Больно 1 глава

на лестницу.
– Вали уже в класс, оболтус! – проворчала та, ещё пару раз наподдав охраннику. – Большая перемена скоро начнётся, а он только на занятия припёрся.
– Ой, кстати, а не знаете, какой у нас сейчас урок?
– История.
– Твою ж мать. 
   Распахнув ногой дверь в кабинет, ты тут же едва не тюкнулся носом в самого завуча – принесла ж её нелёгкая именно в тот момент, когда тебе не посчастливилось прогулять половину учебного дня. Встретили тебя торжественной минутой испуганного молчания, как того мужика с небезызвестной картины Репина. Хотя нет – скорее, как самого Пинхеда, явившегося по их души во всей своей красе. Когда мёртвая тишина наконец-то пресеклась возбуждённым шушуканьем, из каждого уголка класса до твоего уха донеслись обрывки фраз.
   «Разве его не отчислили?», «какой же он классный!», «когда уже этого ублюдка посадят?», «ура, сейчас кое у кого случится инфаркт», «а кое у кого уже случился оргазм», «я не буду учиться в одном классе с этой сволочью», «уф, а я уж боялся, что больше некому будет срывать уроки», «жалко, что он тогда не сдох», «нет, я обязательно схожу с ним на свидание в этом году».
   Американская улыбка, замершая на губах завучихи, тем временем растянулась в нервно подрагивающий акулий оскал, а историчка в одночасье переквалифицировалась в истеричку и заголосила в одной тональности с Монсеррат Кабалье:
– Нет! Нет, Наталья Львовна, мы же договаривались! Что он здесь делает? Разве Шнайдера не должны были выгнать из школы?
– Мы пересмотрели этот вопрос за время летних каникул.
– Учтите, если он останется, я увольняюсь!
– А это всегда пожалуйста. У нас тут силой никого не держат. И прошу вас, Надежда Павловна, не устраивать сцены. Мы с вами на работе, а не в зоопарке. Держите себя в руках. 
– Его присутствие на занятиях недопустимо! Не вы ли говорили, что по нему колония плачет.
– Я такого никогда не говорила. Шнайдер сдал все экзамены за девятый класс с удовлетворительными оценками. И количество его прогулов не превышает допустимую норму.
– Что значит, удовлетворительные оценки? У него же двойка по истории!
– У него тройка. – жёстко возразила Львовна, сверля свою подчинённую выразительным взглядом.
– Какая тройка? Я сама ставила ему двойку.
– Вы за лето запамятовали. Это у вас от нервов. У Шнайдера стоит тройка по истории.
– А я вам говорю, двойка!
– Надежда Павловна, не смейте повышать на меня голос. Тем более при детях. И давайте начистоту, вы придираетесь к нему из личной неприязни, что совершенно непедагогично. А ведь он вполне способный ученик. Вот скажи нам, Шнайдер, когда закончилась Великая Отечественная Война?
– В сорок пятом. Тыща девятьсот. Мая. Девятого.
– Вот, видите. Золото же, а не ученик.
– Эрудит. – съязвила историчка. – Да это любой дебил знает. Вы бы ещё спросили дату рождения его отца.
– А вот этого я, кстати говоря, не помню. – вполголоса заметил ты.
– Как я сказала, так и будет. – отрезала завуч и торжественно заключила, ослепительно сверкая своей клыкастой лыбой в тридцать два зуба. – Шнайдер продолжает обучение вместе со всем нашим дружным коллективом. 
– Нет, я этого так не оставлю. Я буду разговаривать с Петром Владимировичем.
– Я бы попросила вас, Надежда Павловна, не прыгать через голову.
– Какую ещё голову? Пусть этот вопрос решает директор.
– Он уже давно всё решил.
– Так пусть скажет мне это лично!
– Я! Вам! Лично! Это! Говорю! Что ещё вам не понятно?
– Ох, как же я люблю, когда бабы за меня дерутся! – вставил ты своё словечко в их страстную перепалку.
– Марш за парту, Шнайдер. И чтоб впредь никаких эксцессов, ясно? – выцедила сквозь зубы завучиха, усердно маскируя гримасу отвращения под трескающейся от напряжения улыбищей. 
