Больно 1 глава

вместе с тобой.
– А чего ты такой дохлый-то? Я думал, ты вообще дошколёнок. Но раз про «жи-ши» слыхал, значит, уже поточил зубки об гранит науки. В какой класс ходишь?
– А в никакой.
– Чего это так? Уже аттестовался? Экстерном? 
– А меня выгнали из школы.
– За что? Чего там могла натворить такая козявка?
– За то, что я тупой... и грязный. – пробормотал детёныш, стыдливо потупившись. – И теперь я насовсем останусь тупым. И кроме таблицы умножения до шести и «жи-ши» с «и» ничего не выучу. Но у нас в классе был мальчик, который даже по слогам не умел читать. А его все любили и хвалили. Поэтому что его привозят в школу на машине, а его мама ходит в красивом платьице и с бусиками. 
– А твоя мама в чём ходит? – как бы невзначай осведомился ты.
– В колготках. И они такие все в дырочку. 
– Чё, в одних колготках? – уточнил ты, начиная уже о чём-то догадываться.
– Нет, ну у неё ещё тут такие штучки и тут. Тоже с дырочками.
– И куда она такая... нарядная с этими своими дырочками ходит?
– На работу.
– И... кем работает-то?
– Этой... ну... прости... те... тут... кой. – неловко выговорил твой крохотулечный приятель.
   Ну, это многое объясняет. Узнали, чем зарабатывает на жизнь его мать, вот и выгнали, твари, из школы под предлогом неуспеваемости. 
– В гостинице пашет или на улице?
– На улице. Там... сям...
– Паршиво. Была б валютной, вы бы хорошо жили. Но туда не всем удаётся пролезть.
   Простите-тутка это звучит, как нижайшая ступень развития в древнейшем из ремёсел – настолько истасканная и презираемая шваль, что ей приходится просить прощение за само своё существование. А потом у них рождаются вот такие задохлики, над которыми измываются все, кому не лень. 
   Молчишь. Крепче сжимаешь его худосочную ладошку и исполняешься болезненной нежностью к тщедушному недорослику и заочно к его мамаше, потому что трепетно любишь всё, что уродливо и искалечено. Как ты сам.  
– Ой, а у меня есть для тебя гостинец! – вдруг пронзительно вскрикнула эта пискля, так что ты аж вздрогнул от неожиданности.
   Едва дыша, с каким-то прямо-таки благоговением мальчонка вытащил из кармана зажёванную бумажную салфетку, в которую был завернут такой же мятый, как он сам, бутерброд.
– Угощайся! – самозабвенно протянул он тебе своё щедрое подношения, весь засветившись от счастья, как лампочка.
– Спасиб, канеш. Но я того... не голодный. – сдержанно ответствовал ты.
– Возьми, пожалуйста! – жалобно взмолился Венька. – Ты не смотри, что он чучечку помялся. Он очень вкусненький! Мама всегда делает вкусненькие бутербродики. А большие мальчики их отбирают, но не кушают, а топчут. И писают на них. А мамины бутербродики очень-очень вкусные! Честна-честна! Мне мама сегодня два бутербродика дала – один я скушал, а второй в меня уже не влезет, потому что я накушался. А мама очень расстроится, если я его обратно принесу. Потому что она говорит, я должен хорошо кушать, чтобы не болеть. Возьми мой бутербродик, пожалуйста! У меня пока что нет для тебя вкусняшек. Но он тоже очень вкусный. Хоть и мятенький. Просто я уже скушал один, а этот бутербродик остался. Потому что два бутербродика в меня не влезает, а мама говорит... – по второму кругу пошёл малёк, доводя тебя до тихого помешательства своими бутербродными страстями.
– Да отстань ты от меня со своим бутербродом! Не хочу я его есть! – раздражённо отмахнулся ты от этой прилипалы.
