Поэтому наиболее эффективно созидать и разрушать, кроме субъекта, обладающего как сознанием на уровне ощущений, так и самосознанием, никто и ничто не способно, что означает невозможность как единому сознанию, так и индивидуальному сознанию обойтись без него в качестве наиболее эффективного орудия собственного развития и потребления жизненных коллизий.
Получается, что, с одной стороны, для человека, который вместе с тем и животное, феномен ожидания в качестве инстинктивной подготовки к действию заложен в его природном сознании, а с другой стороны, осознанное ожидание для человека есть не что иное, как желание получить тот или иной подарок от жизни за труды и жизненные тяготы, и это ожидание подарка в виде того или иного образа, то есть надежды на его обретение в реальности, не может не проявляться в его самосознании, раз оно сначала представляет человеку ту или иную возможность, которая в дальнейшем может превратиться в действительность, если человек окажется способным спланировать свои действия целевым образом, то есть рассчитывая на определенный результат за счет применения неких способов его достижения.
Тем самым, в отличие от животного, человек, благодаря имеющемуся у него самосознанию, оказывается способным на целевой порядок действий, несмотря на изначально спонтанный характер желаний и ожиданий, поскольку точных знаний для этих ожиданий не имеется.
Однако, раз изначально в проявлении у человека надежды заложена случайность в форме спонтанного ожидания лучшего или более приятного - без точного знания предстоящего и путей его достижения, то человек способен обрести в своем сознании лишь образ желанного, который обещает что-то полезное или необходимое, но пока это желанное недоступно в силу своей внеплановости и не полной определенности, однако оно возможно в достижении, если в ожидании не сидеть сложа руки, а пытаться конкретизировать пока зыбкий образ желанного для того, чтобы понять, что следует предпринять для перевода ожидания в действие, либо, натолкнувшись на иной случай, обратиться к другой надежде, которая может показаться более перспективной.
Таким образом, инстинктивное ожидание угрозы или подготовка нападения, характерные для природного сознания, в человеке сочетаются с более или менее смиренным желанием обретения некоего конкретного воздаяния с соответствующим удовлетворением за труд и страдания в обозримое время, но, желательно, быстрее.
Поскольку обе эти формы сознания взаимодействуют между собой, как правило, при доминировании одной из них, то предметом надежды может быть как грубое желание тех или иных телесных услад, пока еще недоступных, так и желание творческих успехов, то есть в большей или меньшей степени соответственно грубо физическое или ментально-культурное.
Вот это осознанное ожидание получения от жизни не только тягот, но и чего-то наиболее интересного или полезного, либо необходимого можно квалифицировать в качестве в той или иной мере обоснованной надежды не в загробном мире, а еще при жизни.
Однако, как и всё прочее, та или и иная жизненная возможность способна выродиться в свою противоположность в осознанных поступках человека, которые часто замешаны на ошибочных постулатах и непродуманных действиях.
В этом отношении надежда есть фантом, когда человек надеется, как он считает, на лучшее совершенно безосновательно или на авось.
Например, он начинает воровать, надеясь разбогатеть, но, статистика гласит, что почти все воры, кроме, конечно, представителей властной элиты, попадают рано или поздно в тюрьму.
Тем не менее, даже безосновательная надежда имеет то позитивное свойство, что добавляет оптимизма при совершении в общем-то неразумных поступков, одним из которых, в частности, является борьба за справедливость с вооруженными до зубов властными структурами. Эта борьба будоражит общество, не давая ему застыть и сгнить в стагнации, хотя справедливость, которая на самом деле для каждого своя, достигнута быть не может, а революционеры погибают или становятся ретроградами.
Сама по себе надежда отражает ту особенность самосознания, неудовлетворенность которого не способна сразу преобразоваться в цель, поскольку спланировать свои действия первоначально идеально точно человеку не удается никогда. Дело в том, что объем информации редко является достаточным и на всякое действие может быть сильное и неожиданное противодействие, а разобраться в хитросплетениях событий чаще всего удается лишь применением разрубания «гордиева узла» или, например, типичной для китайцев политикой выжидания, когда всё встанет на свои места, и можно будет оттеснить или уничтожить противников, ослабленных в сражениях между собой.
