Питерский конфуз

– Daria. Он не перечитал. Просто ткнул «отправить». Чувство было странным – не облегчение, а падение в бездну. Камень в желудке.

Алексей сел. Внезапная слабость накатила волной. Ход был сделан. Не на доске. Теперь он ждал. Ждал в промозглом зале под стук дождя, пока часы отсчитывали минуты до его личного, запланированного поражения. Квартира в Автово ждала своего часа. И он уже знал – будет не тепло. Будет жарко.

3.

Квартира Алексея в Автово дышала пустотой и тишиной, нарушаемой лишь монотонным стуком дождя в большие, не занавешенные окна. Воздух был прохладным, несмотря на работающее отопление, пахло пылью, старой бумагой и легким ароматом Яниных духов, который еще не выветрился полностью. Центральная лампа не горела, только тусклый свет из кухни и мерцание неоновой вывески напротив, бросавшее на стены призрачные синие блики.

Алексей стоял у окна, спиной к комнате, сжимая в руке стакан с недопитым виски. Лед давно растаял, оставив жидкость мутной и теплой. Он смотрел в черное зеркало окна, где отражалась комната и… она. Даша медленно расхаживала по его гостиной, как пантера, изучающая новую клетку. Она сбросила мокрое пальто на спинку стула, под которым уже образовалась темная лужица. Ее серое шерстяное платье казалось в полумраке серебристым, облегая каждый изгиб. Она трогала вещи: проводила пальцем по корешку книги, подержала в руках статуэтку, поставила ее обратно с едва заметной усмешкой.

- Уютно, – произнесла она наконец, ее голос, обычно звонкий или язвительный, сейчас звучал низко и немного хрипло. – Аскетично. Похоже на тебя после проигранной партии. Задумчиво и… слегка беспомощно.
Она остановилась у дивана, огромного, кожаного. Повернулась к нему. В синем отсвете ее лицо было загадочным, глаза – огромными впадинами, в которых лишь изредка вспыхивал холодный блеск.
- Ждешь, когда я сделаю первый ход, Алексей? Или будешь стоять там, как истукан?

Алексей обернулся. Он чувствовал себя не в своей квартире, а на минном поле. Каждое ее слово, каждый жест были провокацией. Желание боролось с гнетущим чувством вины и предчувствием беды. Виски не помогло – лишь усилило внутреннюю дрожь.

- Даша… ты уверена? – начал он, голос был глухим. – После всего…

Она не дала договорить. В два шага она преодолела расстояние между ними. Ее пальцы, холодные от улицы, легли ему на щеку. Запах ее духов – тот самый, сладковато-пряный, с имбирем – ударил в ноздри, смешиваясь с остатками Яниного аромата и запахом его виски. Противоречивая, дурманящая смесь.

- Ошибка? – она прошептала, ее губы были так близко, что он чувствовал тепло дыхания. – В шахматах ошибка – это зевок, проигрыш партии. А это… - Она провела пальцем по его губам. - Это гамбит, Алексей. Рискованный, дерзкий. И ты уже принял жертву. - Ее голос звучал как искушение и приговор одновременно. - Теперь играй.

Она потянула его к себе. Первый поцелуй был не нежным, а требовательным, властным. Губы Даши были прохладными, но быстро разогрелись, становясь жадными. Алексей ответил с отчаянием, как тонущий хватается за соломинку. Его руки обхватили ее талию под платьем, ощущая тонкую шерсть и жар тела под ней. Вина, страх, Яна – все потонуло в этом внезапном накале. Он прижал ее к себе так сильно, что она вскрикнула – не от боли, а от восторга.

Они перемещались в полумраке, спотыкаясь о журнальный столик, отодвигая стул. Платье Даши оказалось на удивление простым в снятии – одна молния на спине. Оно соскользнуло на пол бесшумно, как змеиная кожа, открыв черное кружевное белье, которое казалось еще более вызывающим в этой строгой обстановке. Алексей срывал с себя рубашку, пуговицы отлетели с тихим щелчком. Его пальцы дрожали, когда он расстегивал ее бюстгальтер. Освобожденная грудь упруго легла в его ладони, кожа была горячей, шелковистой.

