесла из дома смену белья. Потом хозяин, бородатый, горбоносый, постоянно что-то жующий, притаранил матрас, изгвазданный в краске. Хозяина звали Насвай. Скорее всего, прозвище. Он был похож на орангутанга, наряженного в цивильный костюм, курчавый мех выползал из-за верхней пуговицы.
Киоск находился в конце улицы, в тупике, куда ветер сгонял листья. Будто наэлектризованные, они липли к крыльцу. Я набивала листьями огромные коробки. Кроме уборки в обязанности подсобной рабочей входили переборка овощей, их выбраковка и, самое противное, переноска к мусорным бакам тяжеленных, намокших мешков с гниющими плодами. Даже бродячие собаки, отирающиеся у баков, с фырканьем воротили носы от плодоовощных отходов.
Притащив последний мешок, я закуривала, - Нюра научила курить. Я бездумно озирала околоток, бугрящийся от тополиных корней асфальт, ползущий по узкоколейке от мясокомбината маневровый локомотив. В просветах между новостройками-пятиэтажками щурилось солнце. Я думала о том, что в этих домах живут счастливые люди, но они не понимают своего счастья…
Время от времени, после обеда, в киоске собирались друзья Насвая – смуглые, небритые. Земляки. Я завидовала и им. Они не чувствовали себя чужими в холодном краю, далеком от теплой родины. Говорили на своем языке, цокали языками, до подсобки доносились взрывы смеха. Эти-то свою родню точно не прогонят, с завистью думала я, вешая на дверь табличку «Закрыто по техническим причинам». Меня мужчины как бы не замечали. Я подавала им чай – терпкий, почти чифир. Странно, но друзья Насвая никогда не пили водку. Лишь курили, гоняя папиросу по кругу. Тесное помещение заполнял терпкий запах гашиша. Иногда на низком столике появлялся шприц и резиновый жгут. Тогда, как по команде, стихали разговоры, хозяин отпускал Нюру и меня, и даже давал мелочь «на кино». Мне было некуда идти. Я шла на детскую площадку, садилась на лавочку и смотрела на детей.
Приставать Насвай начал на второй день. Подошел сзади, выплюнул свою жвачку мимо ведра, облапал по-хозяйски, задрал халат…
Я схватила веник, ткнула, не глядя, за спину. Видно, попала в глаз, если хозяин ослабил хватку, выругался не по-русски.
Насвай повторил попытку. Был конец дня. Нюра уже ушла – за ней приехал муж.
Кричать было бессмысленно, но я крикнула.
В подсобку заглянула Нюра. Забыла что-то, вернулась.
Хозяин отшвырнул непокорную работницу, рявкнул, чтобы я убиралась на все четыре стороны.
Идти было некуда. У меня даже паспорта не было. А без него не брали на работу, не говоря о крыше над головой.
На улице очередной порыв ветра взметнул кучку мусора – прошлогодние листья, конфетные обертки, окурки… Мусор я собиралась смести в картонную коробку, это входило в обязанность подсобной рабочей.
Я подумала, с ненавистью взглянула на топчан и выпалила:
- Водки хоть дайте.
Решила, что, может, будет не так противно.
Насвай обрадовался, закрыл дверь, засуетился, выложил на поднос мандарины, чебуреки, звякнул бутылкой, стаканом… Резко пахнуло спиртным.
…Спустя четверть часа возни в подсобке хозяин встал, крайне недовольный.
- Э-э, - взмах руки, - слушай, ты зачем такой холодный, а? Лежишь, как умер, понимаешь… Так не надо, понял?
Ее мутило. Наверно, от водки. Она кивнула, сдерживая позывы.
Я подумала, что теперь хозяин меня выгонит. Но он сменил тактику. Стал преувеличенно вежливым, называл Ларисой.
Однажды, когда к хозяину пришли его дружки, меня позвали за низенький стол.
- Э-э, - взмах руки, - бросай это, кушай… вот зелень, мясо, вино не водка, слушай, сладкий, домашний вино, чебурек хочешь?
Сам ты чебурек, подумала, однако за стол села. Мужчины оживились. Мне налили вина, и в самом деле домашнего, приятного на вкус.
Голова закружилась. Мужчины загалдели. Стены киоска раздвинулись.
- Слушай, хочешь, паспорт сделаю, да, земляк в милиции, начальник, да…
Паспорт это дело, подумала. Тогда я бы могла уйти из этого занюханного киоска, куда меня взяли без документов, и найти работу поприличнее. Купить себе пальто, ведь впереди зима, помочь заболевшей маме, вдвоем они стали бы жить в городе, сняли бы квартиру… Она и мама – рецепт счастья. И не надо никакого мужчины, никакой любви, о чем мечтают глупые девочки.
Я не оттолкнула руку со вторым стаканом вина. Вкус у вина был уже не такой приятный, горчил…
Очнулась в подсобке на топчане – полураздетая. Меня будто избили…
Видать, в вино хозяин что-то подмешал… Но было поздно.
И опять этот запах.
На расспросы в Центре о вероятном источнике заражения я упорно отмалчивалась.
Тот же итог постиг Бориса: я не ответила, замкнулась и три дня дулась. Возможно, гражданский муж оставил бы эти бесплодные попытки, они не доставляли удовольствия, но в Центре сообщили, что по инструкции не имеют права приступить к лечению, если пациент отказывается сообщить цепочку контактов. Хотя какое там лечение! Пользовали рибавирином – средством от гепатита, известного с эпохи развитого социализма, да задушевными беседами о здоровом образе жизни. В 1990-х на развалинах СССР медики еще не отработали антиретровирусную терапию, однако в своем кругу называли заокеанское чудо-средство на букву Z. Запад не спешил его поставлять.