– Есть, сэр! – иронично сделал ты «под козырёк» и потопал на своё законное место на задней парте у окна, за которой уже успел расположиться ботан Ревякин, видимо, никак не рассчитывающий на твоё возвращение.
   Но тебе было достаточно лишь повернуть голову в его сторону, как тот мигом слился на соседний ряд со всем своим ботанским скарбом. 
– Итак, на чём мы остановились? – тем временем продолжила Львовна. – Ах да, мы же знакомились с нашей новой ученицей. Линда Захарова переехала к нам из Москвы и с этого дня будет учиться в вашем классе. Прошу любить и жаловать.
– А любить – это мы любим. – с двусмысленным смешком подал голосок Петренко – прыщавый кретин, у которого небось и девки-то отродясь не было.
   И только теперь ты обратил внимание, что по другую сторону от завуча и вправду стоит некий неопознанный тобой объект дамского пола. Бледная и тощая, точно циркуль. Из-под банданы торчат иссиня-чёрные космы. Растянутая майка с надписью «анархия» болтается на ней, как на вешалке. Сверху видавшая виды косуха. И вишенка на торте – драные лосины в сочетании с тяжёлыми армейскими ботинками, знатно заляпанными грязью. Наряд, конечно, зачётный. А вот в остальном полный провал. Размер походу нулевой. А рожу и вовсе не разглядеть под длинной чёлкой и готическим макияжем. На фоне местных девок – натуральный кошмар. Однако... именно это и любопытно. Да и имечко какое. «Линда». Так что ты не удержался и смачно пропел:
– Ма-ма-ма-марихуана – это не крапива, не бери её.
   Класс оценил твою иронию и дружно загоготал, а новенькая прожгла тебя насквозь таким взглядом, что ты чуть не поперхнулся воздухом. А это, пожалуй, даже возбуждает. 
– Тихо! Тихо, я сказала! – прорычала Львовна. – А ты, Захарова, проходи на любое свободное место. Вот только учти, школа у нас приличная, и хоть обязательную форму повсеместно отменили, но мы всё же настоятельно рекомендуем ученикам приходить на занятия в соответствующей одежде. Для девочек наиболее подходящий комплект это какая-нибудь там блузочка – чистенькая, пристойная, без прозрачных вставок – и юбка не выше колена. Тебя, Рожкова, это тоже касается. А ещё лучше – так сказать, от греха подальше – носи брючки. А то мальчики у нас озорные, любят куда не надо нос совать. Так тихо мне тут! А то развеселились! И брюки, чтоб были без дырок и прочих безобразий. А кто по-хорошему не понимает, тот у нас отправится вместе с девочками на урок домоводства, чтобы штопать там свои рваные портки. Ты меня слышал, Петренко? На первый раз, Захарова, мы тебя, конечно, извиним, а на будущее, будь любезна, прислушайся к моим советам. Да, и не забудь, пожалуйста, с завтрашнего дня носить сменную обувь. Потому что вот то, что сейчас обуто на твоих ногах, это форменное неуважение не только к уборщице, но и ко всему нашему коллективу. Надеюсь, Захарова, ты меня поняла.
   В ответ на это новенькая покосилась на неё со столь смертоубийственным презрением – будто в унитаз слила – так что блистательный оскал наконец-то сполз с рожи завучихи. С тем Львовна и убралась восвояси, вверив радение о вашем зоопарке многострадальной историчке, которая уже, по всей видимости, находилась на грани нервного срыва. Несмотря на то, что народа с прошлого учебного года убавилось чуть ли не вдвое, пустых парт в кабинете не оказалось – многие сидели поодиночке, рассеявшись по классу, словно мухоморы на полянке. Поглядев по сторонам, Захарова прошла в конец класса и приземлилась за последнюю парту через проход от тебя, рядом с этим чёртовым Ревякиным. Интересно, а какого хрена она подсела к этому плюгавому чмошнику, а не к тебе. Крайне огорчённый таким положением дел, ты моментально вскинулся на ноги и кивнул ботану:
– Жить ещё не надоело? Испарись.
