Чёртова внучка 1-4 глава

чтоб летелось той далече и невозвратно. А теперь пора бы и выбираться с расчудесной полянки. Вдосталь она нонче чудес откушала. Вот только думка одна смутно тревожная покоя её накрепко лишила. 
– А чего это я, собственно, с грибами-то разболталася?
   Сбавив шаг, девушка поглядела в выси ясные на вошедшее в зенит солнышко. Нешто голову ей напекло? Отродясь подобной околесицы во уме её умнёхоньком не городилось. А как взгляд опустила, так и выругалась с досады многоцветисто в выражениях, коим повтору быть не может. Кругом-то, куды ни глянь, сплошь грибы, и никакой тебе вовсе тропиночки, будто и не было её ввек. Откуда пришла, куда идёт – ничего отсель не разберёшь. Ох и ударила тут в сердцах Эрмингарда ногою по ближайшему грибу, топоча его шляпку мясистую. А и зря, бедовая. Склизкое месиво – дегтя липче – присосалось к стопе девичьей, а из лопнувшего трупика грибочного выпорхнула туча светящихся спор да ударила прямиком ей в ноздри. И как ни отфыркивайся, как ни отплёвывайся, ничто не воспрепятствует им проползти в закрома твои нутряные. Мириады рыженьких, сродно ей самой, ногохвосток запутались в Эрмингардовых ресницах, а дрожащие её пальцы плотно обросли слизевиками-паразитиками. Мир будто бы остался прежним, однако ж вместе с тем вывернулся наизнанку. Лес – всё тот же, испокон веков сущий Лес дышит и жительствует окрест её. А вот и весёлое солнышко клонится к внучке Кунигундовой и, обратившись обрюзглым исполином, опрокидывает её навзничь, влезает, втискивается, разрывает. И щебечущие пташки клюют растёкшееся елеем естество, а неумолчно жундящие жуки спариваются у неё под языком. Кострище пламенеющего солнца оближет пятки, оближет чресла. Сквозь дымный чад к ней рвутся силуэты, вопиющие и молящиеся о ведьминой о смерти. И тогда насилующее её солнце обрело лик ангельски прекрасного юноши, который со слезами на глазах вонзил по самую рукоять клинок меж обласканных его лобзаниями персей. Небеса потекли нечистотами, взвихрившиеся галактики впихивались ей в глазницы, топча пульсирующие зрачки. Вселенная её съела. Мир её познал. И Эрмингарда закончилась, как и кончается однажды всё под этим небом.
   *** 
– Что за ...?!
   Но невыговоренные слова увязли в желчи, наполнившей её рот. Выгнувшись кренделем, едва не выблевала наружу всю свою душу. Долго, мучительно. Покуда горлом не пошла кровь. Скребла ногтями землю. Пред мысленным взором очень явственно представилась её одинокая могилка в лесной глуши. Однако приступ прошёл, и вот уж хмурая Ингигруден, уложив подругу на свои колени, омывает её позеленевшее – ядрёней, чем у самой кикиморы – личико. По-мужски – а то и вовсе по-звериному – мощные руки сгребли едва живую Эрмингарду в охапку, чтоб уволочь, припрятать ненаглядную потеряшку к себе в логово. 
– Ночуешь у меня, дурёха.
– Ночую? Так ведь Полудница едва по души вышла. – заплетающимся языком пробормотала рыжая, с тупейшим недоумением выпялившись на ехидно скалящуюся им вослед луну.
   Вот тебе и короткий путь.
   ***
   Мята и лимонная цедра, сушёные яблочки, лаванда и берёзовые серёжки – в постель болотницы рушишься, как в ароматный сад, зарываешься в него с головой, тонешь запойно и необратимо. Уложив малую, Ингигруден раскурила зелье и пихнула травную смолку в пересохшие уста Эрмингардовы.
– Нешто травушка-муравушка? Я-то полагала, меня ожидает порция свежеиспечённых нравоучений, а ты мне суёшь косяк. То есть, грибов, по-твоему, мне было недостаточно? 
– Нравоучения погодят и до завтра. Ноне от них мало толку выйдет. Сначала следует выкурить из тебя грибы, покудова они не вросли намертво. Трава чиста, а гриб хищник и паразит. Нельзя пускать его в нутро.
– Как нельзя? Ты ж жрёшь грибы. И меня даже угощаешь.
