Я разглядела мелкий шрифт, открыла. Резкий запах лекарства ударил в нос. Тонким слоем я нанесла мазь на ссадину у виска, и тут же накинула прядь волос, чтобы скрыть и рану, и память о ней.
Алина забежала и, увидев меня, замедлила шаг.
Она зачёсывала волосы в хвост, и я разглядела татуировку на её руке — стаю птиц, уходящую под рукав.
Мне бы сейчас такой же птицей, да… — Я одернула себя, заставляя не думать об этом.
— Домой не собираешься? — бодро спросила она, ловко собирая волосы в хвост.
— Сейчас уже. — Я закрутила колпачок. — Ты прямо на подъёме.
Подруга взяла меня за руку.
— Мы на два дня уезжаем с Игорем на море. Вдвоём! — Она сделала жалобные глазки, которые у неё никогда не получались по-настоящему. — Пожалуйста, Олечка! А я всю неделю пахать как лошадь буду!
— Ты уже поставила меня перед фактом, — покачала я головой, стараясь сохранить строгость. — Ладно. Пятница и суббота. В воскресенье выходишь на связь из дома. В понедельник жду от тебя двенадцать подтверждённых встреч.
Алина запрыгала на месте и бросилась меня обнимать.
— Спасибо!
В коридоре меня ждал Виктор. Он стоял, прислонившись к стене, с необычной для него неуверенностью.
— Пойдём?
У машины меня настиг знакомый паралич. Дверь казалась люком в бездну. Я сделала шаг — первый в цепи многих.
— Тебя трясёт, — констатировал он, не глядя. Его пальцы коснулись моих, разжимая спазм. Острая боль в запястье, моя постоянная спутница, растаяла в его тепле.
— Просто дыши, — сказал он, заводя мотор, и звук двигателя показался мне не угрозой, а обещанием.
Мы приехали в парк, и он повёл меня за руку. Моя ладонь утонула в его, и это было похоже на возращение домой.
Он оставил меня под фонарём, а позже вернулся, катя электросамокат.
— Каталась?
Я покачала головой.
— Ну, я тоже не пробовал, — усмехнулся парень. — Иди сюда.
Пальцы похолодели. Он помог встать на платформу и встал сзади, его руки легли на руль поверх моих.
— Только держись, — его шёпот обжёг ухо. — А то твой муж меня убьет.
Мы рванули вперёд, разрезая толпу. Я впилась в руль, чувствуя его твёрдые предплечья.
— Не бойся! — его смех потонул в свисте ветра.
Мы летели, а люди расступались. Уличные музыканты, крики детей, запах жженого сахара — всё слилось в один стремительный поток.
Я откинула голову и увидела дикий огонь в его глазах. В ответ он добавил газу, и сердце кувыркнулось от восторга.
— Нравится? — крикнул он.
Ветер вырывал слова, и я лишь залилась счастливым смехом.
Мы замедлились, вплывая в вишнёвый сад. Звуки виолончели, крики детей, сладкий запах цветов — всё кружилось в медленном вальсе. Мы остановились у пруда с разноцветными рыбками.
Я сошла, и земля под ногами казалась ватной. В зеркалах поймала свое отражение — глаза сияли, как у заблудившейся в сказке девочки. Он видел это, и его взгляд блеснул.
Мы сели на нагретые солнцем ступеньки. Тишина пульсировала между нами.
— Я всё рассказываю о себе, но ничего не знаю о тебе.
— Мне нравится слушать, — выдохнула я. — Да и я буквально живу работой.
— А что твой муж?
Улыбка застыла.
— Он… в поисках себя.
— Понятно.
И тут не бахнуло, не ударило.
Мой внутренний цербер, ко всему обгорелому привыкший, замер в недоумении. Эта новая, растущая близость, не пахла дымом и пеплом. Она пахла летом и кожей куртки. Она не требовала сил — она их дарила.
— Может, и я слишком много позволяю себе, — прошептала я.
— Вряд ли из-за того, что ты безумно счастлива в браке.
