Часть Вторая: Сажа и пепел. Глава XI

Происходящее в этих пещерах действительно подталкивает поразмыслить о природе скверны без видимого труда преодолевающей не только внутренние барьеры, но и загадочное искусство стирания памяти. Поначалу я улыбаюсь, у попытку хитроумной изобретательницы потянуть время. Что ни говори, а шастать по этим унылым пещерам действительно легче прислушиваясь к болтовне друзей, вот только уже через миг улыбку приходится спрятать очень и очень глубоко…

Вы должно быть уже заметили, излишняя самоуверенность не входит в число моих пороков. О, не поймите меня неправильно, - ноша которую силится взвалить на себя отчаянный Джар’Ра нередко оказывается непосильной, но именно подобные потуги закалили меня и дали возможность выжить. Тут дело иное, грубое, высокомерное и потому совсем не свойственное трепетному сердцу уроженца пустыни до последнего момента воспринимавшего своё паршивое состояние после наблюдения видений за банальную слабость. Некую… уязвимость к событиям подобного рода или вроде того. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что Ахана и Персиваль большую часть времени попросту отталкивали эту тошнотворную волну демонического наития, отказываясь и от знания и от тяжести последствий! Судя по произошедшему сегодня - каждый раз эти последствия приходилось вкушать оставшимся, то есть нам с Тенебрис. Было бы слепым и грубым, считать неразумным подобное поведение, но спустя месяцы в течение которых нам приходилось делить боль, слёзы и голод, я не могу промолчать - осознание происходящего умудрилось больно укусить нечто глубоко внутри меня. Что же до Тенебрис, в силу собственного прагматизма или ещё каких соображений она просто не оценила принципиальную позицию Персиваля и религиозную осторожность Аханы. Прости Ирвин, теперь тебе действительно придётся подождать.

Наверное стоило бы во всех нюансах передать подробности того разговора, этой словесной баталии, способной сравниться в судьбоносной острастке с потасовкой у чёрного обелиска, но правда была куда проще и безжалостнее:
Мы всё ещё были потерянными и одинокими, посреди чуждого и недружелюбного мира, живущего собственными законами. На пути, утомляющем и уродливом, нам пришлось расстаться с изрядным количеством сил, пота, крови, не говоря уже о добрых попутчиках и собственных мечтательных иллюзиях. Пускай каждый новый день после спасения наставал чтобы по щепотке возвращать нам власть над собственной судьбой, - от свободы мы оставались всё так же далеки. Далеки мы были и от понимания скверны, избравшей нас, нас четверых, для каких-то бесчеловечных игр.

Измождённые и напуганные мы собачились и причитали, хотя в сущности не ругались друг с другом вовсе, так… пытались поделить на всех стресс застоявшийся внутри. Принципы смешивались с неоправданными ожиданиями. Будущее казалось мрачным, а мысли о Демоническом Безумии, медленно подступающем к самому сердцу и вовсе не хотелось вынимать из самых удалённых тайников сознания. Мы всего лишь беглецы, вынужденные становиться героями этой истории по вине неизвестного кукловода, затаившегося в темноте. Поднимите руку те, кто мечтает о подобной доле и я назову вас лжецами или безумцами, а моя совесть при этом не шелохнётся. Одно остаётся верным - неприятной беседы нельзя было сторониться, чтобы рана зарастала, её всегда в первую очередь необходимо очистить.

Тимора, моя благословенная Госпожа Удача, благослови Джимджара и его шебутной нрав, ибо подземного гнома происходящая не беспокоило вовсе.
— Погодите-погодите! Будет вам! Рассудите сами! С вами весело, типа, взаправду весело! Все вы интересные ребята с которыми невозможно заскучать. За такое сокровище стоит требовать любой помощи и поддержки, я готов даже за ручку подержать или утереть идущую носом кровь, когда вы очередной раз застынете с остекленевшим взглядом! Такие Серьёзные Морды! Даже если вы решите сбрендить все как один, мне всё равно будет чего припомнить…

Смешно, но именно его поток залихватской бравады и шуток оказывается тем конструктивным мнением, которого нам недоставало. Голоса тут же смягчаются, кровь перестаёт стучать в висках, а камень на душе сбрасывает в весе, стремясь уподобиться пёрышку. Неожиданная мрачность, та неописуемая жуть, что назойливо отравляла настроение выпадает из души, оставаясь только снаружи, вокруг разношёрстного отряда.

Пещера расступается, забивая ноздри тошнотворно-сладостными запахами разложения и смерти. Тусклые фонарики грибов фезресс обязанные освещать каверну вместо этого нагнетают серого мрака, подсвечивая тёмные силуэты шаркающие по дну ямы. Неясный видимый горизонт оплывает туманом, огибая каменные выступы среди которых бездумно скитаются неясные фигуры. Новые проходы виднеются вдоль стен, заставляя задуматься о нескончаемости пещер, который раз. Отпечатки ног резко забирают вправо, огибая яму и скрываясь в темноте, но ещё раньше чем двинуться по следу, раньше чем проследить их направление, я случайно замечаю отрубленную руку на середине оврага. Одинокая конечность лежит без движения, а на её пальце покоится крупный перстень, инкрустированный чудесно поблёскивающим обсидианом.