Что касается достижения целей, которые Фромм смешивает с надеждами, то отнюдь не надежда лежит в основе постановки целей. Этой основой является неудовлетворенность сознания человека существующим, которая сначала заставляет его желать иного для собственного потребления в течение более-менее продолжительного ожидания, которое большей частью кончается ничем, но иногда - после некоторой паузы для «собирания» мыслей – человек изыскивает средства для удовлетворения собственного желания, которое только в этом случае превращается в цель, и к ней уже можно стремиться найденными способами.
Так что это желание в ожидании при незнании как быть и что делать для его удовлетворения и называется надеждой, посредством которой желание обретает в виде образа соответствующий объект, но он, как «виноград для лисы», пока недостижим.
Вместе с тем объектом надежды, может быть, вопреки утверждению Фромма, не только настоящее, но и прошлое, и будущее, однако, как правило, надежды связаны с будущим потому, что на это их провоцирует неудовлетворенность сознания человека, которому хочется лучшего, чем у него имеется: меньше угроз и опасностей, больше вкусной еды, разнообразных удовольствий, приятных новостей, более комфортного жилья, интересной и хорошо оплачиваемой работы, настоящей любви и искреннего уважения к себе, большей внешней свободы для удовлетворения своих желаний, что требует и больших денег, а также, по возможности, большего простора для творчества.
И от подобной неудовлетворенности сознания человеку никуда не уйти. Она и есть исходная точка всех потребностей любого живого существа, в том числе и человека, и эти потребности в виде образов проявляются в сознании человека как надежды, которые потом уже могут превратиться в цели, если к ним приложатся средства достижения искомых объектов.
Если же, как полагает Фромм, объекты надежды находятся только в текущей реальности, то тем самым, в частности, он автоматически уходит от проблемы смерти, которую в силу незнания последействия этого феномена, не спасает «состояние бытия», но спасает надежда на жизнь после смерти, которая ничем не оправдана, но надежда и не должна оправдывать себя и всё остальное. В конце концов, и иллюзорные надежды не только негативны, но и имеют свойство утешать, раз ничего больше не имеется.
Сторонник релятивистского прагматизма американский философ Ричард Рорти рассматривает феномен надежды с точки зрения соответствия его пользе, полагая, что если человек находится внутри объекта, например, в рамках общественных отношений – в социуме, то он прежде всего имеет дело с текстами, разговором. Познание мира ограничено его положением и нахождением к определенном контексте истории, поэтому он не способен понять истинную природу реальности, а также не может «заглянуть» и во вне, да всё это ему и не нужно, поскольку, обращаясь к прошлому, он может создавать образы будущего в форме социальных надежд, трансформируя желания в ожидания лучшего, которые не могут быть определенными окончательно из-за фактора случайных изменений, но, тем не менее, ведут к творческому поиску нового, внушающего оптимизм и содействуя стремлению к бесконфликтному существованию.
То есть Рорти полагает, что люди всегда могут договориться благодаря некоей общности социальных надежд: «Ту работу, которую предполагалось делать доказательствами общей природы человека, должны совершать в особенности романы и этнография, которые делают чувствительными к боли тех, кто не говорит на нашем языке. Солидарность должна быть сконструирована из маленьких кусочков, она не ждет того, чтобы ее нашли в форме пра-языка, который мы все сразу признаем, как только его услышим» [23. Part 2, chapter 4].
Подобный «базарный» подход Рорти к феномену надежды граничит с абсурдом, поскольку он сделал надежду главным фактором улучшения состояния общества на ненадежном основании конформизма.
Во-первых, надежда – всего лишь ожидание чего-то более благоприятного, ничего не гарантирующее, причем чаще всего приводящее к очередной глупости или даже катастрофе потому, что не имеет под собой твердой основы, которую Рорти еще более ограничивает только литературой и разговорами, отрицая поиск истины, как фактора, влияющего на наиболее действенный подход к изменению реальности на экспериментальной и доказательной, а не «разговорной» базе. О каком улучшении ситуации в обществе, а тем более о социальной гармонии в этом случае можно говорить?
