Сказки Лас Вегаса. Часть 5

«да не расстраивайся, ЕЩЁ родишь». У меня разум помутился. Схватила бутылку, разбила и «розочкой» ткнула матери в горло. Смела их бутылки со стола – полные и пустые, бросила горящую спичку и убежала в чем была. Надеюсь, они сдохли в огне, там половина спящих было.

Пошла в сторону Франции, чтобы забыть Бельгию, как кошмар. В Амьене устроилась в овощную лавку, сняла комнату, но жить там не смогла. В каждом младенце видела Андрэ, в каждом пьяном – его убийцу. В криках чаек слышала предсмертные крики моего сына. От ветра задыхалась - он приносил смрадный дух Арденн и воспоминания, которые черными привидениями кружили надо мной днем и ночью. Сердце сжигала ненависть к алкоголикам и зависть к тем, у кого сложилось лучше, чем у меня. Я своровала деньги из кассы, о чем не жалею – хозяин магазина обвешивал покупателей, сделала документы и уехала в Америку.

- Где живешь, чем зарабатываешь?

- Работаю в тату-салоне, живу рядом с Хэнтридж-парком.

- Вроде, и у тебя наладилось?

- Вроде да. Только до сих пор обвиняю себя в смерти Андрэ, наказываю болью - набиваю татуировки, режу вены… - Она поправила эластичный бинт на левом пульсе. – У меня есть один знакомый садист, магистр Черной Вселенной Чен Татум. Он иногда хлещет меня прутом. Знаешь, телесная боль хорошо заглушает душевную. Помогает. На время. Девять лет прошло…

- К доктору не обращалась?

- Бесполезно. Винить себя – в моем характере, а характер не лечится.

Из музыкального бокса послышалась ритмичная музыка и низкий, грешный голос Леонарда Коэна, мечтавшего о возврате к старым, злым временам – там было плохо, но все же лучше, чем сейчас:

Верни мне ночь, в которой прах,

Тот тайный угол в зеркалах,

А здесь мне некого пытать и одиноко.

Верни Берлинскую стену

И красный флаг, и сатану,

А будущее нас убьет – оно жестоко.




Манон подняла бутылку:

- За будущее, которое нас рано или поздно убьет.

- Пусть раньше сдохнут те, кто нас обидел. – Мила стукнула дном своей бутылки о ее, отпила, поставила. Заметила острый взгляд, который Манон бросила на мужчину, враскачку проходившего мимо. – После всего, что случилось, ты стала лесби?

- Как ни странно – нет. Был один опыт, здесь, в Америке, не понравилось. Осталась в рядах гетеро. Нас, нормальных, исчезающе мало. А ты?

- Я с вами. – Мила еще раз чокнулась своей бутылкой о бутылку Манон, будто скрепила договор о дружбе. - Тебе в какую сторону?

- В Лас Вегас.

- Подвезти? Я на мотоцикле.

- Да. Здорово. А теперь давай поедим. Я со вчерашнего вечера ничего не ела…




***




Закат доживал последние минуты. Солнце спрятало за горами лицо, оставался видным лишь его «лоб» в форме светлого сегмента. На него наплывали длинные, местами разорванные полосы облаков – как расшатанные нервы небесного художника. В красках от грязно-синего до мертвецки-коричневого, точно по Мунку, не хватало только скелета, сходящего с ума от собственного крика. Картина «Бред авангардиста». Художник устал писать радость, устал бороться с самим собой. Небрежным движением кисти замазал доносившиеся снизу лучи и ушел лечиться крэком и скотчем.

Мила зябко повела плечами. Алекс накрыл их рукой и ощутил мелкое подрагивание.

- Тебе холодно?

- Нет. Мне неуютно. Будто крепко спала, согревшись под одеялом, а кто-то пришел и одеяло сорвал.

Мила задавила сигарету в гальке и накрыла руку Алекса своей – холодной, нервной.

- Знаешь, все, что связано с Манон, вызывает у меня улыбку, несмотря что соединили нас далеко не лучшие события жизни. Сестры по несчастью, мы стали друг другу как бы отдушиной, форточкой, в которую выкрикнешь боль – и, вроде, легче. Это как в Японии: на предприятиях устанавливают чучело начальника и позволяют работникам колотить его в порыве злости.

