Я боялся взять телефон в руки, ведь ответ, судя по трёхнедельному ее молчанию, был вполне предсказуем, и я наивно оттягивал время, будто несколько секунд помогли бы спасти всю мою жизнь.
«О, боже! А если телефон сейчас замолчит? Замолчит – и всё! И я не узнаю, чего Светлана хотела. А если она готова сказать «прости»?» Если образумилась? Если поняла, что Фёдор не герой ее романа?
Я не выдержал внутреннего напряжения и принял звонок. Конечно же, это была она! Это была Светлана. Я задохнулся от волнения.
– Где Фёдор? – спросила она требовательным тоном и без элементарного обращения ко мне. Видимо, называть моё имя ей стало противно.
Её тон не оставлял сомнений, что ждать чего-то хорошего, мне не приходилось.
– Очень странный вопрос, – ответил я, – ведь ответ ты знаешь без меня.
– Я знаю, что вы его убили! Вам это ничего не стоит! Ты привык переступать через людей! Ты ведь гений! Тебе всё можно!
– Светлана! Неужели ты звонишь только для того, чтобы еще сильнее меня ранить?
– Скажи мне, где Фёдор? Скажи мне всю правду, где он?!
– Неужели ты не была на кладбище? – спросил я с печалью в голосе, не потому что мне было жаль Фёдора, но лишь потому, что от волнения мой голос плохо слушался и срывался.
– Брось ты все свои «неужели»! Вы мне все лжёте! Гроб-то закрытый. Там был не он! Вы устроили свой мерзкий заговор! Везде круговая порука! Вы подстроили нам с Фёдором ловушки! Ты просто не хочешь моего счастья! Но у тебя ничего не получится, только скажи где он?!
– Ловушки? Это он мне их подстроил, помешав улететь на родину. Это он мне врал от твоего имени, будто ты просила меня здесь остаться! Врал, чтобы сделать еще больнее! Это он предатель, изменник и садист, как и его отец! А у тебя почему-то во всём виноват я! Убийцы, ловушки… Что еще ты мне припишешь мне? Что тебя так одурманило? Чему он тебя научил, если ты сама себя губишь и не понимаешь этого? – произнёс я с издевательской интонацией.
Я услышал ее всхлипывания. Моё сердце сжалось от жалости. «Неужели она поймёт, наконец, что не я ей враг? Неужели это трудно понять, если вспомнить наше былое?! Я же готов простить! Я готов забыть это недоразумение!»
– Скажи мне правду, где Фёдор? – со слезами в голосе опять затараторила Светлана. – Он ведь жив? Я знаю, он просто не мог быть на месте той аварии! Я сердцем чувствовала каждый его шаг! Он не мог там быть!
– Если твой ненаглядный жив, то почему не примчался за тобой следом? – не выдержал я и в ответ на ее удар нанёс свой удар. Ведь я уже уяснил, что говорил не с родным человеком. У родного столько злости и презрения в голосе не бывает. Мои глаза, наконец, раскрылись. Я вконец утратил надежду, что когда-то всё у нас наладится.
– Тебе всегда было не до меня, а Фёдор меня любит! – стала говорить жалостливым тоном Светлана. – Я только теперь поняла, что это значит, когда любят! И я его люблю! И, будет тебе известно, я уже беременна! Я, наконец, стану матерью! Он дал мне то, чего я не дождалась от тебя! Но скажи мне, где он? Я же без него с ума сойду! Я уже схожу! Я так его люблю!
– Так же ты шептала и мне… Но всё забыла! Забудешь и теперь, и опять ошибёшься! Ведь ты запуталась в главном! У тебя же не любовь! У тебя – опасная болезнь, затуманившая мозги! Уж не знаю, может, вы камасутру с ним изучали, так бог тебе судья, только вспомни, что я же тебя предупреждал, этот яд разъест тебя как личность! Из созидающего человека ты превратишься в жалкую рабыню похоти! Посмотри на себя! Ты словно с обрыва свалилась, а подняться даже не пытаешься! Ты истинные ценности жизни так и не поняла! Ты же в его руках – всего-то орудие против меня! Не больше! Ты была ему нужна лишь для того, чтобы унизить меня и за этот счёт поднять собственную самооценку! Он же ничего собой не представлял как личность! Он отбросил бы тебя за ненадобностью, как только добился бы своего!
