Сальвадор

Казалось, мгновения  растянулись в года, а минуты – в столетия. Темное, отчетливо видимое на фоне светлой стены тело летело вниз, почти не изменяя своего положения в воздухе. Сразу стало понятно, что на батут «прыгун» не попадает.
В полной тишине тело достигло земли и с тошнотворным, влажным шлепком ударилось об асфальт…

Еще несколько мгновений всеобщей тишины и неподвижности. И вдруг все словно взорвалось, ожило, зазвучало и понеслось с дикой скоростью. Стали слышны трагические крики и даже плач, отрывистые команды и окрики полицейских, сдерживающих напирающих людей, желающих своими глазами увидеть, что стало с телом. Какофония звуков оглушила Шу и усилила ощущение нереальности всего происходящего. Все сливалось в один общий гул. Он даже плохо различал слова капитана, стоявшего совсем рядом, и непечатно оравшего на напиравших на него людей. И вдруг среди этого гвалта Серега явственно различил какой-то негромкий вздох, всхлип, словно стон, наполненный тоской и безысходностью:

- Сальвадор!

Не веря собственным ушам, Шу медленно повернул голову влево и почти сразу встретился глазами… с Ирой Григорьянц.
Девушка повисла на камуфлированном серо-бело-голубом плече полицейского и, казалось, вот-вот упадет. Ее широко открытые глаза, как два черных агата, неотрывно глядели на Шу, цепляясь за его взгляд, как за спасительный якорь, словно какой-то инфернальный поток, ревущий у нее внутри, трепал ее душу и силился сорвать в глубочайшую пропасть безвременья.  Шу почти физически ощущал, как дрожит и трепещет связавшая их нить, и боялся отвести глаза. Это было бы все равно, что разжать пальцы, схватившие руку альпиниста, потерявшего страховку. И только минуту спустя хлынувшие из глаз девушки слезы дали Сереге знак, что можно ослабить спасительную хватку.
Едва отвернувшись от Ирины, он рванулся к небольшой группке людей, стоящих и сидящих на корточках в кружок подле самой стены дома. Подбежав к ним и не очень вежливо растолкав в стороны собравшихся, Шу протиснулся к телу и увидел двух скоропомощников, неторопливо укладывающих свои чемоданы. Что ж, свидетельство весьма красноречивое! Мавр сделал свое бесполезное дело, мавр может удалиться.
Шу перевел взгляд на искореженное тело «прыгуна». Неестественно распластанные и развернутые в тазу ноги, откинутая куда-то в сторону рука и деформированный от удара об асфальт череп. Изменившийся настолько, что только богатое воображение позволило Сереге разглядеть в искажённом лице самоубийцы знакомые черты.
Черты Сальвадора…

К полицейским прибыло подкрепление в виде здоровенного трехосного грузовика с бойцами ОМОНА. Взвод этих орлов, имеющих гораздо больше, чем полицейские из местного отдела, опыта в обращении с непокорной толпой, очень быстро разогнали любопытствующих, сочувствующих и просто скучающих граждан.
Пожарные свернули оказавшийся бесполезным батут и укатили на своей новенькой красной машине, прихватив попутно и оранжево-белый УАЗик с МЧСовскими чинами.
Уехали и доктора из Скорой Помощи, предварительно выписав заключение о смерти и наказав Сереге дожидаться труповозку. Почему именно ему предстоит этим заниматься, Серега вопросом не задавался. Как-то само собой получилось , что вскоре возле тела не осталось почти никого. Подошедший Величко немного потоптался рядом с сидящим на корточках Шульженко, и видя, что парень явно не в себе, не стал упрекать его за совещание. Разрешил Сереге назавтра выходной и тоже отправился восвояси.
Двор опустел. Не было даже Иры Григорьянц. Куда она делась? Бог весть. Наверное, приехал отец и забрал ее домой. Лишь только двое сержантов, оставленных, видимо, на всякий случай предусмотрительным капитаном, курили, спрятавшись от непогоды под козырьком ближайшей парадной.
Серега сидел подле тела, которое кто-то заботливо укрыл неизвестно откуда взявшейся простыней. Простыня постепенно намокала от дождя, тяжелела и все плотнее облегала скрываемого ею Сальвадора. Шу не замечал дождя, как не замечал промозглого ноябрьского холода и налетевшего порывистого ветра.

«Зачем?... Зачем ты сделал это, Сальвадор?», - вопрошал Шу и не получал ответа. – «Ведь ты же сам вчера говорил, что все это не выход, что ты не хотел, чтобы они прыгали… А сам?».

Вода скапливалась на серегином капюшоне и тонкими струйками стекала ему на лицо. Шу слизывал ее языком, ощущая во рту солоноватый привкус.

«Что ты хотел рассказать мне, друг? Ведь мы обязательно стали бы с тобой друзьями, ведь правда? Ты же сам сказал, что мы с тобой очень похожи…».

Вспомнив о чем-то, опер полез в карман куртки и достал мобильник. Открыл почтовую программу и нашел письмо Сальвадора. К коротенькому сообщению были прикреплены с десяток файлов, текстовых и графических (фотографии?), каждый из которых либо носил какое-нибудь говорящее название, типа «Предполагаемая схема» или «О Брейкауте». Другие были обозначены комбинацией непонятных цифр. В самом конце списка ее домой. Лишь только двое сержантов, оставленных, видимо, на всякий случай предусмотрительным капитаном, курили, спрятавшись от непогоды под козырьком ближайшей парадной.
Серега сидел подле тела, которое кто-то заботливо укрыл неизвестно откуда взявшейся простыней. Простыня постепенно намокала от дождя, тяжелела и все плотнее облегала скрываемого ею Сальвадора. Шу не замечал дождя, как не замечал промозглого ноябрьского холода и налетевшего порывистого ветра.

