— Угадай сигаретой.
У конвоира обыкновенные и самые дешевые сигареты.
У Яши дорогие, конвоир это знает и знает, что Яша угостит его. Конвоир возьмет. Так положено и скажет бессмертные слова.
— Живут же люди! Здесь работаешь света белого не ведёшь и куришь дрянь, люди сидят под замком и видят, что себе позволить не могу…
Яша отвечает еще более бессмертным и актуальным на все времена:
— Хочешь поменяться?
Конвоир фыркает и отвечает, словно креститься:
— Не дай Бог!
Баня огромна. Это комната на сто квадратных метров. Но, мы в бане одни. Каждая камера выводиться отдельно для мытья. Жар великолепный. В тумане пара не видно друг друга.
Я очень доволен, что пошел. Когда вы вымыты, грязь и безысходность черной камеры отступает пусть хоть и на время. До тех пор пока вы через день снова не пропитаетесь тюремным запахом и бытом. В тюрьме запах особый его нельзя не с чем сравнить, и быт.
Яша пишет малявы, записки, курсуюет по камерам и узнает о знакомых. Налаживает дорогу, между камерами тюремную почту.
Яша вздыхает:
— Скорей бы прописка!
Но Яша прописан уже давно как десять лет назад. Прописывается только тот, кто заезжает первый раз в тюрьму прописывается раз и навсегда, и потом в какую тюрьму вас не занесла бы судьба у вас будите одна прописка. Это не такая прописка, как у вас на улице, трюма одна хоть их и сто штук. Тюремная прописка это ваше место в тюремной иерархии социальный статус как в обществе, где вы врач, строитель музыкант, артист или военный.
Яшу вывели. Мы с пограничником остались одни.
— Цынкану! — сказал Яша на прощание, но я так о нем ничего больше и не слышал.
Через сутки как снег на голову, за железными дверьми конвоир объявил:
— Олейников передача! Свидание!
Бабушка горько смотрела на меня через стекло. Бабушка словно постарела на целую жизнь и смерть застучалась ей в сердце, после того как меня арестовали. Она всегда думала, что только не я.
Комок подкатился к горлу.
Я преступник! Но чем виновата, старая женщина? Да, в глазах общества виновна, она меня воспитывала. И теперь она с семи утра стояла в очереди с продуктами, для преступника, нарушая тоже закон, и нормы нравственности, она не отказалась от меня, а пришла проведать и увидеть. В законе прописано свидание разрешено, но чтобы его получить надо получить разрешения сначала у следователя, но если вы решились жизнь меняется, вы теперь тоже под вопросом все росно, что преступник. Тебя поставят в длинную очередь с раннего утра. Не хочешь не стой! Тебя заставят перебирать званого все продукты, разворачивать конфеты, перелаживать консервы в кулек, разрезать колбасу, ломать сигареты, а обыкновенную зажигалку не разрешат. Заставят составить полный список привезенных продуктов и половину продуктов не примут. Не положено. Не положено котлеты, не положена домашняя выпечка, не положены соки. А что положено, то все равно запретят. Не положено больше двух килограмм колбасы единовременно, вообще не положено больше тридцать килограмм общего веса в течение месяца.
Простояв нескольких часов на ногах в очереди с продуктами, которые вы бережно собирали для близкого человека три раза или более переписав список продуктов по причине того, что то неразборчиво написано, то на бумаге кончилось место, а вы забыли указать печенья. Если вы осмелились на свидание вы будите ждать в тесной комнате со всеми другими отцами наркоманов, матерями убийц и насильников и педофилов. Это неважно, теперь вы все едины, вы в тюрьме и за вами тоже станут следить и наблюдать, на что вы способны, кто вы, что в вас живет на самом деле, на что могут быть способны ваши родные…
Моя бабушка родилась в Сибири в глухом таёжном хуторе на опушки тайги, дед Алексей привез бабушку на Дон, познакомившись с ней, когда проходил службу в Барнауле. Как и мой отец, в последствие точно также повстречав мою мать на танцах, как дед бабушку.
В крови и в генах у Зинаиды Яковлевны было только то, чтобы подчиняться здравому смыслу и бороться. Бабушка мне объяснила, своей волей, что ты можешь оставаться человеком и под замком.
Когда я поник головой, бабушка заплакала в ответ, но тут же она прежде сгорбленная выпрямилась и встала, коренастая высокая она пошла на выход.
