Отчим

скользит по моему рту, дразнит, обещает... Голова кружится... Данила...

Вдруг он странно дергается, повисает в моих руках безвольной куклой. Глаза так близко, и видно, как они становятся бессмысленными, будто из них вытекает жизнь. Боль обжигает правое плечо. Страшно. Очень страшно. Поднимаю глаза. Напротив нас стоит Эмма, глаза огромные, как большие монеты. В ее руках пистолет с глушителем. Дуло чуть дымится. Красный шарфик Эммы такой красивый. Красивый... Красная пелена заслоняет все вокруг. Вижу только ее лицо, плечи, на плечах - шарфик. Не плачь, Эмма, не надо...


* * *


- Солнце, давай ты не будешь капризничать, и съешь наконец эту долбанную кашу?!

Олег рычит, как бульдозер. Мне все равно. Рычи, милый, рычи.

- Алёшенька, миленький, ну пожалуйста, ну хоть ложечку... - своим сюсюканьем он сведет меня в могилу быстрее, чем склизкая овсянка. Чтобы только он отстал от меня, открываю рот, глотаю эту гадость. Если каша способна меня вылечить - я обещаю есть ее каждый день на завтрак! Чес-слово!

Битвы ЗА кашу и ПРОТИВ нее мы с переменным успехом ведем уже неделю. С тех пор, как погиб Данила. С тех пор, как я был ранен. С тех пор, как Эмму посадили в тюрьму.


Эта милая женщина влюбилась, как кошка, в Данилу. С его стороны - небольшой романчик, с ее - трагедия всей жизни. Она бросила мужа, порвала с родными, разругалась с друзьями, и все ради того, чтобы быть с ним. Тогда, в ресторане, Данила пытался объяснить ей, что они не могут быть вместе. А Олег, глядя на эту парочку, сделал свои выводы. Эмму он помнил еще с прошлого корпоратива как жену своего подчиненного, и молодой человек рядом с ней не вызвал у него положительных эмоций. Да еще это оказался ТОТ САМЫЙ ДАНИЛА, с которым у меня когда-то что-то было.

Впрочем, Олег был прав, как всегда. До добра это знакомство не довело. Данила мертв, я в больнице, Эмму ждет суд. Олег не заводит разговора о тех поцелуях - с Эммой и с Данилой. Он молчит - и я молчу. Молчим вместе.

И еще я убедился: Олег - лучший из всех, кого я когда-либо встречал. Просто замечательный человек!

Конечно, я скоблю о Даниле. Да и Эмму жалко. Эта горечь в моем сердце лежит на особой полочке. Рядом с тоской по умершему отцу. Недалеко от горя от гибели мамы.

Но у меня есть Олег. Он - тот человек, ради которого стОит вставать по утрам, делать все, чтобы не огорчить его. Даже если он рычит. Люблю свой рычащий бульдозер.

* * *

Через месяц, на следующее утро после выписки из больницы.

- Олежка, что у нас на завтрак?

- Овсянка, сэр!

- Нет! Только не это!

- Малыш, ты же обещал, что если эта каша поможет тебе выздороветь, ты будешь есть ее каждый день.

- Она мне не помогла! Совсем не помогла!

- Кашу в больнице ел?

- Ел...

- Выздоровел?

- Выздоровел...

- Значит, это каша помогла. Ешь!

- Так нечестно! Я мог выздороветь и без каши!

- Малыш, ты ведь обещал? Обещал! Не будешь есть - я тебя покормлю.

Злобный монстр, притворяющийся моим любимым Олежкой, приближается ко мне, хватает пальцами за подбородок и впихивает в рот ложку с кашей. Я пытаюсь вырваться, выталкиваю языком английское лакомство. Каша течет по пальцам Олега, комком плюхается мне на живот.

- Ай-яй-яй, какой ты сегодня неряха! Придется тебя помыть и наказать!

Что-то страшно мне. Может, обратно в больницу вернуться?

- Пойдем, малыш, мыться!

Этот большой дядька хватает такого маленького слабенького меня и тащит в ванную. Буквально срывает одежду, запихивает под душ. "Дяденька, я больше не буду" - "Будешь, малыш, будешь!" Жесткая мочалка трет кожу со страшной силой. Может, Олег, пока я был в больнице, переучился с бизнесмена на маньяка-чистюлю? В смысле, который хватает людей и жестоко моет их в душе? Ой, я, кажется, попал...

- Так. Кажется, отмыл. Теперь - наказание!

МАМА! РОДИ МЕНЯ ОБРАТНО! НЕ ХОЧУУ!

Олег садится на край ванны, перекидывает меня через колено - и шлепает по попе! Меня! Шлепает! Еще и еще, пока вся задница не начинает гореть огнем. Гад! Мудак! Козел!

- Это за то, что целовался с Эммой, - большая рука прикладывается к моей пятой точке. - Это за то, что целовался с Данилой. Это опять за то, что целовался с Эммой. Это за Данилу.

За Данилу меня шлепают больнее. А я-то, наивный, надеялся, что все забыто...

Позже мою побитую попку целуют, нежно гладят, несут в кровать. Еще раз целуют попу. Потом целуют туда, где дырочка. Целуют, ласкают... Да, еще... Миилый... Олежка... Солнце мое... Люблю тебя... Люблю...

Очень люблю...