Пролог.
- Хозяюшка... Хозяюшка, а хозяюшка. Давай погадаю.
Валя вздрогнув, обернулась.
- А, - раздался из залы, если так можно было назвать убогую комнатёнку, голос сестры. Высунув голову в кухоньку, она изрекла.
- Тьфу ты. Я думала мне что.
Валентина стояла в растерянности.
- Ну давай погадаю, - клянчила цыганка, что постарше, - дай ручку, милая. Всю правду расскажу, ничего не утаю. Давай, моя хорошая. Ей Богу, правда будет вся твоя. Давай. Всё узнаешь, Бог свидетель.
Валя так и стояла не опомнившись. Цыганка подошла вплотную. Её чёрное тело нависло над хрупкой Валентиной. Внутри у женщины что-то ёкнуло. Она ощутила непонятную безысходность.
- Ну, давай... И тебе погадаю, - несмотря на недружелюбие Зинаиды, вышедшей с залы, пообещала цыганка. - У тебя, моя хорошая, вижу по глазам, счастливая жизнь, но скоро будут неприятности. Но не расстраивайся, оне будут мелкими и недолгими... Давай, моя хорошая, ручку, - опять обратилась цыганка к Вали.
Валентина наконец опомнилась.
- Вы как сюда попали?
- Давай, хорошая, ручку. Мы к тебе не лезли, мы вошли - открыто было. Давай ручку, - цыганка потянулась за рукой Валентины, та испуганно отстранилась, прижав её к груди.
- Иди, иди. Я вам не верю. Что будет, то будет; что было - я знаю.
- Напрасно ты, напрасно. Давай ручку, - занудно настаивала цыганка. - Не пожалеешь, вот тебе крест.
- Иди, я сказала, - осмелев, потребовала Валентина.
- Ну зря ты, ну зря. Ну давай тебе погадаю, - постояв в нерешительности, обратилась тогда с надеждой цыганка к Зинаиде.
- Ещё что! Пошла вон! - грубо оборвала Зинаида и решилась было применить небольшую силу, но цыганка отступив на шаг, усовестила.
- Не хорошо, мои милые, не хорошо. Мы к вам зашли по-хорошему. Не хорошо! Я вам хотела всю жизнь рассказать, предостеречь от неприятностей. Не хорошо. Что мы сделали? Мы же ничего не сделали. Не хорошо!
Наступило неловкое молчание: Зинаида смутилась, Валентина не знала, что дальше предпринять; а цыганка, обводя взглядом кухоньку, вдруг заметила тихо сидевшую на лавочке девочку. Беленький ребёночек со спокойным любопытством наблюдал за разыгравшимся спектаклем.
- У-у, ты, моя сладенькая, - прежде, чем кинулась Валентина, поторопилась цыганка. - Давай, крошечка, ручку, давай! Я тебе, сладенькая, всё расскажу... Ты что, будешь против?! - резким взглядом остановила мать цыганка. - Ты что, не хочешь счастья ребёнку? Вон какое оно у неё, я вижу.
Валя опешила.
- Свою жизнь не хочешь знать, так узнай о дочки своей. Давай, сладенькая, ручку.
Девочка прелестно улыбалась. Она безбоязненно подала свою ручонку в чёрную руку цыганки.
Это в конец остудило Валентину, ей подумалось: "А может и правда предскажет", - и уже с надеждой: "Хотя бы хорошее она увидела в её судьбе".
А цыганка делала своё дело.
- У-у, деточка, какая замечательная линия, - смотря на пухленькую ручку со знанием дела начала она. - Ой, е-ёй, е-ёй. Какая же ты счастливая в жизни-то будешь. Ой е-ёй! Не то что твоя мать, - с обидой дала косяка цыганка в сторону Валентины. - Ой е-ёй! Жених попадётся хороший, а вот это место говорит, сладенькая, о твоём богатстве, которое он принесёт с собой. Ой, ой. Счастливая будешь.
Девочка сидела спокойно, едва ли что понимая, но ей, по всему, нравилось.
