Встречи в "Бродячей собаке".

Tahoma]Едет, едет милая,
Только нелюбимая.
Эх, береза русская!
Путь-дорога узкая.
Эту милую, как сон,
Лишь для той, в кого влюблен,
Удержи ты ветками,
Как руками меткими.
(Пишет на доске):
Давайте жить в любви. Не в драке,
Любить и водку пить - в ′Собаке′.
А х м а т о в а: А где Борис?
В е р т и н с к и й: Исчез, как кокаиновое видение... Верно, коньяк в буфете закончился, мы его с Сержем немало сегодня уговорили! Отправился к гастроному, должно быть...
А х м а т о в а: Коля, господа! Прошу внимания! Сейчас мы будем говорить не с дамами, а с судьбой.
Ц в е т а е в а: А вы не боитесь судьбы, господа?
А х м а т о в а (вызывающе): Я ничего не боюсь!
Ц в е т а е в а: А я боюсь. Не шутите с судьбой, она обид не забывает!
(На пороге появляется Распутин в красной русской рубахе, изрядно навеселе)
Р а с п у т и н: А судьбой у вас буду я! Что, господа хорошие, девки пригожие с цигарками в зубах - тьфу! Пришел я по ваши души. Не ждали? Был я давеча у папы и мамы в Царском селе, а нонче к вам пожаловал!
Ж у р н а л и с т: Вот она, сенсация!!! Сам Распутин, в новогоднюю ночь, в ′Собаке′! (хватается за блокнот)
А х м а т о в а (шепотом): Кого он называет папой и мамой?
Г у м и л е в: Императора и императрицу. Он теперь у них в чести. Мужицкий пророк, Григорий Распутин собственной персоной. Предсказатель, целитель.
Е с е н и н: А вы, господа хорошие, мужиков боитесь, крестьянскую Рассею не жалуете...
В е р т и н с к и й: Крестьянскую - жалуем! А шарлатанскую - увольте, нет!
Г у м и л е в: Почему же не жалуем? Я сам - из тверских лесов. Имение у меня под Бежецком. Леса у нас огромные. Из их чащи такие мужики и выходят.
Р а с п у т и н: За Новый год пьете? Радуетесь? Горькую надо пить за этот Новый год, а не винище ваше! Знаете, какой он будет? Грозный он будет, страшный! Тошно всем станет! Кровищи напьетесь - кто своей, а кто чужой!
Е с е н и н: Большие беды ждут Россию. Так Григорий Ефимович говорит.
Р а с п у т и н: Хотите свою судьбу узнать, господа хорошие?
Ц в е т а е в а (отступая в сторону): Нет, не хочу.
Г у м и л ев (решительно): А я попробую.
Не спасешься от доли кровавой,
что земным предназначила твердь.
Но молчи, несравненное право
Самому выбирать свою смерть.
Р а с п у т и н: Крепкий ты мужик, Степаныч. Походишь еще по судьбинушке гоголем, соколом... На коньке поездишь, да с сабелькой! Умрешь хорошо, геройски. Даже враги залюбуются. Только рано в сырую землю ляжешь. И не в бою, не надейся. Расстреляют тебя. У стеночки! Пуф!! Пуф!!! С другими мучениками в яму бескрестную сойдешь. До сорока не дотянешь.
А х м а т о в а (бросается на грудь Гумилеву): Нет, Коля, нет! Слышишь, я не хочу! Не может быть!!
В е р т и н с к и й (нетвердо встает): Вот именно, не может. Господа, умоляю, не верьте этой бородатой Касандре в поддевке! Вы б, любезный Григорий Ефимыч, лучше вприсядочку бы прошлись, или вот, выпейте со мной! Все лучше у вас получается, чем Казотта тут из себя разыгрывать...
Р а с п у т и н: Да сам ты, козел накрашенный! Тьфу на тебя!
В е р т и н с к и й (задиристо): Глядите, снова морду набьют! И не козел, а Казотт. Был такой прорицатель в эпоху гнева и величия Французской революции...
Ц в е т а е в а: И он ни в чем не ошибся. Скажите лучше, Григорий Ефимович, а я?
Р а с п у т и н: Не нужно тебе своей судьбы знать, девица хорошая. Но коли хочешь, скажу. В петельке закачаешься, как он! (показывает на Есенина, Есенин непроизвольно хватается рукой за горло).
