— Как насчёт того, чтобы продолжить прогулку? — Пожал он плечами и, качнувшись на месте, засунул руки в корманы.
— Я как раз только что предлагал это. — Согласился Виктор и закурил.
На часах было без пятнадцати полночь. Отсрочка на три часа — вот и всё, что мне было нужно. Последней нитью, связывающей с той жизнью, был вибрирующий телефон.
«Ты ответишь мне или нет?»
«Видимо, нет.»
Я нажала кнопку «выкл» с ощущением, будто перерезаю себе вены. Только вместо крови из раны хлынула пьянящая, опасная свобода. От долга, от совести, от самой себя.
Это и есть настоящая жизнь — мелькнула мысль в голове.
— Да, — согласилась я. — Давайте пройдёмся.
Мы нырнули в темноту сквера, сбросив за спиной гнев и притворное веселье. Впереди ждала свобода — выстраданная, но бесподобная.
Тени от живой изгороди и ив скрывали нас от мира. Фонари, изогнутые, как скрепки, отливали тусклым металлом.
Рассказ Кирилла о клиенте, «который смог», прервал звонок. Он отошёл, извиняющимся жестом попросив минуту, оставив нас в зыбком вакууме, где пахло ночной сыростью и неловкостью.
— Может, невпопад, — Виктор нарушил тишину, и вопрос прозвучал не как допрос, а как осторожное прикосновение к запретной грани. — Но в разговоре промелькнуло, что ты замужем. Почему не носишь кольцо?
Сердце не упало — оно сделало резкий, болезненный скачок, точно сорвавшись с цепи.
— Его нет, — выдохнула я, и это прозвучало как признание в совершенном преступлении. — Свадьба была бедной. Не до колец.
Я наблюдала за ним, и впервые заметила странную расфокусированность его взгляда.
— У тебя плохое зрение?
— Линзы забыл, — он отвел глаза, и в этом жесте была непривычная уязвимость. — И тоже опоздал. Не так эффектно, как ты, но…
— Последнее время очки считаются сексуальным аксессуаром. — Заметила я. — А почему опоздал?
— Отец. Позвонил в неподходящий момент.
— Вы редко общаетесь? — я нащупывала почву, боясь сорваться в пропасть.
— Он не общается. Он проводит смотр. «Какие показатели? Когда повышение?» — Он говорил это с каменным лицом, лишь нога отбивала резкую, нервную дрожь. — Чтобы было чем хвастаться перед друзьями. Оправдать вложения…
Он резко оборвал себя, ища в возвращении Кирилла своё тактическое отступление.
Мой друг извинился, сославшись на срочные дела, и его фигура быстро растворилась в ночи. На прощание Кирилл мягко кивнул мне, напоминая о своей просьбе узнать Виктора поближе.
— Я уж начал думать, вы с ним пара, — осторожно заметил Виктор, когда мы снова остались одни.
— Нам нечего друг другу предложить, чтобы быть вместе.
— Редкая честность. Значит, требовательная?
— Это всё равно, что если бы мы с тобой стали встречаться — восходящая звезда и заложник собственного провала. — Я рассмеялась только что сформулированному описанию и поделилась им с собеседником: — Карьерное самоубийство.
Мы шли по аллее, и тишина между нами была не пустой, а густой, как мёд. Воздух был тёплым и влажным, обволакивающим.
— Пахнет грозой, — сказала я, просто чтобы разбить эту сладкую, невыносимую напряжённость.
— В Египте воздух суше. Пряный. Пахнет песком и неизвестностью.
Он говорил о далёких странах, а я думала: мы из разных вселенных.
Ледяная волна от системы автополива окатила меня с ног до головы, и его смех прозвучал как щелчок — он видел меня не начальником, а живым, растерянным человеком. И помог тем, что было в его силах — своим платком.
— Почему ты приехал сюда? — спросила я, стирая с лица воду и вспоминая обещание, данное Кириллу.
Аккуратно сложила мокрую ткань, протянув ему.
— Это сложно.
— Я не дорожу личным временем.
Виктор сел на лавочку и закурил.