— Свидание не окончено! Сядьте на место! Свидание проходит ровно час! Прошло только двадцать минут. Покидают свидание все родственники вместе, — сказал офицер.
— Я здесь самого утра на ногах! Мне семьдесят, я тебе бабки гожусь. Молокоотсос! Туалета нет! В комнате ожидания как селедки в бочках, открывай, я сказала! Увиделась!
— Сядьте на место!
— Я сказала открыть! Я жила всю жизнь по вашим законам! — и женщина заколотила стальную дверь кулаком с такой силой, что гром раздался на всю тюрьму и все затрещало.
Женщина не останавливалась, колотила и била, это был, словно разбуженный во время спячке медведь у которого не становись на пути, раздерет в клочья.
Все всполошились и сбежались. Попятились и открыли.
Бабушка посмотрела на меня в последний раз в жизни, я сжимал зубы и кулаки. Бабушка была словно довольна, так, когда свершила самое важное для своего ребенка, наконец, то сделала для него больше чем накормить, собрать в первый класс, сыграть свадьбу. Открыла, что ты унаследовал от своих предков по праву рождения.
Глава третья
Мы все не равны перед друг другом и равенства и братства между людьми невозможно и просто мечта. Мы рождаемся и с первого мига нашей жизни нас подвергают градации, вес, длина. У младенца нет еще имени, но мед карте уже есть физическая и метрическая величина. Младенец с криком ложиться на весы и врач констатирует, а дальше начинаются опыты жизни. Если Вам повезло вы радуетесь солнцу, возне и первой дружбе с каким ничуть как ивы карапузом. И вот оно безоблачное и счастливое детство. Но если с первых минут жизни Вас уже определяют мерами, то и все будущие будет определяться от того кто ваши родители.
Я засыпал и думал о бабушке. Она без мужа воспитывала троих детей, меня своего первого внука она считала, за родного ребенка. Работала в торговле в большом кафе, где были столы, и мужики после работы собирались промочить горло опрокинув стакан с портвейном. До глубокой ночи женщина стояла за прилавком и носила из подсобки тяжелые ящики, сотни ящиков за смену, приходила домой и без сил валилась замертво.
А соседи писали в милицию, что такая сякая, без мужа трое детей, а они у нее сыты, квартира в коврах и в хрустале, что должны умереть с голода, пойти по меру, а так нет жируют. Еще страшней, что соседи нашёптывали детям, о нашем богатстве, записывали нашу семью в предатели и словно подговаривали отомстить. А Зинаида Яковлевна не чаяла во мне души и отдавала мне все самое лучшие, в тайне мечтая, чтобы я походил на нее, крепкую дородную женщину. И ее мечта была кем-то исполнена, и я пошел в сибирскую породу. Крупный и сильный, а поначалу был болезненный и чахлый.
— Это он армянскую кровь, отхаркивает, — говорила Зинаида Яковлевна. Потому что бросили! Ну и пусть! Сами виноваты. Вырастит, будет русский богатырь!
А пока я был тонок и в семь лет не дотягивал ростом и силой сверстников. Только какая-то прямо совсем не детская задумчивость иногда посещала меня, и я подолгу мог молчать и порой приходил с прогулок очень грустным, но, ни когда, ни в чем не признавался и не жаловался.
— Что случилось, с моим королем Артуром? — улыбаясь, наивно спрашивала мать, отчего-то считая, что все хорошо.
Я с надеждой поднимал на мать глаза и спрашивал.
— Я, правда, король?
— Конечно ты король. Король Артур! Ты вырастишь, и я подарю тебе корону.
— Мама я не хочу корону! Я хочу меч! — серьезно говорил я, словно меч мне нужен был не для забавы, а для чего-то очень важного.
— Сыночек, а зачем тебе меч? — недоуменно спрашивала Лариса.
— Чтобы сражаться! Чтобы… — и я прятал глаза наполнявшиеся горькими слезами.
А потом все ровно шел во двор.
— Я все понял мамочка, я буду во дворе.
— Да, и вынеси мусор.
Я с ведром вышел во двор, на лавочке сидела местная ребятня. Так вышло, что все соседские ребята, были, взрослея Артура, кто на два года кто на целых пять у всех отцы и вообще….
[justify]— О! Армян мусор выносить,