Борис попросил поговорить со мной. После долгих уговоров я согласилась поведать свои секреты на диктофон. Но кассету передала не сразу, после двух напоминаний.
Пленка 04с. Бассаров. Кеша приводит невестку
Рыжеволосый мачо по имени Кеша полностью игнорировал появление в доме женщины. С легким презрением альфа-самца он позволял Лори гладить себя, лишь прижимал ушки, нервно подрагивая огненным хвостом.
Взаимоотношения Кеши с двуногим женским полом всегда были сложными, даже если эти ноги начинались от ушей. Дважды он нассал в туфли моих подружек, которые вздумали остаться у меня на ночь (приходившие на пару часов были помилованы). Имели место слезы.
«У-у, эту модель мне привезли из Чехии!..» - плакала гостья, швыряя туфли на каблуках-шпильках в прихожей, будучи абсолютно голой - от расстройства чувств она забыла одеться. Кеша шипел из-под кровати.
А что такое кошачья моча? Самое гадкое даже не в вони, а в том, что этот запах никакими средствами не извести.
Ревновал ли кот? Вряд ли. В конце концов, он же мужик в расцвете лет. Просто ощущал себя хозяином в квартире. В результате заклейменные мочой девицы больше у меня не появлялись, несмотря на то, что пришлось компенсировать рыночную стоимость импортной обувки.
«Выбирай, или твой котяра, или я!» - заявила одна такая.
Я выбрал кота.
Большой Игнор. Вот за что я уважал Кешу. Думаю, он тоже уважал меня - как альфа-самца. Но я испытывал куда больший респект: Кеша был последовательным буддистом – кем я тщетно пытался стать. Отрешиться от прошлого и будущего, жить настоящим.
Кошачьим своим умом Кеша сообразил, что Лори тут навсегда. И обувь новой хозяйки не трогал. Мужественно терпел ее ласки. Помогало и то, что мы с моей гражданской женой спали порознь. И Кеша по-прежнему под утро шастал в мою постель и грел печень, хотя с появлением Лори я умерил аппетиты по части выпивки.
Как все мафиози, Кеша разграничил сферы влияния на крышуемой территории. Однажды после того, как Лори задержалась в моей комнате до полуночи (ничем предосудительным мы не занимались), ее что-то напугало, и кот ее царапнул. Остался глубокий шрам. Последовала беседа в кабинете Тришиной о целостности кожных покровов. Да, представители кошачьих не подвержены ВИЧ, однако укусы и царапины влекут риск инфицирования «кровь в кровь», пусть и ничтожный, при посещении медучреждений.
Дурной пример заразителен. Однажды Кеша исчез из дома на двое суток, а поутру истошное мяуканье заставило меня, чертыхаясь, открыть дверь. Кеша был не один. Чуть поодаль выгнула спинку трехцветная кошечка, готовая дать стрекача.
На правах морды лица, имеющей постоянную прописку, кавалер уверенно перепрыгнул порог и вопросительно оглянулся на уличную знакомую. Помедлив, кошечка с игривым мурлыаньем юркнула в дом.
Понятно, случайная подружка в квартире не задержалась. Сожрав Кешин корм и вылакав блюдечко молока, она через ночь исчезла. На кухонном линолеуме осталось ее прошальное «прости» - аккуратная лужица мочи. Спасибо, что хоть не сделала пи-пи в опрометчиво разбросанную в прихожей обувь.
Однако случайная связь имела продолжение. Спустя пару месяцев на лестничной площадке трехцветная шалава принесла в подоле четырех котят. Они лежали в обувной коробке и отчаянно пищали – видимо, коробку принесли дети. Возле коробки покоились огрызки ливерной колбасы и консервная баночка с водичкой.
Трехцветная мамаша отвлеклась от облизывания котят, громко промяукала старым знакомым. Лори, не раздумывая, перетащила коробку со всей живностью в дом, заменила ее на более просторную – из-под женских сапог.
В общем, мы заимели невестку. Лори устроила живой уголок «мать и дитя» на кухне, отгородила угол стулом после того, как я ночью чуть не наступил на котят – искал бутылку с минералкой, вечером случился легкий сабантуй в «Белом квадрате» в честь дня рождения Бориса-2.
Дремавший на диване Кеша при появлении новых жильцов лишь приоткрыл один глаз.
Лори обложила колыбель с котятами блюдечками со сметаной и прочими кошачьими деликатесами, сюсюкала над слепыми детенышами, будто они человеческие.
Точно так же Лори принялась сюсюкать над детской коляской в палисаднике СПИД-Центра. С некоторых пор в Центр зачастили беременные дамочки – для них после постановки на учет в женской консультации в стране ввели обязательный ВИЧ-тест. Коляску сторожила пожилая женщина, бабушка посапывавшего внука. Спустя полчаса из здания вышла девушка в пестрой косынке – ее можно было назвать таковой, кабы не огромный живот, выпиравший из-под пальто. Лори продолжала делать заискивающие пассы над ребенком. При виде его матери она с восторгом уставилась на живот беременной, казалось, хотела его погладить; что-то спросила.
Видя детей, Моя Бабочка преображалась: сутулая очкастая пигалица светлела лицом, расправляла плечики, словно под лопатками прорезывались крылья, чтобы помочь взлететь над свинцовой чередой буден. Моя Бабочка. Недаром беременные дамы на крыльце СПИД-Центра поминали вертикальный путь...
