Клад отца Иоанна

и нелепый вопрос:
- Скажите, а вас случайно не Иоанном зовут?
Пашка вздрогнула от моего предположения и очень удивленно взглянула на меня, а потом и на старичка.
- Ой, нет, касатик! - спокойно улыбнулся хозяин. - Меня Семеном величают. Дедушка Сема, так меня и зовите.
- А меня Георгий, или просто Жорка! - сказал я и вздохнул разочарованно, так как мое дерзкое предположение распалось, а тайна хозяина хутора осталась. - А ее, - я кивнул на Пашку, - Прасковья!
- Очень, очень хорошо! - обрадовался дедушка. - Георгий и Параскева! Да, конечно... святые великомученики... да, мои любимые.... вот ведь как, Господи! - как-то задумчиво произнес хозяин, а потом обнял нас и прижал к себе на минутку. - Ах, ангелочки вы мои, как же я рад вас видеть! Дождался ты, старый Симеон, своего часа, дождался... Эх, вот ведь чудо-то... Ну, радуйся, отче Иоанне, сбылись твои слова!
Так мы и стояли под пахучими ветками цветущей рябины: я - по правую, а Пашка - по левую стороны от счастливого хозяина кордона и чувствовали, как его безграничная радость передается и нам, его незваным гостям, но, оказалось, таким желанным. Внутри разом исчезли все страхи, волнения и сомнения, хотелось лишь жить, веселиться, любить и творить добро. И уже никакие Кривые Назары не были нам страшны и опасны, а в душе зарождалась уверенность в завтрашнем дне и в благополучный исход нашего приключения.


ДЕДУШКА СЁМА

Солнце, казалось, разомлело на небосклоне от своей же жары и вовсе не собиралось опускаться к залитому знойным маревом горизонту. Дедушка Сема провел нас во двор своего дома и спросил у меня, улыбаясь:
- А чего это ты, Жорик, сравнил меня с отцом Иоанном?
- Не знаю, - пожал я плечами, - как-то вдруг подумалось, что батюшка Иоанн еще жив и проводит свои дни в лесной глуши, подальше от людей, которые некогда предали его... Нам отец Григорий рассказывал о его жизни...
- Эх-хе... - вздохнул хозяин. - Нет, к сожалению, погиб наш батюшка, сгинул в лагерях да ссылках. Даже если бы он и вернулся, было бы ему сейчас уже далеко за сто лет, как праведному старцу Симеону... Мне вот самому уже скоро восемьдесят стукнет, а я его видел еще будучи мальчишкой!
- Как, вы знали отца Иоанна?! - воскликнули мы.
- А как же! Вся наша семья ходила в Преображенский храм к батюшке Иоанну. Любил его народ и уважал. Очень хороший был иерей, праведный...
- Здорово! - обрадовалась Пашка. - Дедушка Сема, вы нам расскажете об отце Иоанне?
- Ах, вы мои касатики! Ну, конечно же, расскажу! Обязательно расскажу! Ведь вас ко мне прислал не кто-нибудь, а сам батюшка Иоанн! Во как! - и хозяин кордона многозначительно показал пальцем на небо.
- В какой-то мере да... - согласились мы.
- Эх, ребяточки, да вы ничегошеньки еще не знаете, какой сегодня день в моей жизни! Это просто Сретение с прошлым, с отцом Иоанном, ибо он еще давным-давно предсказал эту встречу!
- Неужели!? - искренне удивились мы.
- Да-да! И я ждал этого всю свою жизнь... - дедушка Сема вновь умилительно прослезился, но быстро взял себя в руки и радостно объявил: - Ну вот что, ангелочки вы мои, история эта длинная и удивительная. Давайте отложим ее на вечер, а сейчас займемся подготовкой к этому торжеству, ведь вы мои самые-самые дорогие гости за все то время, что я живу здесь, в лесной глуши... И я хочу принять вас как посланников небесных! Плохо только, что я так долго ждал, что успел состариться и ослабнуть хорошенько, поэтому вы меня уж простите, но без вашей помощи я уж и не смогу обойтись, чтоб все устроить, как следует...
