Чёртова внучка 8 глава

мыслей рыжая повалила кадку на бочок, да и покатила её к лесу. Бойко с уклона катилась боченька, а следом за ней и девочка вприскочку скакала. А теперь надобно придумать, как дельце лучше справить. Обратить оное в иное? Взять хотя бы того же песку – он, поди, не намного дороже соли, значит, и жертва будет посильной. Вот если песок в золото превращать, тогда без дополнительной платы не обойтись. Но переменная магия ненадёжна. Как бы не вышла одна лишь видимость, без изменения содержания. А то попробует грымза Эрмингардову соль, а она чистый песок. Саму тогда таковской солью накормит. Не лучше ли призвать соль из закромов матушки-вселенной? Но это уже сродни воровству. У тебя прибудет, значит, где-то недостаток случится. Если только... выпросить у всего мира меньше, чем по горсточки, буквально по четверти от щепоточки – это, поди, не так ущербно для всякого отдельно взятого дома. Надобно попробовать. Поглядела вправо, оглянулась вспять да левую сторону обозрела. Никого не видать. Можно милых дружочков-помощничков звать. Ослабила шнуровку на платье и, обнажив грудь, запрокинула головку – да кружиться, да и танцевать вкруг себя, простирая руки к небу с песней призыва на устах. А уж пела, пела-то – и слова такого не найдётся под небом, чтобы пение то описать. И они откликнулись. Примчались к зовущей. Малёхонькие да удаленькие друзья Эрмингардовы. Жужжащие, летучие, жалящие, стрекочущие. Крохотные братцы подлетали к дочери леса и, осторожно пронзая белёхонькую кожицу жалами, жвалами и хоботками, сроднялись, лобызали укусами, пили по полкапельки пьянящей, что вино, крови девичьей. Она почти не чувствовала боли, ведь любящие её приятели были воздержанны и чутки к дарительнице. Гудящая стая разноплеменных насекомых приголубила её своими крылышками, вкусила любовное жертвоприношение и, пропитавшись Эрмингардовой душой, разлетелась прочь сквозь пространство, сквозь время, до края и за край земли. А затем вокруг девушки заискрились, точно снежные хлопья малые горсточки серебра – алмазно блистающее крошево соли. Закружилась ещё скорее. И словно весь подлунный мир пустился в пляс вместе с Кунигундовой внучкой. Сверкание соляной метели. Снующие туда-сюда комарики, стрекозы, оводы, слепни, осы, мошки и жуки. И рыжая, вертящаяся, поющая – в центре вселенной, словно первопричина бытия и движущая сила сущего мироздания.  
   Даже бессильно пав в траву, ещё некоторое время девочка ощущала бесконечное кружение галактик. Постепенно приходя в себя, она оторвала головку от земли и, глазками окрест пошарив, усмотрела неподалёку заросли крапивы. С благодарственным словом приложила травушку целебную к нежно ужаленным персям и подтянула платьюшко, опасливо косясь на дубраву, как бы не случилось у сего свидетелей. А как в бочку заглянула, так и заверещала от радости. Полна боченька солюшки, да и прямо с верхом. Для верности испробовала язычком – как есть, самая солёнейшая соль на свете. Ай да, Эрмингарда! Ай да, ведьмушка! Однако ликовала молоденькая ворожея недолго, ибо мигом смутило её осознание своей оплошности. И как же она обратно этакую тяжесть попрёт? С горки-то весело было порожнюю катить, а попробуй её полнёхонькую в гору затащи. Али колдовством? Но силёночек-то уже вовсе не осталось. Ну и глупая же она! Вот и как теперь быть-то? Разве что... Фридлейва о помощи попросить. Ох, нет. Определённо, нет. Как же ей после вчерашнего ему на глаза показаться? Она ж, что свечка со стыда сгорит. Но, как ни крути, а рано или поздно свидеться-то им придётся. Надо просто сделать вид, будто ничего особенного не произошло. Подумаешь, поцеловал! Мало ли, кто её ещё в будущем поцелует. И чего ж, ей от них от всех прятаться, что ли? Ну уж нет, она отсель взрослая женщина, и ей не пристало робеть по столь ничтожному поводу, как поцелуй. Главное, вести себя отважно и даже несколько нахально, чтобы этот негодяй не посмел над ней боле потешаться. Вот ща как дверь ногой распахнёт, да и такая ему с порога: «здорово, брат!». И всё, и никакого тебе смущения.