- Да-да, - продолжала цыганка. - А жить ты будешь, - она обвела опять взглядом кухоньку, - в большом доме и будет там у тебя всё, что душе твоей угодно. И будешь прибывать ты в богатстве до кончины своей. А жить ты, сладенькая, будешь долго-долго ни о чём не тужа. И жизнь тебе покажется одним днём, но каким!.. Я всю правду о ней говорю, - вдруг обернувшись к сёстрам, уведомила цыганка. - Вот ей Богу так оно будет. Тогда вспомните, правдивую, честную цыганку, - и у ней появилось даже подобие слезы. - Ты, - показала она чёрным пальцем на Валентину, - запомнишь этот день!.. А вот здесь, - вновь повернувшись к беззаботно улыбающейся девочке, продолжила гадалка, - перед этим вот пальчиком линия говорит о том. что ко всему, что я тебе сказала муж ещё души в тебе не будет чаять. Впрочем, ты в нём тоже.
Девочка улыбалась, а цыганка наконец выпрямилась.
- Хозяюшка, я честно всё сказала. Я о твоей дочери всю правду донесла. Всю, всю. Не скупись, милочка, одари десяткой.
- Десятку?! - растерянно изумилась Валентина, однако, считая, что это дорого слишком, но всё же полезла в карман халата.
- Десятку, десятку, - скороговоркой подтвердила цыганка. Она не удержалась от соблазна взглянуть ещё разок на девочку. Та безмятежно сидела, всё так же улыбаясь. - Хороша у тебя дочка, - без сомнения искренне восхитилась цыганка. - Хороша! Ай и жизнь у неё будет какая! Давай, давай, милая, десятку. Не скупись. Видишь, вся правда твоя. Давай, - протягивая руку за деньгами, потребовала цыганка и, получив, попятилась к выходу, у которого ждала её цыганка помоложе.
- Счастья вам, мои хорошие, счастья. Не тужите. Всё приходит, всё уходит.
Они вышли. Валентина стояла посередине кухни и пристально глядела на дочурку. "А ведь и в самом деле хороша", - порадовалась мать и подойдя к ней нежно поцеловала в губки. Затем, плюнув на ручонку, тщательно вытерла её полой халата.
- Врёт, поди всё, - вдруг услышала голос сестры. Та хоть и не поверила, однако, высказалась не категорично.
- Врёт, не врёт, - задумчиво рассудила Валентина, а всё-таки приятно такое слышать.
Зинаида ничего не ответила.
День завершался, а цыганки так и не выходили из ума ни у той, ни у другой - витал какой-то дух от них. Что-то странное в этом было. Но ни Зинаида, ни Валентина разговоры о них не заводили. И только совсем уж поздно вечером, уж совсем, когда девочка спала, сёстрам пришлось-таки обмолвиться о посетивших их цыганок.
Валя вышла в сенцы, подозрительно долго что-то там копалась, а когда вошла, то была бледна до неузнаваемости. Зинаида встревожилась.
- Что случилось?
- Ты... - еле владея собою, обратилась Катерина, - серьги... там... золотые... в шкафчике положила давеча я. К завтрашнему Дню Ангела приготовила доченьки. Думала уснёт - вот и подложу ей в постельку. Не брала?
- Бог с тобой, - испуганно ответила сестра.
Ошарашенная Валентина присела на табурет.
- Говорили о счастье, а счастье-то и выкрали...
1. "Розовый ветер"... Почему она его так называла? Что в нём было розового? Она не трудилась дать себе ответы на эти вопросы. Он для неё был розовым и этого достаточно! Она его сразу узнавала. Он только ещё начинался, а она уже отмечала про себя: нарождается. И так ей радостно на душе становилось - впрочем, этого не описать. Но иногда он и тревогу вызывал у неё. И тогда она его пыталась переименовать во что-то злое, однако у неё ничего не получалось и она начинала думать, что ничто хорошее превратиться в злое не может...
- Мама, я на минутку, - положив чемоданчик на стул и подойдя к матери, обронила Леночка, поцеловав её. - Я быстро.
- Лена...
- Мам, я скоро, - сощурив глазки, умоляюще пообещала девушка.
"Вот и выросла. Вот и в матери не так нужды стала иметь", - присев на табурет, скорбно, но без обиды, подумала Валентина. Её сухонькое тельце, её беспомощно опущенные руки в подол платья и сжатые её маленькие кулачки непременно бы вызвали жалость у любого сейчас вошедшего.