- Ну что вы, дедушка Сема! - обняла Паша хозяина кордона. - Мы с большим удовольствием поможем вам! Говорите, что надо, мы это сделаем!
- Мы уже многое умеем! - вставил я.
И после этого работа на хуторе закипела. Первым делом мы занялись банькой: натаскали воды, дров, разожгли печку. Затем прибрались в доме, а в уютной горнице установили большой стол и накрыли его белой праздничной скатертью, которую хозяин использовал только на великие праздники. Я спустился в подвал за угощениями дедушки Семы. Каких там только не было припасов, которые нам, горожанам, и не снились: соленья, варенья, маринады, компоты, копчености. Не стану и перечислять, а то я чувствую, что у меня вновь начинает разыгрываться аппетит. Я извлек на свет Божий: банку вишневого компота, овощную солянку, маринованную капустку, огурчики хрустящие, икорку из кабачков, тушенку из лосятины, консервированную дикую утку, шматок ветчины копченой, небольшую головку домашнего сыра, сметану, масло, яички, мясо озерного гуся, ну и ведерко картошки. И понял, что всего нам все одно не перепробовать...
Паша принесла с огорода свежую зелень, лук, редиску, ранние огурчики (из парничка), а дедушка Сема добавил еще ко всему этому изобилию водочку с диким медом и блюдца с земляничным, черничным, голубичным и ежевичным вареньями.
Постепенно мы выяснили, что на кордоне обычно живет много народу: сын хозяина с женой и тремя детьми, да еще семья младшего егеря, состоящая также из пяти человек, ну и одинокий охотовед дядя Витя, который, правда, неделями дома не появляется, занимаясь своими делами и коротая время в лесных заимках или в палатке. Ну, а сейчас так все сложилось, что дедушка Сема остался совсем один: отцы семейств отправили своих жен в город повидаться с родственниками, а сами проверяли порядок на дальних участках хозяйства. Дети их находились в оздоровительных лагерях, так как учились в городе, в интернате. А дядю Витю застать дома летом было архисложным делом.
- Не боязно ли вам тут одному? - поинтересовался я у старого лесничего. - В районе орудует шайка расхитителей храмов, браконьеры, поди, шастают...
- Меня Господь бережет, чего же мне бояться! - усмехнулся хозяин кордона. - А с разными бандитами да браконьерами приходилось не раз встречаться: и стреляли в меня, и с топором ходили, ножом угрожали и вилами замахивались, и с кулаками кидались, да вот только, как видишь, жив-здоров, не одолела злая сила, трудно ей, видать, идти поперек рожна...
Холодные закуски мы разложили по тарелкам и блюдам и аккуратно расставили на столе. В вазах разместили букеты полевых цветов. Получилось все очень торжественно и красиво. На горячее решили отварить гусиное мясо, да нажарить картошечки с лисичками! А тут подошло и время баньки. Первой мы отправили туда Прасковью, а я, взяв лукошко, пошел в окрестности кордона собирать грибы, ведь мы видели их там в огромном количестве. Дедушка Сема отправился загонять по дворам скотинку.
Когда я возвращался, неся полный короб аппетитных рыжих лисичек, то отметил, что солнце наконец-то пробудилось, засуетилось и как-то поспешно, оттого и неловко, стало уходить из небесного дома. Золотой свет его огненных одежд ярко полился по дремучему лесу, наполняя все кругом какой-то торжественностью. Душа моя тоже сладко затрепетала от предвкушения чего-то величественного и значимого, что скрывала в себе тайна дедушки Семёна и всего этого охотничьего кордона. Я ускорил шаг и вошел во двор в тот самый момент, когда Пашка выходила из баньки. Эх, друзья мои, как же она была хороша в тот момент! Никогда еще я не видел ее такой прекрасной! Чистая, румяная, с распущенными по плечам волосами и окруженная ореолом солнечной радуги, девчонка стояла на порожке бани и, подставив свое милое лицо под живительные струи заходящего светила, чему-то загадочно улыбалась. На ее длинных ресницах озорно бегали разноцветные зайчики... Пораженный, я только и смог выдавить из себя: «С легким паром!»