– Ты не хочешь брать мой бутербродик, потому что он грязный? Но он честна-честна совсем не грязный и не заразный. Когда в школе узнали про мою маму, они стали обходить меня стороной, как будто я грязный. И все говорили, что я какой-нибудь заразный. И учителя боялись ко мне близко подходить, чтобы не заболеть. И другим ребятам запретили со мной играть. А мама того глупого мальчика, которая в красивом платьице, пришла на урок и сказала, что мне нельзя учиться с её сыном, потому что я его испачкаю. И меня выгнали. Но я не заразный! И мой бутербродик не грязный. А когда я принесу тебе вкусняшки, они совсем-пресовсем не будут заразные! Ты тоже думаешь, что я грязный? Ты боишься от меня заразиться? Но я не буду тебя ничем заражать. И ты не заболеешь. Пожалуйста, не считай меня заразным. Я честна-честна не заразный... я... я...
   На этой ноте его голос сорвался, и малец залился слезами, захлёбываясь в собственных соплях. Ты просто остолбенел от шока. До чего же эти выродки довели ребёнка. И это, чёрт их дери, школа? Триумф педагогики и просвещения! И так некстати перед глазами всплыла картина, как ты утром в папашиной тачке, чуть не давясь от жадности, уминал конфеты. Воспоминание о них встало поперёк глотки, едва не вызвав приступ тошноты. А этот клопик и за год, наверное, не видит столько сладостей, сколько ты сжираешь за раз. И нет бы, хоть что-то оставил на потом – угостил бы сейчас малявку. Прожорливый хомяк. Чтоб тебе обосраться потом этими чёртовыми «вкусняшками».
   Сплюнул, сгрёб в охапку это хнычущее горюшко, со всех сил прижал к себе.
– Эй-эй, прекращай. Ничего такого я вовсе и не думал. Сами они – грязные, заразные и вонючие бациллы! Срать на них на всех. Ты чистенький, хорошенький мальчик. И я вовсе не боюсь чем-то там заразиться от тебя. – ласково заверил ты его и чмокнул в солёную от слёз щёку. – Видишь, я тебя целую, значит, никакой ты не грязный. Ну, правда. Кончай ныть, а то по жопе тресну. Где там эта тряпка, давай ещё раз высморкаемся. Вот так. Успокоился? Я не хочу есть твой бутербродик, потому что тебе самому надо хорошо питаться. Ты вон, какой хиляк. Сам говоришь, мама расстроится, если ты будешь плохо кушать. Так что лопай его сам, договорились? И кстати, забудь про вкусняшки. Ничего ты мне не должен приносить. Понял? Я просто пошутил. Очень неудачно.
– Нет, я принесу. – твёрдо заявил тот, подняв на тебя упрямый взгляд.
– Тьфу ты, липучка. Мне не нужны твои вкусняшки с бутербродами. Сам их жри. Можно подумать, ты каждый день пачками лопаешь конфеты. Где ты их для меня возьмёшь?
– Куплю...
– На мамкины деньги? Ну, молодец! А ты знаешь, какая у неё тяжёлая работа? Она тебя вон прокормить не может. А ты готов отдать всё своё пропитание первому встречному. Тебе вообще, что ли, мамку не жалко?
– А я... я сам заработаю. – печально вякнул пристыженный твоими упрёками ребёнок.
– Заработает он. Вот вырастешь, тогда и будешь зарабатывать. А пока слушайся мамку. И съедай всё до последней крошки, что она даёт, чтобы стать сильным. И тогда никто больше не посмеет тебя обижать. 
   Мальчишка грустненько притих, а потом вдруг встрепенулся и, ткнув пальчиком в полуразвалившиеся бараки, облепившие склоны оврага, сообщил тебе:
– Мы пришли. Я тама живу.  
– Ну лан, чеши давай. Хотя это... погодь.
   Совершенно безумная мысль ворвалась в твой больной мозг пламенеющей кометой и прежде, чем голос здравого смысла успел устеречь тебя от этой глупости, ты выгреб все деньги из кармана и вложил мальцу в ладонь со словами:
– Вот, отдашь своей мамке.