– Так я жру гриб дохлым – варю его или жарю. Если хочешь набить брюхо, гриб должно убить, то бишь состряпать из него какое-никакое едево – терпеливо и с умом. А если глотаешь гриб для знания, то опосля его надобно изгнать и вычистить кишки. Потому что он живой, и разуму в нём поболе, чем в твоём рыжем котелке – поселится в тебе и съест изнутри. Так шо, кури, приключенщица. 
   Послушно затянувшись до посинения, Эрмингарда просипела в своё оправдание:
– Так я ж, честно слово, и не хотела их есть. Они сами. 
   Болотная сестрица на это промолчала, прилегла рядом с ней на душистую зелень и тоже с чувством курнула – за компанию али для иммунитету от нечаянного грибного отравления.
– А ведь балакают-то, мол, цветы тамошние рвать воспрещено. Вот только не видывала я тама никаких цветов.
– Твоё счастье.
– Ужели цветы лютей грибов? Аль зубастее?
– Приход от них крепше.
– Верно, не понаслышке знаешь. Получается, за грибами цветы, а за цветами-то что? Ягодки небось?
   Девушки тихо рассмеялись в ладони и на какое-то время приумолкли.
– У меня было видение. Да не припомню никак.
– Оно и к лучшему. – со знанием дела заметила кикимора.
   Вновь замолчали. И на сей раз надолго. Из приотворённого дымохода на белёсые их скулы стекал звёздный свет. По спутавшимся рыжим и зелёным прядям ползала пара медведок и одинокий скарабей. Передавая друг другу нежно тлеющую самокрутку, подруги сцепляли меж собой пальцы на ногах и поедали глазами звёзды. А затем, когда время вовсе перестало существовать для них, Эрмингарда монотонно залепетала, как говорят сами с собой, без ожидания ответа:
– В лесу, в самой его глубине обитает нечто тёмное, ужасное и... невообразимо прекрасное. Я чувствую его. Оно всегда рядом. Смотрит из темноты. Бывает, стылый ветерок – как поцелуй могилы – коснётся твоего загривка. Но в душе понимаешь, нет, то не ветер. Смотрящий из темноты пронёсся мимо и, быть может, даже... дотронулся до тебя своими губами.
   В нависшей тишине стало слышно, как затаившийся в орхидеевом пологе богомол похрустывает челюстью, перекусывая ломкое тулово слабо трепыхающегося сверчка. 
– Знаю.
– Ингигруден, и ты молчала?! Почему ты никогда не говорила со мной об этом? Кто он? Что тебе известно? Ну же, Инги!
   Рыжая аж подпрыгнула от возбуждения, вмиг протрезвев.
– Единственное, что тебе необходимо знать, так это благоговейный страх, который убережёт твою душу от встречи с ним. Едва почуешь поблизости нечто чужеродное, неведомое, именования чему ты не знаешь, беги прочь оттуда со всех ног, и да оборонят тебя молитвы твоей матери.
– Бежать? Но почему? Разве ж он желает нам зла?
– Этого тебе никто не скажет. Но он иной, не один из нас, и даже его доброта может оказаться проклятьем для тебя. 
– Он часть леса, а, быть может, сам Лес, его душа. 
– Не ты ли сама призналась, что своим присутствием он навевает ужас?
– Да, но это чувство, словно глоток морозного воздуха после затхлости жарко протопленной избы – будоражит кровь, так что дыхание перехватывает, и голова кружится, будто во хмелю. 
– Умоляю, Эрмин, это тебе не какая-то там игра.
– Послушай, Инги, я ведь уже однажды встречала его в чаще. Совсем ребёнком, едва потеряв маму. Словно он явился утешить меня. Тогда мне не удалось его разглядеть. Во мраке мерцали лишь его глаза. Очень много. Кажется, я насчитала штук восемь. И я слышала скрежет его конечностей, словно гигантское насекомое неспешно разгибает свои суставчатые сочленения. «Кто же ты? Кто?». Его присутствие не сравнимо ни с чем, что я знала доселе. Это ошеломляло до дурноты, почти что до физической боли. Оказывается, мой родной, мой милый лес таит в себе нечто чудовищное. Или всё же чудесное? А, может, это одно и то же?.. И преодолевая страх, я шагнула ему навстречу, в темноту. «Поиграй со мной». Но он исчез. Я осталась одна во тьме. А на том месте, где он стоял, я нашла две горсти земляники. Такой свежей и сочной. В жизни не ела слаще. Вот только, Ингигруден, это было за неделю до Йоля. Земляника, понимаешь? Я часто вижу это во сне. Порою даже начинает казаться, что наша встреча мне пригрезилась. Но я ощущаю его взгляд. Он настоящий. Он повсюду. И когда он придёт ко мне в следующий раз, я обязательно догоню его и загляну ему в глаза.