Потом настал мой черед идти в баню, смывать всю грязь и груз наших лесных приключений. Прасковья стала готовить ужин, а дедушка Сема продолжал ухаживать за многочисленной скотинкой, ведь ее надо было не только загнать, но еще и попоить, и дать корма на ночь. В такой баньке я еще никогда не парился! Так было здорово! Я нещадно хлестал себя березовым веничком, стонал от сильного жара, обливался холодной водой, черпая ее деревянным ковшиком из огромной бадьи, и чувствовал, как из меня выходят все болячки, все переживания прошлых дней. Исчезали обиды, усталость, разочарования, уныние, злость. Тело обретало чистоту, а сердце наполнялось необъяснимой радостью и уверенностью в том, что все теперь будет только хорошо, что и бандитов обязательно найдут, и клад отца Иоанна вернется к людям. Я будто заново рождался в этой лесной баньке, окруженной высоченным бурьяном и густым шиповником. Мои кожа, мышцы, суставы и кровь пропитывались живительным жаром русской бани, в душе разгоралась любовь ко всему, что меня окружало: к лесу, солнцу, небу, ветру, душному вечеру, ароматному лугу, неугомонным птичкам, к лесному кордону, затерянному среди мещерских просторов, к странному дедушке Семе и его тайне... Очень захотелось вернуться к «зернышкам», отцу Григорию, Людмиле Степановне, к родителям... Обнять их всех, почувствовать их тепло и биение добрых сердец... И я невольно подумал: вот отчего улыбалась Паша, выйдя из этого дымного, жаркого чистилища! Какая-то скрытная благодать царила на этом хуторе, и она тоже, видать, коснулась девичьей души и затронула струны ее сердца, заставив литься мелодии любви, добра и мира...
Поэтому когда я вошел в горницу, наполненную умопомрачительными ароматами пашкиной стряпни, то походил, наверное, на сказочного доброго молодца, только что искупавшегося в котле с кипящим молоком и превратившегося в прекрасного принца! Зеркала в доме не было, и я не мог взглянуть на себя со стороны, чтобы убедиться в правдивости своих предположений, но заметил, как удивленно взглянула на меня Прасковья, да так и замерла на месте, не отводя от меня своих пронзительных глаз. И я остро ощутил в себе неожиданное открытие: кажется, мы с Пашкой стали на год взрослее! Мы стояли, как зачарованные, и с интересом разглядывали друг друга, точно видели впервые! Да, мы здорово изменились и преобразились после той баньки... У меня в руках было мокрое пушистое полотенце, а у Пашки - чашка с салатом, остро пахнувшим чесноком, укропчиком, да свежими огурчиками. Не знаю уж, сколько бы длилось это наше какое-то просто необъяснимое противостояние и чем бы оно закончилось, да только тут в избу вошел хозяин и вывел нас из этого странного оцепенения.
- Ну, ангелочки вы мои, какие же вы красивые у меня! Давайте-ка теперь к столу поближе!
Пашка смущенно улыбнулась, и ее щечки и губки запылали, точно алые бока спелой клубнички. Она поставила чашку на стол и помогла дедушке Семе присесть на лавочку. Я утер влажным полотенцем пот, выступивший на моем пылающем волнением лице, немного успокоился и тоже почему-то заулыбался. Затем Прасковья прочла соответствующие молитвы, мы перекрестились, поклонились образам и уселись за роскошный стол. Аппетит разыгрался отменный, и я вряд ли когда забуду тот вечер, проведенный в домике на глухом кордоне. Сначала дедушка Сема рассказал нам о житье-бытье лесников, потом стал расспрашивать о нашем лагере, о том, как сохранился храм Преображения, о батюшке Григории. Пашка добавила еще новость о том, что мы нашли старое Евангелие и в нем странную записку отца Иоанна. Когда хозяин кордона узнал о содержании этой бумажки, то очень оживился и удивился этому известию:
- Эх, так значит, клад батюшки Иоанна все еще ищут! - вздохнул дедушка Сема, убирая крошки хлеба со