   ***
– Зд-д... здр... – промямлила девочка, опасливо выглядывая из-за двери.
   А хозяина-то не видать. Значит, не судьба. Ну и отлично, сама справится. Не больно-то оно и хотелось.  
– А кто это у нас тут прячется? – вдруг прозвучал над самым её ухом бархатом обволакивающий голос, так что мелкая аж подпрыгнула от неожиданности.
– Ты какого чёрта вечно со спины подкрадываешься, подлец?!
– А чего ты такая шуганная стала? Маленькая на монстров охотиться ходила. А теперь тебя едва тронь, сразу в визг ударяешься.
– А вот и нечего меня трогать! Выискался тут, трогатель, чтоб тебя! Всё-то он шарит повсюду лапами своими да... да языками.
– Так ты из-за поцелуя, что ли, обиделась? Ну прости, не удержался. Ты в последнее время вся такая миленькая – сил нет, как хочется тебя ласкать. Но неужели мой поцелуй оказался столь противен? – жалобно, точно ребёнок, выклянчивающий угощение, проканючил Фридлейв и попытался навязчиво заглянуть ей в личико. – Я же так старался сделать приятно моей малышке. И тебе совсем-совсем не понравилось? Прям вот ничуточки? Ну вообще-вообще нисколечко?   
– Не тычься в меня! – злобно буркнула Эрмингарда и, наконец-то набравшись мужества, чтобы поднять на него взгляд, ахнула от изумления. – Ой, а чего это у тебя с лицом?
– Раны любви. – насмешливо ответил знахарь, скребя пальцами свою обезображенную щёку, с которой клочьями слезала кожа. – Тут давеча одна прелестная барышня поцеловала меня в щёчку, а засим облила кислотой, видимо, для того, чтобы сделать наш первый поцелуй ещё более незабываемым. Так сказать, оставила след не только в душе, но и на роже. 
– Это... это... я, что ль?
– Ага.
– Ой, бедненький! Прости, пожалуйста! – жарко покаялась в своём невольном злодеянии до слёз расстроенная девочка. 
– Да не переживай. Три слоя кожи с меня уже сошло. Осталось перетерпеть ещё две линьки, после чего моя шкурка полностью очистится и станет точь-в-точь, как у младенца. Такое обновление даже полезно. Однако окажись на моём месте простой смертный человек, он бы тут же умер в страшных муках. Хорошо хоть на тебя саму не попало. Никогда бы не подумал, что поцелуи в щёчку бывают столь горячие. 
– Какой ужас. Но ты сам виноват. Нельзя же ставить под руку такие опасные штуки.
– Признаю свою промашку. Но я расплатился за неё с лихвой. Кстати, милая, а ты разве не хочешь меня приласкать, чтобы болячка зажила быстрее? Мы всегда так делали, когда ты была маленькая. Поцелуи – лучшее врачевание для ран. К тому же все женщины, с кем я успел повидаться с тех пор, в один голос заявили, что я стал ещё симпатичнее прежнего. И мои любовницы теперь втрое нежнее со мной. Столько лет живу на свете, а лишь теперь постиг подлинное значение древней истины, гласящей, что шрамы красят мужчину. 
– Я хотела тебя пожалеть, но после таких слов мне тебя совсем уже не жалко. Вот пусть твои тёлки тебя и жалеют, говнюк ты этакий.
– Да брось, детка.
– Я вообще-то по делу пришла. Не поможешь соль до дома донести?
– Соль? – удивился мужчина.
   Проследовав за подругой под сень деревьев, Фридлейв обескураженно вылупился на бочку соли и протянул:
– Даже спрашивать боюсь, куда тебе столько. Быка решила засолить? Целиком?
– Это мой маленький девичий секретик.
– Ох уж эти девичьи секреты. Не удивлюсь, если ты прячешь там труп какого-нибудь несчастного, который на свою голову попытался тебя поцеловать. Похоже, я ещё легко отделался. 
– Так ты мне поможешь или до ночи тут будешь стоять да лясы точить?