Его дыхание смешалось с моим.
— До какого времени ты можешь сегодня задержаться?
— Я вообще не хочу возвращаться.
Он приблизился, и мир сузился до точки. Его губы коснулись моих — нежно, но властно. Вкус кофе, ветра и чего-то безумно желанного. Его запах, резкий и манящий, ударил в голову. Я ответила с той же стремительной страстью, вжимаясь в его тело, в его тепло. Его рука на талии притягивала ближе, губы требовали большего.
Голоса в лабиринте разорвали заклинание. Мы оторвались друг от друга, запыхавшиеся.
— Поехали, — от его шёпота по телу пробежали приятные мурашки.
Он помог мне подняться. Ноги подкашивались. Когда он снова встал за моей спиной, его тело стало не просто убежищем, а первой опорой на новой земле.
Виктор выехал на широкую дорожку и остановился, поставив ногу на землю. Не для опоры — чтобы дать мне пространство.
— Давай ты.
— Мы врежемся.
— Я буду рядом.
Я прикусила губу, уставившись на ручку газа.
— Я оттолкнусь, а ты просто поверни ее.
Я повернула. Самокат рванул. И в этот миг его рука легла на мою — не чтобы перехватить, а чтобы добавить веса моему собственному движению. Рывок сменился плавным ускорением. Паника уступила место уверенности.
— Смотри на дорогу.
Его пальцы разжались. И в этой пустоте под моей ладонью родилось новое знание: он доверил мне управление.
Ветер ворвался под одежду, смывая последние следы оцепенения. Я добавила газу, и мир не рухнул — он расступился. Плитки под ногами складывались в ровный путь, который я выбирала сама.
Я сошла с самоката, дрожа от возвращённого права управлять. И тогда накатило. Резко, до тошноты. От этого внезапного права на счастье. Слезы подступили предательским градом.
— Ольга.
Он не стал спрашивать «Что случилось?». Просто встал рядом, закрыв меня от мира своим плечом, и дал паузу — несколько секунд, чтобы собрать себя по кусочкам.
— Всё, прости. Не знаю, откуда это.
— Знаю.
Одно слово. И в нём не было жалости, лишь полное понимание. Это когда внутри годами копишь, а потом одна капля переливает край.
Стыд растаял. Не потому, что он его смыл, а потому, что он просто стоял рядом с ним.
Я улыбнулась, положила руки ему на шею и потянулась. Не для поцелуя. А чтобы прикоснуться к этому приятию.
Мир сузился до точки соприкосновения наших губ. Это было не падение, а обретение дна.
— Пойдём.
До машины я шла, не чувствуя ног. Он открыл дверь, и я провалилась в кожаное кресло.
— Куда?
Рык мотора был ответом на все мои вопросы. Я распахнула окно. Ветер ворвался в салон, срывая с ресниц слёзы. Я дышала. Впервые — полной, разорванной грудью.
— Видишь? Не так страшно, — его голос был приглушён ревом.
— Остановись, — выдохнула я, указывая на пустынную смотровую.
Тишина обрушилась, оглушительная. Мы сидели, слушая, как затихает в висках кровь. Я повернулась, и луч света поймал белую нить шрама над его ключицей. Прикосновение моего пальца было вопросом.
Виктор замер. Его тело на мгновение стало жестким.
— Напоминание, — глухо начал он. — О том, что контроль — призрак. Взял машину отца. Не спросил. — Он говорил ровно, но я видела — шестнадцатилетний мальчик до сих пор сидел в нём. — Отец сказал: «Солдаты гибнут от безалаберности». Ключица, селезёнка, сотрясение. Больше месяца в больнице. И столько же — под взглядом отца, полным разочарования. Больше я ничего не пускал на самотёк. Ни-че-го.
Он произнёс это с такой выверенной чёткостью, что по моей коже пробежали мурашки. Его безупречность была не даром, а тяжело заработанным навыком выживания.
— Виктор… — начала я, глядя на его профиль, освещённый огнями ночного города.
[justify]— Молчи, — его голос опустился до интимного,