Они рухнули на широкий кожаный диван. Пахло кожей, пылью и теперь – ими. Даша была агрессивна, требовательна. Ее ноги обвили его бедра, ногти впились в спину, оставляя царапины. Она кусала его губы, шею, плечи, ее движения были лишены нежности, наполнены только голодом и властью. Алексей пытался отвечать, но его страсть была нервной, хаотичной.

- Ты где? – резко спросила Даша, почувствовав его отстраненность даже в гуще поцелуя. Она оторвалась, приподнявшись на локтях над ним. Ее распустившиеся светлые волосы падали ему на лицо. В глазах горел не жар, а холодный, аналитический огонь. – Опять клятвы ей шепчешь? Или боишься, что она сейчас войдет?

Ее слова, как ледяная вода. Алексей замер под ней.
- Нет… – пробормотал он.

- Врешь, – она села на него верхом, поймав его запястья и прижав их к дивану по бокам от головы. Ее сила была удивительной. – Ты весь – сплошная ложь, Алексей. Лжешь ей. Лжешь себе. И сейчас лжешь мне. - Она наклонилась, ее грудь почти касалась его губ. - Боишься, что она узнает? Что она наконец поставит тебе настоящий мат?

Стыд и злость прорвались сквозь желание. Алексей попытался вырваться, но она держала крепко.
- Отпусти!

- Не-а, – она усмехнулась. Ее бедра сжали его талию. – Ты хотел игры? Игра началась. И я не намерена выпускать инициативу.
Она резко опустилась на него, принимая его в себя глубоко и властно. Алексей застонал – от смеси боли, неожиданности и все еще живого желания. Она начала двигаться, не спеша, контролируя каждый сантиметр, каждый его вздох. Ее движения были не страстными, а… доминирующими. Как будто она не получала удовольствие, а проводила эксперимент или казнь.

- Вот видишь, – она говорила сверху, ее голос был ровным, лишь слегка прерывистым от движения, – тебе нравится. Несмотря на ложь. Несмотря на страх. Ты жалок, Алексей. Ты король, который сам загнал себя в угол. - Она наклонилась, ее губы коснулись его уха. - И знаешь, что самое смешное? Твоя «королева»… она, возможно, уже знает. И летит сюда. Прямо сейчас. -
Она укусила его за мочку уха, резко.

Боль и слова сработали как удар. Алексей выгнулся под ней, не от наслаждения, а нервно. Образ Яны – не в Москве, а здесь, в дверях, с тем же ледяным взглядом, что и в Челябинске, – встал перед ним с пугающей четкостью. Его тело, только что отзывавшееся на движения Даши, вдруг окаменело. Желание испарилось, оставив только страх и отвращение – к себе, к ней, к этой ситуации.

- Нет… – простонал он, пытаясь вытолкнуть ее, но его силы иссякли. Он лежал под ней, как раздавленный, глядя в потолок, где танцевали синие неоновые тени. Движения Даши продолжались, но теперь они казались ему рискованными. Он был просто пешкой. А Даша… Даша ставила мат. Холодный, расчетливый, безжалостный. И единственное, что ему оставалось – ждать финального удара. Дверь. Она должна была открыться. Он почему-то был в этом уверен.

4.

Жара в гостиной была плотной, как парник. Воздух пропитался солоноватым запахом пота, терпкими нотами духов Даши и электричеством страсти. Алексей и Даша были сплетены на широком кожаном диване – острове жара и движения в полумраке. Синие блики неона скользили по влажному мускулистому рельефу его спины, по выгнутой в арку шее Даши, заставляя светиться капельки пота на ее ключицах. Звуки заполняли пространство: их прерывистое дыхание, сливающееся в один ритм, приглушенные стоны, глухой скрип кожи под телом. За окном бил дождь, его монотонный стук сливался с их движением, заглушая все остальное.

Они были слепы и глухи. Алексей, пригвожденный ее ногами, потерял связь с реальностью. Мысли – о Яне, Москве, стриме – сгорели дотла в этом пожаре. Остались только ощущения: жар ее кожи под ладонями, влажный шелк ее спины под губами, упругость груди, прижатой к нему. Даша отвечала с равной жадностью, ее ногти впивались в его плечи, губы искали его рот, бедра двигались властно и требовательно.