   Затравленно скукожившись, Ревякин послушно утёк обратно к окну, откуда был согнан пару минут назад, а ты с торжеством занял его место и, расплывшись в обаятельной улыбке, обратился к своей угрюмой соседке по парте:
– Приветики. Меня зовут Азазель. Скажи, а ты веришь в любовь с первого взгляда? Ну, в такую любовь, которая...
   Не дожидаясь продолжения, новенькая показала тебе фак и прежде, чем ты успел достойно ответить на такое хамство, свалила за парту к этому сучьему ботанику.
– Эй, я ещё не договорил! – рявкнул ты, схватив её за плечо, чтобы развернуть к себе.
   Нет, готичка не просто смахнула твою руку, она вцепилась тебе в запястье и выкрутила кисть, так что у тебя чуть искры из глаз не посыпались от боли. Но ты же не какой-то там лох, типа всех этих не вполне половозрелых школяров – так что тебе удалось шутя высвободить свою руку, после чего ты взбешённо замахнулся на бесстыжую девку кулаком. Однако сука ловко увернулась от удара и мастерски съехала тебе с вертушки в живот. А вот это уже лихо. Класс потонул в испуганных девчачьих взвизгах и в восторженных воплях парней, загудевших дружным хором, словно болельщики на футболе. Им всем только и оставалось, что рассыпаться по кабинету вдоль стеночки, покуда вы с этой фурией, свившись в разрушительный смерч взаимной ненависти, сшибали парты и раскидывали стулья. Историчка, мудро рассудив, что в одиночку с таким стихийным бедствием ей нипочём не справиться, взвыла, как сирена «скорой помощи», и сию же секунду ретировалась с поля битвы. 
   А ведь тебе ещё ни разу в жизни не приходилось драться с тёлкой. Это ж неписаный закон: девочек бить нельзя, ибо они существуют для куда более приятных занятий. Вот только никакая это к чёрту не девочка, а самая настоящая дьяволица. Мало того машет кулаками, как прожжённый мастак в уличных боях без правил, так ведь вот ещё какая хитрость: на каждом её пальце сверкает по несколько штук серебряных колец, что создаёт эффект натурального кастета. Только и успевай уворачиваться, если не хочешь, чтобы твой лепной носик превратился в кашу. Набросилась сущей бестией, сшибла с ног, после чего вы принялись по-звериному кататься по полу, готовые разорвать друг друга в клочья. Ты и сам не стал особо церемониться с этакой дрянью и настолько осатанел от злости, что сумел-таки с горем пополам подмять паршивку под себя, заломив ей руки и сцепив пальцы на её жилистых запястьях. Но тут произошло нечто странное. В самый разгар вашего побоища, вы внезапно на пару замерли, впившись друг в друга злющими взглядами и тяжело дыша, будто после отчаянно бурного секса. Косуха уже давно слетела с её плеч, сползший вырез майки обнажил выпирающую ключицу и трепетно пульсирующую, голубоватую жилку над ней. Даже зубы заныли от какого-то совершенно нездорового желания по-вампирски вгрызться в эту фосфорически-белую кожу и синюшные вены. Но страшнее всего её зрачки. Пронзает насквозь сумасводящим, электрошоковым взглядом, словно расчленяя тебя скальпелем. Это же она. Та самая. «Девочка с глазами из самого синего льда». Даже дыхание спёрло. 
   Это был миг вселенской катастрофы, будто вы последние люди на земле, единственные выжившие после ядерной атаки. Мир кончился. Всякая жизнь угасла. Осталась только она одна, только её учащённое дыхание и лихорадочная дрожь ваших соприкасающихся тел. Склонился ближе, уже готовый укусить её за шею или поцеловать в губы, а может, и то, и другое попеременно, вновь и вновь, ещё и ещё... И именно в этот грандиозный момент судьба преподнесла тебе свой безжалостный удар. По яйцам.
   От всей души вмазав тебе коленом в пах – точно пенальти, сука, забила – Захарова спихнула тебя на пол и вся подобралась, похоже, приготовившись ко