– Эрмингарда, чёрт побери, ты в своём уме? Купилась на какую-то горсть земляники! А ты ни разу не видела, что бывает с мышью, которая лезет за куском сыра в мышеловку? Дары леса опасны. Мир ничего не даёт безвозмездно. Всё имеет свою цену. Остепенись, и довольно уже творить чёрт знает что. 
– Да ты и сама всю жизнь творишь чёрт-те что! И пускай ты завязала с бухлом и больше не таскаешь по всяким ублюдкам вроде Ульвара. Но насколько надо быть отмороженной, чтоб бросить такого мужика, как Бьёрн? Да если б мне нужен был муж – вот только муж мне на хера не нужен – так я б сама его у тебя отбила. А ты его послала на все четыре, и сычуешь тут теперь, укуренная. Слышь ты, курильщица, чтоб тебя, косяк хотя бы для приличия выплюни прежде, чем учить меня жизни.
– Да, я творю чёрт-те что. – смиренно согласилась кикимора. – Но погляди на меня – я здоровая, как лось. Стукну кулаком и черепушка вдребезги. А ты, уж коли уродилась такой хилячкой, будь хитрее и осторожнее. Иначе не выживешь.
– При всём уважении к твоим кулакам, я сильно сомневаюсь, что Лесной Дух тебе по зубам.
– Так я и не собираюсь с ним драться. Коли встречу, дам дёру. И пусть подавится своей земляникой.
– Брось, не такая уж ты трусиха, чтоб улепётывать пусть даже и от монстра.
– Это не трусость, а благоразумие. Слыхала такое слово?
– Оно встречалось мне на страницах религиозных трактатов. Но я сомневаюсь, что ему сыщется применение в нашем лесу.
– Эрмингарда!
– Ингигруден!
   Рявкнули так, что едва глотки на пару не сорвали. Но глядели любовно. Аж глазам больно от ласковости. 
– И хватит уже дело не в дело трендеть про Бьёрна.
– Так жалко ведь. Как бы с тоски не убился, бедолага. Ну вот я и пообещала, коли пронюхаю, чего там в башке жёнки его шалой деется, так всё ему и расскажу.
– Ах ты ж, маленькая шпионка. – прыснула от смеха болотница да набросилась на подружку с медвежьими объятьями.
   И уж так защекотала, да и сяк затискала, что та насилу не задохнулась от смеха.
– Слышь, козявка, если тебе так нравится Бьёрн, давай я с ним поговорю. Он сделает всё, что я ему скажу. И вправду, чего такое добро пропадать-то будет?
– Инги, ты чего? Шо это ещё за шуточки?
– Да я серьёзно.
– Да ну тебя, дурная. Бьёрн до чёртиков милый, но он же твой мужик, пусть даже ты и отказываешься это признавать. И вообще я говорила не всерьёз. Просто разозлилась на тебя. А так я, честно слово, ни в жизнь не стала бы отбивать парня у подруги. Даже если бы влюбилась без памяти. Это же гнусно. Ну, правда, Инги!
– Да знаю я, знаю. Не шуми.
– И вообще, сестра, на кой чёрт нам мужики, если у нас есть мы?
– А я тебе о чём твержу, курносая? – усмехнулась Ингигруден и чмокнула девочку в кончик носа.
   Сим и завершились их нонешние словопрения. Облепленные тишиной, что ватой, девушки окунулись утомлёнными телами обратно в растительные кущи ласкового ложа, приникли, смежив вежды. Чередовали ненасытные затяжки с трепетным прикосновением к локонам друг друга. И намертво срастались сплетённые их пальцы, и червячками свившиеся воедино пряди ткали из себя роскошный огненно-берилловый ковёр. 
   Но вопреки их ощущениям, ход времени остался непреклонен, и ночь свергалась к своему успению. В хлам обкурившаяся кикимора