— Расстался. Не мог оставаться в том городе. Попросился в командировку.
Я смотрела на него, пытаясь наложить этот образ — человека, бегущего от боли, — на портрет бездушного карьериста.
Села рядом, отметив лёгкое подёргивание его колена.
— Я думала, ты ставишь амбиции превыше чувств.
— Разве я похож на бездушную машину? — в его голосе прозвучала сдерживаемая резкость.
— А почему вы расстались?
— Увидел её с «другом». О котором не должен был беспокоиться.
Его слова повисли в воздухе острым осколком. И я вдруг поймала себя на мысли: а наша прогулка для него — не тот ли самый «друг»?
— А тебя не ждут? — его вопрос врезался в мои мысли, как подтверждение догадки.
— Не ждут, — резкость в моём голосе была защитой. — Ему всё равно.
— Почему не уйдёшь?
— Накоплю — уйду. Не хочу никого втягивать в свои проблемы.
— В этой компании меня учили, что команда — это когда помогают.
— Мы сейчас не на работе. — Я отсекла это. Его помощь была бы для него риском, а для меня — унизительной подачкой.
Мы вышли к фонтану. Вода била в небо, окрашенная в багровое и ультрамариновое.
— Тебя уважают в офисе, — сказал он, глядя на воду, а не на меня.
— Их штрафы вычитают из моей зарплаты. — Я закусила губу, чувствуя, как горечь подступает к горлу. — Идеальный рецепт обожания.
— Эффективно.
Он улыбнулся уголком рта, и эта улыбка была шифром, который я не могла разгадать.
— Ты произвёл впечатление планирующего чётко свою жизнь человека. Такое спонтанное желание переехать просто из-за девушки звучит неуместно.
— Это и есть план. — Его взгляд стал острым, как скальпель. — Новая площадка, руководящая позиция. Потом сделаю собственный бизнес, построю дом. Но с женой торопиться не буду.
— Почему? — Заинтересовалась я, отмечая его уверенность.
— Раны заживают долго. — Вся легкость исчезла из его голоса. — И с временщиной устал иметь дело. Не хочу, как отец, в работе утонуть. Хочу найти… свою. Чтобы можно было отдаться без остатка и получить то же взамен. Те отношения были односторонними. Я был просто… удобным придатком, функцией.
Он говорил, глядя в темноту за фонтаном. Его плечи были напряжены под невидимым грузом.
Его слова о доверии и отдаче ударили в незажившую рану. Я резко отвела глаза, делая вид, что меня ослепил свет фонтана и призналась:
— Меня, как женщину, это… обезоруживает. Прямо хочется тебе понравиться.
Он коротко кивнул, и в его глазах мелькнула та же искра признания.
— А меня — твоя прямотa. В ней есть мужество.
— У меня достаточно тяжёлая жизнь, чтобы я могла себе это позволить. — Я посмотрела на его сжатые кулаки, и слова пошли сами, тихо. — Знаешь, после расставания кажется, будто часть себя навсегда осталась там, в прошлом. Но это ложь. Это привычка. Как шрам, который всё ещё чешется. Мы держимся за старую боль, потому что она даёт какую-то определённость. Свой, мазохистский уют. А будущее — не понятно что там.
Он беззвучно усмехнулся.
«Кто ты?» — читалось в его глазах.
Виктор закурил и уставился в звёздное небо.
В облаке дыма его черты утонули, скрывая от меня эмоции.
— Это… тебя останавливает уйти?
Прямота его вопроса застала меня врасплох.
— Долг. — Коротко ответила я и скрестила руки на груди, чувствуя как вечерняя прохлада пробирается под кожу.
— Если бы мы были друзьями, — сказал он тише, — знаешь что бы я посоветовал? Составить список. «За» и «против» — на бумаге. Чтобы увидеть разницу между долгом и жалостью. Но это пока не мое дело.
— Пока? — я провела языком по пересохшим губам. — То есть… есть шанс, что станем?
— Решим.
[justify]Впервые за долгие годы кто-то говорил со мной не как с функцией