Во-вторых, прогресс основывается не на «голой» надежде, а на переводе ее в цель, которая потому является оной, что уже просматриваются реальные способы и пути ее достижения, вследствие чего вероятность достижения цели существенно повышается, тогда как только одна надежда ввергает социум в сферу действия случайности, сводя его к стадному существованию.
В-третьих, гармония в социуме недостижима, несмотря на все надежды на нее, в силу двойственной природы человека, «дикое» (природное, или сугубо эгоцентричное) сознание которого никогда смирится с призывами культурного самосознания к равенству и братству, разрушая любые попытки приведения общества к гармонии, что само по себе, то есть в борьбе обеих форм сознания, обеспечивает изменение самого сознания.
Надежда на самом деле есть одно из орудий продвижения к новому, не позволяя человеку успокоиться на достигнутом наряду со страхом, интересом, воображением, свободой на основе неудовлетворенности сознания собой и своим окружением.
2, Выявление источника и смысла феномена надежды.
До сих пор феномен надежды в значительной степени не исследован, по всей вероятности, потому что кажется очевидным сам по себе, хотя при ближайшем рассмотрении в этом явлении обнаруживаются самые разные и часто противоречивые стороны.
Кроме того, о надежде говорят только в применении ее к человеку, не удосужившись обрести понимание того, что в каждом человеке существуют и взаимодействуют между собой древнейшее природное сознание и существующее только у человека самосознание, базирующееся в основном на культуре поведения, а не на следовании только природным законам.
В человеке проявляются особенности природного сознания, которое есть та единственная форма сознания, которая присуща животным. Поэтому некоторые характерные черты природного сознания становятся основой высшего сознания (самосознания) человека. Иначе говоря, если у животных они проявляются в инстинктивно-рефлекторной форме, то человек может пользоваться ими совершенно сознательно, но, конечно в усовершенствованной форме.
Поэтому имеет смысл сначала посмотреть, есть ли у животных или даже у земноводных особенность сознания, напоминающая надежду человека.
Для этого прежде всего следует отметить тот факт, что любая надежда изначально есть ожидание чего-то или кого-то.
А само по себе ожидание характеризует любое живое существо, которому непременно требуется пауза перед совершением любого действия, поскольку к действию необходимо ментально и физически подготовиться, будь то прыжок или решение задачи.
Таким образом, становится понятным, что ожидание, или пауза перед действием не продукт только опыта, а она заложена в генетической программе любого живого существа, а опыт лишь детализирует ожидание для живого существа.
В частности, хищник выжидает удобный момент для нападения, антилопы сбиваются в стаю, помещая в ее середину свое потомство, ожидая каждый миг нападения, а такая продвинутая и сообразительная тварь, как домашняя собака, выжидает у порога хозяйской подачки в виде кусочка повкуснее. И эта «надежда» собаки иногда оправдывается.
Удивительно, но это собачье поведение сильно напоминает манеры отдельных людей, например, нищих на паперти, так же ждущих подачки непонятно за что.
То есть опыт и генетическая программа, например, животных основываются на использовании случайностей, которые систематизируются путем реализации системы проб и ошибок для повышения эффективности подготовки к последующему действию в соответствующей паузе.
Вообще говоря, случайность, более тяготея к хаосу, не способна быть надежной опорой структурному порядку, нарушая его всё время. Поэтому, давая непрерывные изменения живой среде, она же способствует столь же непрерывному разрушению складывающегося порядка, заставляя живые существа полностью подчиняться себе, особенно не размышляя, основой чего является рефлекторно-инстинктивный механизм действия - один и тот же для всех живых существ, что бы с ними не происходило.
Однако мирозданию требуется как разрушение, так и более-менее успешное созидание, которое может удовлетворить сознание, придав стимул его развитию удалением от бессмысленности существования только на уровне потребления ощущений.
[justify]Таким образом, в мироздании наиболее преуспевает в отношении приобретения смыслов в соединении их с ощущениями только то, что может сообразить, как эффективнее разрушить или создать, чему способствуют отнюдь не случайные процедуры и не какой-то порядок, непременным условием которого является стабильность, а только креативность и самодеятельность, всегда приводящие к сравнительно быстрому достижению ожидаемого или неожиданного результата, вред, пользу или даже невеликий смысл которого