В е р т и н с к и й: Не знаю, как у вас, а у меня от этого прозорливца вкус желчи во рту. Предпочитаю смыть его молодым ′божоле′, у Донасьена! Кто-нибудь со мной?
К а р с а в и н а: Охотно, Александр Николаевич! Пойдемте отсюда, здесь страшно! Прощайте, господа!
(Вертинский и Карсавина уходят)
Р а с п у т и н: Вот так они и Рассею-матушку бросят. ′Бужулю′ свою пить за кордоном. Только горьким житье у них будет, скудным. Не всякий день и на скверное пиво заработают! Намыкаются...
Е с е н и н: А ты-то сам, Григорий Ефимович, что ж ты, пророк мужицкий, про себя молчишь?
Р а с п у т и н: Со мной дело ясное. Меня злые люди отравой опоят, с леворвертов подырявят да в Неву бросят. И скоро после того Рассея вся как есть кончится. Война будет страшная, кровавая, потом братоубийство... Четырех лет Рассея не протянет!!! (крестится и пятится, сам в ужасе от своего предсказания)
А х м а т о в а: А я? Вы про меня ничего не сказали!
Р а с п у т и н (устало): А ты, Нюрка, баба крепкая, хитрая, ты сдюжишь. Все вытерпишь. До старости доживешь. Но много друзей похоронишь. Вот этот ваш, еврейчик, Осип что ли Мандельштам, камни таскать в страшной тюрьме будет. Надорвется да и помрет... Колька Клюев христорадничать на кусок хлеба пойдет. С голоду, однако, не преставится... Тоже стрелят его!
Г у м и л е в: Кто же это сделает с нами? Нелюди? Бесы?
Р а с п у т и н: Бесы, господин хороший. Завладеют силы бесовские нашим народом.

Сцена вторая.
(Первая мировая война. Санкт-Петербург, кафе ′Привал комедиантов′)
П р о н и н (разбирает письма): Так я и не застал в ту ночь Распутина в ′Собаке′. С домовладельцем, тоже святым человеком, выходил побеседовать... О делах арендных! Жаль! Так порою хочется заглянуть в будущее... Страшно, но как интересно! Пока все, что напророчил нам здесь покойник Григорий Ефимович, сбывается. Не первый год идет ужасная, чудовищная мировая война, равной которой еще не знало человечество. Сам Распутин недавно убит великосветскими заговорщиками и еще живым брошен в Неву...
Мое детище, мою любимую ′Собаку′ в пятнадцатом году закрыли столичные власти, ссылаясь на введенный в империи ′сухой закон′. Ну да я не отчаиваюсь. Открыл на Марсовом поле новое артистическое кабаре, ′Привал комедиантов′. Напитки здесь теперь подают в чайных приборах, а господину околоточному надзирателю выносят самовар. Но нашего прежнего беззаботного артистического общества уже нет и, верно, не будет никогда. Иных уж нет, а те - далече!
Я часто получаю письма с фронта, из Действующей армии. Теперь они приходят, сложенные треугольниками, похожими на бумажные сердечки. У нашей доблестной армии не хватает не только снарядов и винтовок, но даже конвертов...
Наш Пьеро, Александр Вертинский. (разворачивает письмо) В четырнадцатом году отправился на фронт добровольцем. Был военным медиком, братом милосердия, затем водителем санитарного автомобиля. Согласно записи в журнале 68-го санитарного поезда, Александр Вертинский сделал раненым 35 тысяч перевязок. В пятнадцатом году, получив отпуск по ранению, уехал в Москву, где узнал о смерти горячо любимой сестры. В часть больше не возвращался...
(На фоне кадров фотохроники Первой мировой в глубине сцены появляется фигура Вертинского, в солдатской шинели, с повязкой Красного креста)
В е р т и н с к и й:
Ты плачешь, Маргарита ! Идет гроза.
И зарево карбита слепит глаза.
Прогнали бедных пленниц ланцет и шприц.
Багровых полотенец - что битых птиц!
Шуршат бинтов извивы. Глаз - на слезу!
Недвижней сонной рыбы нога в тазу.
Хоть ты - не недотрога, и он - не пьян.
Но как ругает Бога в бреду улан!
Он залит смертным мелом. Дела - табак!
Тяжел, как парабеллум, его кулак.
Он кончит, кончит скоро божбу свою -
Улан одною шпорой уже в раю.
И хрип