– Нет, как же... – пролепетал ошарашенный дохлячок, заторможенно мотая своей башкой.
– И не спорь мне тут, козюлька ходячая. – строго пригрозил ты ему. – Я не тебе даю, а твоей мамаше, так что твоё мнение вообще никто не спрашивает. Ты только... не говори ей про меня. Она может подумать что-то плохое. На самом деле нельзя ничего брать от незнакомцев. Ты учти это на будущее. Но я... я ничего такого не сделаю. Просто она не поймёт. Поэтому скажешь ей, что нашёл деньги на земле. Давай их вот так помнём и испачкаем грязью. Ну а что? Вполне реалистично получилось. Всё, покеда. Чего пялишься? Вали уже. Или пенделя дать для ускорение?
   Порывисто обхватив тебя ручонками за пояс, шмакодявка приникла к твоей груди и сквозь всхлипы горячо прошептала с такой любовью, на которую способны только дети:
– Азазель, ты самый-самый лучший на свете! Лучше тебя только мамочка!
– Довольно. – сдавленно выговорил ты. – Нечего мне тут плесень опять разводить. А то припрёшься к мамаше весь зарёванный, испугаешь её почём зря. Кыш-кыш! Пошёл от меня!
   На миг уткнулся лицом ему в макушку и мягко отпихнул от себя. Проводишь его глазами, не спеша закуришь, полюбуешься видами.  
   Итак, а теперь давай трезво оценим ситуацию. Ну и какого хера ты сейчас натворил? Решил поиграть в благородного принца, в рыцаря чести? Ты у нас теперь вылитый Робин Гуд! А может, Айвенго? Или, чтоб ему провалиться, сэр Гавейн? Ах, как отважно он заступился за какого-то обосранного нищеброда! Да ещё и пожертвовал ему всё папашино бабло! Овации! Восторг! Слёзы умиления! Смотри только не лопни от самодовольства. Твоё кривлянье попросту смехотворно. Ведь, когда начнутся ломки, ты проклянёшь и этого слюнявого недомерка, и его шлюху-мать, и всё благородство во вселенной. Скулить, как сучка, метаться в поту, разгрызая пальцы до костей. Тебе это нравится? Нравится?
   Где ты теперь возьмёшь деньги на дозу? Опять выпрашивать в долг, заискивать и лебезить, как последняя потаскуха. Под их презрительными взглядами. Завися от них, как пескарик, угодивший на крючок.   
   Или, может, вернёшься домой к папочке? Отличная идея! Он даст. О да, куда он денется. Он же никогда тебе ни в чём не отказывает. Ведь знает, что ты отплатишь ему той же монетой.
   Ну и куда ты мчишься, как загнанная антилопа, вслепую натыкаясь на людей? Надеешься убежать от себя самого? Думаешь, этот голос заглушат ревущие тачки, хохот проходящих мимо тёлок, обрывки попсовых хитов, топот многосотенной толпы?   
   Просто пойди и вернись домой. Как он и хотел. К ужину. Ты же знаешь, какое блюдо будет подано к столу. Тебе оно по вкусу? 
   Так тебе это нравится? 
   Правда, нравится? 
   Нравится?!
– Заткнись!!!
   Этот надсадный вопль заставляет прохожих тревожно озираться с неприязнью во взорах на разговаривающего с самим собой шизика и нарка, нарушающего покой их размеренной жизни. Они никогда не догадаются, что я сам не меньше ихнего смертельно боюсь и адски ненавижу его. Но всё же он вновь берёт надо мною верх. Не позволяя плакать и молиться о прощении, растягивает мои дрожащие губы в похабный оскал. И тащит моё глупое тело, мою мёртвую душу, мой уснувший разум в беспросветное никуда. 
   На поиск лекарства от всей боли мира. Того лекарства, которое стало моей болезнью. Болезнью, исцеляющей меня от жизни. От той жизни, что мертвей самой смерти.