Мы не плакались друг другу, наоборот – когда встречались, веселились от души. Как дети, быть которыми нам было не суждено. И надо самим себя спасать, потому что ни Чип с Дейлом, ни черепашки ниндзя не прилетят на помощь.

По возвращении в Лас Вегас мы закупились пивом и едой в первом попавшемуся Волмарте и поехали к Манон. Выпили, и какая-то бешеная энергия вселилась: мы стали гоняться друг за другом, скакать по дивану, кидаться жареной кукурузой, запускать вверх драже «эм энд эмс», как конфетти. Потом врубили Металлику «Остальное неважно» и орали вместе с ними в бананы, как в микрофоны. Да, мы были вместе, доверяли друг другу, остальное – неважно и пошло к черту! Хотя бы на один вечер…

Крыши у нас тогда снесло, как после урагана в двенадцать баллов по шкале Бофорта.

Наутро я проснулась на продавленном диване, в жутком разгроме, но с таким легким сердцем, будто все несчастья унесло бурей и распылило над океаном, как пепел мертвеца. Конечно, потом, постепенно, они вернулись, но уже не было ощущения безвыходности, безнадеги. Я поцеловала спавшую на прикроватном коврике Манон и уехала. Потом, из дома уже, вызвала к ней уборщиков, а также купила новый диван и еды на неделю.

С тех пор мы встречались, нечасто, может, раз в два-три месяца. Не плакали друг у друга на плече, не вспоминали обиды, нанесенные жизнью. Наоборот, увидимся, состроим рожи и начинаем хохотать, без слов и причин. Возьмемся за руки и шагаем по комнатам, как пакистанские караульные – высоко вскидывая ноги, выделывая загогулины. Или играем в догонялки, носимся по саду и орем, как психопаты на прогулке. Это был наш способ не сдаваться, показать средний палец судьбе.

Не всегда бесились, порой просто сидели, выпивали и думали каждый о своем, или смотрели дурацкие мультики про Вуди Вудпекера и ржали, как первоклашки.

Манон была моим лекарством от тоски, я «принимала» ее, когда становилось невыносимо. Она спасала меня, сама того не зная, а я вот ее не спасла…

Алекс тихонько сжал ее плечо, тряхнул.

- Не надо. Не твоя вина.

- Да я знаю. Привычка. Непродуктивное чувство вины. Кстати, из таких получаются хорошие партнеры и работники. – Мила подняла голову, улыбнулась одними глазами.

Кажется, первый шок прошел… или, во всяком случае, вступил в фазу спокойного принятия действительности. Можно задать главный вопрос, но максимально осторожно.

- Ты помнишь – что сегодня произошло?

Секундная пауза.

- Да. – Голос чистый, уверенный.

- Можешь рассказать?

- Кажется, могу. – Опять пауза. Мила смотрела на горы, но не видела их, она листала память, как книгу - от конца к началу, восстанавливая пережитые события. - Мне позвонил Чен, этот ее чокнутый бойфренд. Псих-самоучка. Его истерикам позавидовал бы любой пубертатный подросток. Может взорваться из-за ничего, из-за какого-нибудь безобидного слова или даже молчания, которое длится слишком долго. Сразу начинает орать, размахивать пистолетом или ножом, которые всегда имеет при себе. Думаю, он что-то употребляет, но не для того, чтобы успокоиться и улететь в грезы, а наоборот – чтобы себя взвинтить.

Тату набивает, а гонора - будто нефть качает. Называет себя Посвященный или Великий магистр, что-то вроде того. Увлекается черной готикой и средневековыми пытками. Садист редкий, как моль юкки. Причем, в отношении себя тоже. Он давал себя подвешивать крюками за кожу и говорил – ощущение, будто летишь. Еще меня уговаривал, я сказала, у меня кожа тонкая, боюсь сорваться (как бы в шутку, я не собиралась участвовать в их ритуалах), а он на полном серьезе: это так же безопасно, как спать на полу, никогда не упадешь.

У него какая-то новая форма шизофрении: одной половиной головы говорит одно, другой – другое, и никогда не знаешь, что он имеет ввиду, что сделает через секунду.