"А последние его слова, - с навернувшейся слезой вдруг вспомнила Валентина, - были: сбереги дочку". Он ещё хотел сказать очень важное что-то, но в горле появился хрип, затем пропал голос. Но и здесь он ещё не сдался, а показывая тронутой смертью рукой в сторону Леночки пытался всё же чего-то выговорить. И наконец поняв, что это важное для него не сможет донести до супруги пока что своей, он широко, удивлённо раскрыл глаза и, медленно отвернувшись, резко вдавил подушку в кровать.
"Да, мало он её знал, - подумалось Валентине. - А как бы сейчас порадовался".
Валентина поймала себя на мысли, что и её-то радость была бы совершенно другой. В сущности, все эти годы вынужденного одиночества ей по-настоящему и радоваться-то в отношении Леночки не приходилось. Её всю жизнь до сего времени более всего посещала забота. Она трепетно, ревностно блюла последний наказ мужа. Наказ беззвучно заполнял весь её мозг: "Сбереги дочку". И не находила она более применение своих дел на земле, как только в одном - сберечь Леночку.
Ничего этого Леночка не знала. Валентина не считала нужным свои жизненные неприятности доносить до дочери. "Пусть не ведает тягот моих", - думала часто Валентина в тайне души надеясь, что жизнь её в дочери не повторится. Правда, бывали моменты, когда она с тревогой смотрела на дочь - ей вдруг начинало казаться, что Леночка о чём-то догадывается. Тогда она осторожно касалась темы раннего детства и успокаивалась только в том случае, если та ей ясно давала понять, что плохо она помнит отца, тем более, как он умирал, как хоронили его, а в памяти осталось только то, что смело можно назвать счастливым временем. Так и росла её девочка. И вот она уже закончила и институт.
2. Леночка выскочила со двора и остановилась. Нещадно палившее солнце предложило сразу же найти укрытие. Просьба, надо сказать, для Леночки на данное время совершенно невыполнимая. Она торопилась к подружке. Напротив, на лавочке сидел соседский дед. Его возраст не позволял замечать жару. Он сидел немного покачиваясь вперёд-назад сложив руки меж колен. Леночка знала, что он её не видит, да и не признает, если и поприветствует, однако она крикнула ему.
- Деда Парфен, здравствуйте.
- А, - последовала реакция старика. - Ты кто? - но Леночка поспешно удалялась и дед Парфен любопытства своего не удовлетворил.
Подруга жила в домике почти таком же, как и у Леночки и так же он принадлежал одному из больших заводов. Когда-то, лет эдак... Да что там - облагодетельствовал завод своих рабочих, а скорее и не их (мало тогда им досталось - понятен мой намёк?) домишками и огородиками. В домике и одному-то жить тесновато по-хорошему, в огородике выбор: или грядка помидор с огурцами, или поросята с курами. Но люди были довольны - поразителен наш человек!
- Ой, Светка, "как прекрасен этот мир!" - с пафосом заявила с порога Леночка и кинулась подружке на шею.
- Сдала? Всё? - искренне обрадовалась та и тоже обхватила Леночку, но за талию. Они закружились по комнате, сгоняя стол со своего места.
- Всё, Светка, всё! Диплом в кармане. Я теперь человек с высшим образованием.
- С самым, самым?
- С самым, самым!
- Ленка, - протянула Светка, - всё же ты добилась своего, - в голосе у неё чувствовалась зависть.
- Добилась, Светка, добилась.
- Лена, как я рада за тебя. Ты не представляешь.
- Я верю тебе.
- Ой, Лена.
Подруги остановились.
- Теперь тебе осталось только замуж, - ещё держа друг друга за руки, произнесла Светка и неожиданно потускнела. - Да не как я.
- Ну что ты. Мы ещё погуляем с тобой.
Светка грустно, отрицательно покачала головой.
- Тебе двадцать два. Гулять некогда, да и не будешь. Вон какая ты красивая, - с завистью произнесла подруга и, поправив стол, направилась к дивану.
Грусть передалась и Лене. Она села рядом, закинув ногу на ногу - любимая её поза - и левым локтем упёрлась в боковину дивана. Так и сидели какое-то время.
- Слушай, Свет, а вот тогда, на Май гуляли, - несмело начала