– Опять у тебя приступы… Всех учишь! Всё знаешь! Всех унижаешь! Несёшь какой-то бред! Какие-то обрывы! – в наступательной манере выкрикнула Светлана.
– Когда-нибудь ты поймёшь! Поймешь, что своими руками отбросила от себя самое ценное, чем обладала в жизни, самое настоящее, но что-то вернуть уже не сможешь! – выпалил я, понимая бесполезность любой истины и любой логики. – Женщина, сознательно бросившаяся в омут измены, голову теряет навсегда!
От боли в голове я больше не мог ее слышать, пот заливал глаза, сердце колотилось беспорядочно, с перебоями. Я выключил и отбросил телефон, ведь тоже сходил с ума. Голову распирало, казалось, заодно выворачивая шею и плечи, но иногда еще и молния жуткой остроты прокалывала мозг, видимо, выключая его на какие-то мгновения, потому что я ловил себя в падении.
Сколько можно существовать в таком напряжении, я не знал, но так жить невозможно! Даже сердце не выдерживает…
«Боже мой! – завертелось у меня в голове. – Как же так? Как люди умудряются жить рядом друг с другом, жить, казалось бы, всем общим, всем единым и притом до такой степени не знать и не понимать друг друга?! Какие же люди глупые, как оказалось, кем бы они ни были, кем бы ни казались со стороны! Они жаждут своего счастья, жаждут верной любви, а в чужих жизнях ведут себя как безжалостные захватчики и разрушители! Ох, люди, люди! Где ваш разум? Где ваши души? Где ваше бескорыстие, если в каждом вашем поступке проступает махровый эгоизм?»
Спустя несколько дней я подозвал к себе Бритни:
– Как настроение, миссис? – спросил я ее с вымученной после бессонной ночи улыбкой.
– Всё чудесно, сэр! Вам что-то понадобилось?
– Видишь эту тетрадь, Бритни?
– Конечно, вижу сэр? Что-то надо перепечатать? Я сейчас сделаю…
– Нет, девочка! – перешёл я почему-то на фамильярности. – Это, в некоторой степени, мой личный дневник. В нем нет ничего о нашей работе! В нём нет никаких секретов. Но я не хочу, чтобы он когда-то попал в руки чиновников, полиции или следователей… Вы меня понимаете, Бритни? Нельзя, чтобы он попал к посторонним людям. Вы его родным мне людям… В конце тетради есть адрес и деньги на пересылку. Понимаете?
– Конечно, понимаю, сэр! Я ваш дневник надёжно запрячу и никому не расскажу!
– Вот и хорошо, Бритни! Но вам надо будет на последней странице самой кое-что дописать!
– Что дописать, сэр? Я ведь ничего в этом не понимаю!
– Вы только не волнуйтесь! Не волнуйтесь, Бритни! Вы обязательно сами поймёте, когда и что вам придётся дописать! Вы сами это поймёте! Вы почувствуете, что пришла пора, и всё поймёте! А потом отправите эту тетрадь! Но не сразу и, желательно, из другого города.
– Надеюсь, сэр, что я всё сделаю правильно! Хорошо, сэр! Я постараюсь всё выполнить, как вы приказали, сэр!
– Спасибо вам, Бритни! Только я не приказал, а попросил вас мне помочь в той ситуации, когда я уже не смогу ничего сделать сам! Договорились?
– Сэр, не сомневайтесь! Для вас я всё сделаю как надо!