Они не услышали.

Не услышали скрипа старого лифта. Не услышали шагов по площадке – легких, осторожных. Не услышали тихого щелчка ключа в замке. Звук был приглушенным, как будто кто-то вставлял его с величайшей осторожностью.

Дверь открылась бесшумно, на узкую щель. В прихожую ворвалась струя холодного, промозглого воздуха с улицы, несущая запах мокрого асфальта и осеннего тлена.

В щели возник силуэт. Яна. Она замерла на пороге квартиры, сливаясь с тенями прихожей. В руке повисла небольшая дорожная сумка. Лицо было неразличимо в темноте. Она стояла неподвижно, слушая. Впитывая знакомые, но чужие здесь звуки страсти – стон Алексея, сдавленный смешок Даши, влажный звук поцелуя, ритмичный скрип дивана.

Она шагнула внутрь. Плавно. Тенью. Дверь закрылась с едва слышным щелчком. Сумка мягко опустилась на пол у вешалки. Движения были экономичными, точными. Пальцы нашли пряжку на плаще. Расстегнули. Тяжелая от дождя ткань мягко шуршала, когда она снимала его. Повесила на крючок. Капли упали на паркет – плюх... плюх. Затем она наклонилась. Сняла туфли – удобные, на невысоком каблуке, тоже влажные. Поставила их на подставку. Босые ноги в тонких черных колготках коснулись прохладного паркета.

Она выпрямилась. Теперь она была в том, что было под плащом: широкий, мешковатый комбинезон из мягкой зеленой ткани. Широкие штаны, широкая кофта без пуговиц спереди, соединенные вместе. Сзади, от поясницы до самой шеи, шла длинная, глухая молния. Практичная одежда в дороге.

Яна не пошла дальше. Стояла в полумраке прихожей, дыша ровно, слишком ровно. Слушая. Анализируя звуки из гостиной, как сложную позицию на доске. Стон, смешок, скрип, шепот – все складывалось в безошибочную картину измены.

Потом она двинулась. Шаг из прихожей в широкий проем гостиной. И остановилась. На пороге.

Она увидела все: Алексея, сжимавшего рукой бедро Даши, запрокинутую голову Холовой, ее раскиданные светлые волосы, обнаженную шею и плечи, ноги, сжимавшие его талию, беспорядок – ее серое платье на полу, его рубашку рядом, ремень на ковре; их полную отрешенность – они были погружены друг в друга, слепы и глухи к миру. К ней.

Яна стояла на пороге. Неподвижно. Беззвучно. Ее тень, длинная и четкая, легла на паркет. В ее глазах не было ярости или крика. Было понимание. Понимание того, что ее мир разбит именно здесь, на этом диване, в этой синей полутьме.

5.

Тишина после появления Яны длилась всего три секунды. Ровно столько, сколько было нужно Алексею, чтобы, оторвав лицо от подушки дивана, увидеть силуэт жены на пороге. Его мозг, только что кипевший страстью, мгновенно превратился в кусок льда. Глаза округлились, челюсть отвисла. Он замер, как кролик перед удавом, одной рукой все еще судорожно сжимая бедро Даши, другой бессмысленно упираясь в кожу дивана.
- Я... Яна? – хрипло выдохнул он, словно скрип несмазанной двери.

Даша, почувствовав его оцепенение, обернулась через плечо. Ее взгляд, еще секунду назад мутный от удовольствия, наткнулся на фигуру в зеленом комбинезоне. Ее голубые глаза расширились.
- Чёрт! – вырвалось у нее, больше похожее на недовольное ворчание, чем на ужас. Она попыталась соскользнуть с Алексея, но ее ноги все еще были запутаны в его спущенных брюках, а его рука, словно в тисках, держала ее бедро.

Яна не издала ни звука. Ее лицо было каменным, но в глазах бушевала ярость. Она сделала один резкий шаг вперед. Руки потянулись к спине.
- Щ-ж-ж-ж-жжж! – звук расстегиваемой на всю длину молнии