Чёртова внучка 1-4 глава

уснула прочно и беспробудно. Зато Эрмингарда точно на муравейник улеглась. Неужто грибы так в ней и ворочаются? Али растревожило душу бурливую воспоминание о Том, который глядит из темноты?
   Привстав на локте, девочка поцеловала спящую подругу и крадучись прошуршалась махотными ножками к выходу. Улизнёт до свету, покамест Ингигруден не проспалась. Котомку-то ейную рыжая потеряла на грибной полянке. И как пить дать, едва скумекает о сём рачительная болотница, так всучит ей новую поклажу. А и чего доброго снарядится провожать до самого дому за ручку да за шкирочку, чтоб ножки-ходилушки не заманили вдругорядь горе-грибницу на неходную тропу.    
   Ух и зябонько же с ночи-то те́льцу худо кормленному, да и мокронько пяточкам босеньким по росистой мураве стрекать. Ёжится на скаку, по плечам мёрзлым ладошками лупит. И во весь дух стезёй старо-проверенной к терему бабкиному несётся. Уж чего-чего, а коротких путёв ей отсель и до скончания веков не надобно. 
   А тут глядь – блестит чего-то средь былья, посвёркивает. Преклонилась, а тама пуговичка. Перламутровенькая! С окаёмочкой золотистою! Уж красива́ – не налюбуешься! И откудова взяться ей посередь чащи, коли никто из местных добра таковского отродясь не на́шивал? Лес добрый – что ни день подарочком всяким балует. То пуговка, то бусинка. Или стёклошко цветное, а то и обломок затейливой игрушки, слаженной на потеху какой-нибудь капризной принцессе. А случалось и такие вещицы находить – верно, из-за самого моря-окияна – что ни именования ихнего, ни тем более назначения Эрмингарда ведать не ведывала. И тем были они волшебны. Не просто красивые безделушки, но и загадочные осколки иного, недоступного ей мира, простирающегося где-то там за пределами родной дубравы. Живущий во мраке, прячущийся в промозглой глухомани – он принёс ей отблеск манящего чужеземья, о существовании которого девушка, быть может, никогда бы и не задумалась, если бы не его чудодейные дары. И чтоб там Ингигруден ни балабонила, а всё ж люба Лесу чёртова внучка. Крепко люба. 
   Стянув с шеи нитку с рябиновыми бусиками, рыжая нанизала на неё дивную пуговичку и к самому сердцу, к груди взволнованно трепещущей привесила. Да не забыла, духом благая, на четыре стороны земно поклониться Лесу в признательность за милый нежданчик. А в душе-то едва не пелось от радования нечаянного. Вот только скоро пению тому скончание вышло. Как терем родительский увидала, так и померкло лика свечение, точно в острог она вертается. Крив да кос бревенчатый домишко, будто жук полудохлый, вбок завалившийся и лапками беспомощно сучащий. Ведьмин огородец сплошь куколь да плевел с лебедой. Зато сад за домом буен и курчав, но окромя хозяйки никому туды ходу нет. Из трубы дым коромыслом, как на пожаре. Присно у ней там чего-то на огню пригорает-зажаривается аль кипятится-выпаривается. А сама-то уж вона – топчется цербером при калитке, словно вышла внученьке навстречь, хлебом-солью, родимую, приветить. Да токмо взамен соли ждёт Эрмингарду перчённый бабкин взгляд, а вместо хлебушка сжимает Кунигунда в мозолистых руках заточенный любовно да от крови ржавый топор.