Я удалился в свой кабинет и решил, что хорошо это придумал. Теперь, когда меня не станет, логический конец всё равно появится! Я хорошо это придумал! Если моя исповедь окажется в руках бездушных чиновников, то она откроет им глаза на то, что им покажется совершенно не нужным, а потом навеки ляжет на полку какого-нибудь пропылённого архива. И тогда выйдет так, будто писал я это напрасно! А если исповедь попадёт в руки Пашки, то он ее обязательно опубликует.
Трясущейся от волнения рукой я на сотовом телефоне набрал номер со многими нулями в конце. Связь установилась оперативно.
– Слушаю! – отозвались где-то чистым и спокойным голосом.
– Как вы думаете, какая теперь на улице погода? – спросил я у того голоса.
– Ах, вы проверяете, действительно ли это мой номер?! – засмеялся голос. – Я всё помню! Не сомневайтесь, это я с вами говорю, уважаемый наш профессор Гвоздёв! Но, думаю, вам сейчас не погода интересна! – снова весело и доброжелательно заключил голос.
– Я прошу вас рассказать моей жене, где она может найти мистера Фёдора. Я прошу вас не препятствовать их сближению, и даже помочь, по возможности. И это всё, что мне было нужно, сэр!
– Не делаете ли вы этот шаг в состоянии аффекта, уважаемый профессор? Это ведь поступок сдавшегося человека!
– Я так решил… Ведь моя жена беременна. Пусть она познает радость материнства!
– Профессор! Вы понимаете, что играете в благородство? В самоотречение! В самопожертвование! Это всё так по-русски! Вы собственными руками отсекаете от своей судьбы человека, без которого, как я вижу, не способны существовать! Так зачем же вы себя убиваете? Побойтесь хотя бы бога! Уж если вы ей не нужны, то нам-то вы необходимы! Прошу вас, лучше подумать. Мне даже со стороны заметно, что ваша любовь способна любую женщину вознести на небеса от неземного счастья! И только вы сможете ее поддержать, возможно, даже завтра, когда развеется весь этот туман голливудских страстей!
– Я хочу, чтобы она была счастлива! Любимому человеку можно лишь угодить, но не причинять зло, даже если он в своих стремлениях ошибается! Я больше всего желаю ей счастья. Даже если это будет с ним… – настаивал я.
– Будь, по-вашему! Но условимся так. Сегодня пятница. Если до понедельника, до десяти утра, вы не дадите мне отбой, то я исполню ваше желание. Но советую опять обдумать всё с холодным рассудком, профессор, без сантиментов! От души желаю вам победы над вашими неприятностями! – телефон отключился.
Кажется, он прав. Я действительно отсёк ее своими же руками. Но так кажется лишь со стороны! Ведь не я, а она меня отсекла! Светлана! А я изменить ничего не смог. Это не моё благородство – это моя любовь к ней и моя беспомощность в создавшейся ситуации.
Впрочем, беспомощность – это какое-то странное слово. Мне всегда казалось, будто беспомощность – это неспособность человека самостоятельно что-то делать, а ведь оно, как теперь для меня прояснилось, означает, что человек остался без помощи! Беспомощность! То есть речь идёт не о самостоятельности человека, а о неоказании ему помощи другими людьми!
Странно, ведь раньше я не обращал внимания на эту тонкость. А теперь получилось, что и я совершенно беспомощен потому, что Светлана не пришла мне на помощь. Только она способна мне помочь! Только Светлана!
Она бы сейчас опять засмеялась, будто у меня снова начались «приступы». У нее это значило, будто я углубился во что-то своё, в свои странные мысли, которые ей были безразличны.
[justify]Ей почти всё было безразлично, чем занимался я. И так было давно, но меня почему-то это не тревожило. А потом выяснилось, будто это меня не занимали все ее дела, Светкины дела. Странно всё перевернулось с ее помощью! А если перевернулось, то всё стало незнакомым, всё увиделось вверх тормашками, как мы в