– Конечно, помогу. Даже если там внутри труп. Да я и тебя заодно донесу.
   С этими словами знахарь по-молодецки лихо подхватил миниатюрную девчушечку и усадил к себе на плечо, а свободной рукой взялся за бочку.
– Эй, отпусти! Поставь меня обратно! Кому сказала!
– Прекрати ёрзать, а то уроню. А помнишь, как любила в детстве кататься у братика на шее? Собственно, мужчинам шея на то и нужна, чтоб женщины на ней ездили. Так что наслаждайся.
– Хватит уже передо мной рисоваться. Просыплешь хоть горстку соли, самого тебя засолю.
– В этом я ничуть не сомневаюсь. Засолишь и слопаешь. Маленькая была, так боялась, как бы тебя не скушал этот злобный тётькоед. А теперь сама на меня зубки точишь. Но... раз уж тебя пробрало на гастрономические эксперименты, не пора ли нам изучить основы человекоедения? Есть у меня одна книжка. С картинками. Про то, как правильно кушать друг друга. Может, полистаем на досуге? Мы же вроде договаривались вернуться к этому вопросу.
– Двадцать лет ещё не прошло. – почти без голоса выдохнула покрасневшая, как рак девушка.
– Ты взрослеешь быстрее, чем я предполагал.
– Прекрати, а то по башке тресну.
– Да не дуйся, я же шучу. Просто к слову пришлось... Кстати, малышка, ты где-то ушиблась? Или опять коленку рассадила?
– Чего?
– У тебя ведь что-то болит. Ранка, что ли, какая-то.
– С чего ты взял? – настороженно пробормотала мелкая, приложив кулачок к искусанной малыми друзьями груди.
– Это у меня профессиональное. Ко мне же всем лесом приходят заговаривать болезни. Я чувствую такие вещи. Покажи, чего там у тебя. Авось, подсоблю. 
– Н-не надо. У меня ничего не болит. Тебе померещилось.
– Неужели? А-а-а, кажется, понял. Болит в таком месте, которое тебе неловко показывать. Но не надо стесняться лекаря. Лекарь всегда желает добра.
– Сам сначала вылечись, лекарь, чтоб тебя! От запоя хотя бы! Или рожу вон свою изгаженную исцели.
– Увы, это была не обычная кислота, а колдовская. Очень-очень мощного действия. Супротив неё мои заклинания не работают. Придётся терпеливо ждать, пока само заживёт. Мужественно превозмогая боль. И жжение. И постыдное уродство.
– Сильно болит? – сочувственно вопросила рыжая, опустив на него несколько виноватый взор – как-никак это ж она его искалечила.
– Терпимо. – до слёз несчастным голосом вздохнул Фридлейв, словно вещая со смертного одра, и горестно к сему прибавил. – Долг мужчины безгласно сносить страдания.  
   Эрмингарда, конечно, понимала, что нельзя вестись на поводу у этого проходимца, который специально пытается её разжалобить, но всё же не сумела остаться равнодушной к его страдальческому кряхтению. Аккуратненько положила ладошку ему на макушку да легонечко так потрепала его взъерошенную шевелюру. Вот только жест получился куда нежнее, чем она намеревалась, так что девочка мигом отдёрнула руку в надежде, что он не успеет ощутить её ласку. 
– Ммм, как приятно. А ведь кто-то тут ещё собирался приголубить мою бедную щёчку.
– Вот ещё. Тебя и так ужо твои бабы заголубили. 
– Ладно, раз ты не хочешь содействовать моему исцелению, давай займёмся твоими ранами. Ну, признавайся, сестричка, где там у тебя бо-бо? – не угомонялся прилипучий горе-целитель.
– Отвали.
– Эрмингарда, давай откровенно. Я хреновый знахарь и ни черта не понимаю, у кого там, чего болит. Но зато у меня хорошо развито логическое мышление. И раз уж у тебя из платья торчит крапива, несложно сделать вывод, что ты поранилась. Либо... напихала её туда для объёма. Но почему именно крапива? Она же жжётся. Хм, крошка, признаться, меня порядком интригуют твои странные пристрастия. 
– Я тебя сейчас убью! – побагровев от гнева и смущения разом, вскричала взбешённая девушка и