Я бы сказала - полный идиот, но, может он тоже самое думает про меня. Неважно. С Манон они сошлись на психологическом уровне – ему нужна была жертва, а она, как никто, подходила на эту роль. Однажды он показывал на ней прием для быстрого, прям по Брюсу Ли, вырубания человека – ударить ребром ладони в сонную артерию сбоку на шее. Манон упала без сознания, я перепугалась, думала, он ее убил. После того случая старалась с ним не пересекаться.

Пару месяцев его не видела, звонки сбрасывала и вообще заблокировала. Сегодня он позвонил с ее телефона, сказал: срочно приезжай, Манон хочет покончить с собой. Он, конечно, шизик, но я поверила.

Как-то мы с ней сидели, смотрели «Живую планету», Дэвид Аттенборо рассказывал за кадром:

- Слоны умирают, когда у них стираются зубы…

- У меня давно стерлись, - вдруг сказала Манон, - Мне нет ради чего жить.

- А я?

- Ты – да. Наверное, только ты держишь меня на поверхности этой скотской лужи под названием жизнь.

- Что я могу для тебя сделать?

- Живи дольше, чем я.

Я знала, что она раньше резала себе вены. Короче, после звонка Чена вскочила на мотоцикл и помчалась. Дверь была не заперта. Вхожу, в доме тишина. Позвала, никто не ответил. Осмотрела комнаты, везде пусто. Вхожу в ванную – Манон лежит: одна рука в воде, из вены красная струя вытекает, другая рука на краю ванны, из нее капает. Я сразу поняла: она мертва.

Хотела позвонить в полицию, полезла за телефоном, тут меня стукнули сзади, я упала. Очнулась – сижу на полу, голова в тумане, рядом Чен с пистолетом. Что-то говорит, я не понимаю, слышу его будто через подушку.

«Вставай… пойдем со мной… иначе как с ней…» в этом духе. Пару раз выстрелил в потолок. А я пошевелиться не могу, как парализованная. Вдруг еще один выстрел, Чен упал, какие-то люди прибежали, голоса, сирены. Услышала слово «полиция», а мне туда нельзя. Страх меня поднял - выбежала, завела мотоцикл… дальше ты знаешь.

- Думаю, тебе не избежать контакта с полицией.

- Нет. Я уже говорила. Мне туда нельзя вообще. Задержат, будут выяснять на причастность. Детей заберет отчим – это главное, чего я боюсь. Он ведь тогда, в ноябре приезжал в Каньон, чтобы меня шантажировать. Чтобы я опять начала платить, иначе объявит Элли и Джонни в розыск. Он не знает их места проживания. Но легко может узнать. Он опекун, я несовершеннолетняя. Нас просто отдадут ему…

- Не отдадут. Ни о чем не беспокойся. У меня есть связи в полиции, к тому же получишь нашего лучшего адвоката. Он все сделает, ты только поприсутствуешь на заседании.

- Да, а если начнут расспрашивать – что да как?

- По закону, ты не обязана отвечать даже на вопрос левша ты или правша. С ними будет разговаривать адвокат. Мэт Лонгли – хитрый лис, прославился на всю Неваду после одного случая. Некий индийский миллиардер, страдавший алкогольной и игровой зависимостью, проиграл у нас астрономическую сумму в двадцать один миллион. Ему запретили вход в казино, но долг должен был выплатить.

Индиец обратился в суд с претензиями, будто бы работники казино подмешивали наркотик в его любимую водку («Сокровище России», кстати), чтобы заставить продолжать играть. Делом занялся Мэт. Собрал досье на миллиардера и его родственников до третьего колена, выявил все их грехи, болезни, а также налоговые нарушения… В-общем, дело даже до суда не дошло. Разошлись мирно.

Так что не бойся, ты в надежных руках.

- Боже мой… Алекс… Ты мой ангел-спаситель. Как я смогу тебя отблагодарить?

- Выходи за меня. Извини, обстановка не очень романтичная, и момент, может, не совсем подходящий, но если хочешь, встану на колено. Кольцо у тебя уже есть.

- Не надо на колено. Я согласна. Только… у меня есть последний заказ,