Поэтому надежда есть необходимое промежуточное звено между неудовлетворенностью самосознания и целью. В этом звене неудовлетворенность обретает смысл и форму потребности в некоторой паузе между действиями путем создания образа потребности, но не имея подходов к ней.
Надежда является личным достоянием самосознания, а не ослабленным видом веры, обретение которой означает перенесение уверенности в себя, в частности, на уверенные действия некоего постороннего всесильного и всезнающего верховного существа, тогда как надежда есть уверенность в том, что еще при жизни собственными силами можно обрести некие желанные плоды, а не только болезни и беды. Вопрос лишь в том, насколько обоснованы эти надежды.
Достаточная определенность этих желанных плодов отличает надежду от фантазий и мечтаний, которые, как правило, далеки от реалий жизни, и наиболее характерным примером этаких фантазий является маниловщина (см. «Мертвые души» Н. В. Гоголя).
А примером вполне определенной надежды могут быть соображения молодого Владимира Ульянова, известного в дальнейшем как Ленин.
Поначалу он просто надеялся сделать всех остальных людей, по крайней мере, довольными жизнью в мире без эксплуатации человека человеком, не ведая конкретных путей достижения подобного результата.
Но со временем он нашел в марксизме, как ему казалось, действенные методы достижения гармонии в обществе путем уничтожения всякого рода эксплуатации трудящихся, а заодно и эксплуататоров. Этим самым он преобразовал свою надежду на всемирную гармонию уже в цель.
Правда, эта цель не была достигнута как из-за негодности средств, так и вследствие ее утопичности, что, в свою очередь, демонстрирует проблематичность любой цели, если ее сближать с желанием, в котором кажущееся разумным, достижимым и даже необходимым, может быть обычным фантомом.
Отсюда видно, что надежда и цель стоят рядом, но в надежде не наблюдается способов достижения желанного и состоит она всего лишь в ожидании его, а цель предполагает использование тех или иных методов, которые позволяют организовать стремление к установленной потребности, что, тем не менее, не гарантирует достижение цели.
То есть надежда может перейти в цель, если найдутся адекватные способы достижения желанного или необходимого. И наоборот, если способы достижения цели оказываются недейственными, то она или теряется, либо превращается в бесплодную надежду, которая, тем не менее, может еще долго морочить голову, потому что желания, даже глупые, неистребимы.
Таким образом, никакие надежды не оправдываются без преобразования их в цели, то есть сами по себе надежды не панацея вызова счастливого будущего - они не создает непосредственно благоприятные обстоятельства, но дают перспективу, иногда, правда, ложную, но в любом случае надежда может утешить, либо ободрить, что часто является спасительным.
Тем не менее, слабость надежды заключается в том, что она не решает поступающие проблемы и не способна сама по себе ответить на текущие вызовы, поскольку надежда – это, как правило, желание получения воздаяния в грядущем за тяготы жизни, а не решение текущих проблем.
Помимо прочего, зыбкость надежды на успех подчеркивается, например, и тем, что даже наличие такой солидной базы как определенные способности или таланты отнюдь не гарантирует успеха в жизни, под которым, как правило, понимают приобретение известности, богатства, славы, власти и т. п., без достаточного образования, адекватного выявления соответствующих способностям сфер деятельности, сильной воли, связей с сильными мира сего и удачного стечения обстоятельств.
Поскольку ожидание-пауза заложена в генной программе каждого живого существа, то и ее осознанная форма – надежда – никуда и никогда при жизни исчезнуть не может, и даже умирая, каждый человек, включая атеиста, если, конечно, он не последний болван или ненормальный, рассчитывает на пока неизвестную ему жизнь в будущем.
В частности, основатель космонавтики К. Э. Циолковский, надеялся, что составляющие его тело атомы, в соответствии с теорией вероятности, могут собраться в ту же комбинацию через некое число лет, хотя и невообразимое, которые пролетят для него незаметно вне времени, и он снова возникнет через мириады лет в каком-то бытии, как ни в чем ни бывало.
Каждая религиозная конфессия заманивает в свое лоно индивидов именно внушением им надежды на будущую жизнь, и этого соблазна многим избежать не удается.
[justify]Правда, бывает, ложные надежды приводят в отчаяние, но продолжающаяся жизнь с ее возможностями и не всегда с безрадостными событиями снова вызывает надежду на лучшее, и так о самой