«Зачем?... Зачем ты сделал это, Сальвадор?», - вопрошал Шу и не получал ответа. – «Ведь ты же сам вчера говорил, что все это не выход, что ты не хотел, чтобы они прыгали… А сам?».

Вода скапливалась на серегином капюшоне и тонкими струйками стекала ему на лицо. Шу слизывал ее языком, ощущая во рту солоноватый привкус.

«Что ты хотел рассказать мне, друг? Ведь мы обязательно стали бы с тобой друзьями, ведь правда? Ты же сам сказал, что мы с тобой очень похожи…».

Вспомнив о чем-то, опер полез в карман куртки и достал мобильник. Открыл почтовую программу и нашел письмо Сальвадора. К коротенькому сообщению были прикреплены с десяток файлов, текстовых и графических (фотографии?), каждый из которых либо носил какое-нибудь говорящее название, типа «Предполагаемая схема» или «О Брейкауте». Другие были обозначены комбинацией непонятных цифр. В самом конце списка Шу увидел файл Readme.txt. Обычный для дисков со всякими программами (где, кстати, их редко кто читает), здесь он выглядел инородным телом. Именно поэтому Серега и запустил его первым. Это было настоящее письмо от Сальвадора, которое тот писал для Сереги. Писал, похоже, не один час, вдумчиво, и явно рассчитывая, что его прочтут.

«Привет, Сергей!

Думаю, я все правильно рассчитал по времени и способу подачи. Ведь ты читаешь это письмо, когда уже все закончилось? Я уверен, что да. Не зря же меня четыре года учили психологии. Ну, да ладно, давай по существу.
Тебя удивляет, что я обращаюсь со своим последним письмом именно к тебе? Поверь, здесь нет ничего странного! Сейчас поймешь. Во-первых, у меня осталось очень мало времени, чтобы утирать чьи-то сопли, рассказывая о своих ближайших планах (Уж, не Иру ли Григорьянц он имеет в виду? – подумал Шу). А те, кто не станет распускать нюни, всё знают и так. Тебе же я обещал рассказать. И это – во-вторых. Далее ты поймешь, что речь вовсе не о твоих криминалистических изысканиях, хотя и это важно. И я очень рассчитываю, что ты раскрутишь ситуацию по полной и препроводишь-таки мерзавцев, тех кто реально ответственны за гибель малолеток, в тюрягу. Туда им и дорога! Все пристегнутые к письму файлы, если и не расставят окончательно точки над «i», то по крайней мере, подскажут, с какого конца браться за дело. Но здесь все же речь не о том.
В-третьих, в самых главных и последних. Ты не представляешь себе, насколько бывает одинок человек, даже когда его окружают единомышленники! Особенно, учитывая нашу, так сказать, специфику. Ведь глупо же позволять любить себя, когда путь твой так недолог! Добрая и долгая память – и с нас достаточно! А тем более глупо влюбляться самому, потому как земные привязанности в нужный момент не позволят тебе сделать последний шаг.
А ты… Ты совсем - другое дело! Очень удачно получилось, что мы встретились. И главное, как своевременно! Еще при самой первой встрече (формально это произошло в Прачечном, но было темно, и можно сказать, что впервые я увидел тебя на следующий день, когда ты… ну, не важно!) я поразился нашей с тобой похожести. Я отнюдь не имею ввиду чисто внешнее сходство, и боюсь, ты вряд ли поймешь, что я имею в виду, если я возьмусь объяснить это в наших специфических терминах. Если хочешь, можешь назвать это интуицией. Знаешь, как в народе говорят? «Рыбак рыбака…» Ну, вот, оно самое и есть.
Ты скажешь: «Ну, есть какая-то схожесть, и что? Разве это дает тебе какое-то право грузить меня своими тараканами?». Конечно же, нет! Да я и не собираюсь. Дело в том, что то, чем я занят, представляет собой очень специфическую область человеческих знаний, вникнуть в суть которых могут только люди особого склада ума. Погоди смеяться и саркастически качать головой! Я вовсе не говорю, что такой особый склад ума ставит нас в чем-то выше остальных. В иных вещах даже наоборот! Вот сам посуди, насколько специфические мозги нужно иметь, чтобы быть врачом. А альпинистом? А дизайнером модной одежды? Про сисадминов вообще говорят, что это не профессия, а диагноз. Вот, например, твой сосед – парашютист. Ты же не считаешь, что это делает его круче тебя. Но то, что у него мозги набекрень, у тебя сомнений не вызывает. Вот и у нас также. У меня и у тебя…
Мы слышим зов пространства. Мы еще не забыли, что умели… Нет! Умеем летать. Мы просто забыли, как. Нет, мы не махали крыльями, как пернатые. Мы просто ложились на Линии Мира, и скользили так далеко и так долго, как нам хотелось…"



- Алё, болезный!

Кто-то хлопнул Шу по плечу. Совсем слегка, но этого оказалось достаточным, чтобы парень, погруженный всем произошедшим в какое-то трансовое состояние чуть не ковырнулся носом прямо в мокрый и грязный асфальт. Шу поднялся с корточек (читая письмо, он так и продолжал сидеть рядом с телом того, кто его написал) и огляделся вокруг.
В ноябре в Питере темнеет рано. Да еще дождь, обложные тучи закрывают свет. Пустой двор начал погружаться в сумерки. Под козырьком парадной по-прежнему топтались двое сержантов. Прямо перед Шу стояли двое дюжих мужиков в грязных белых халатах, поверх которых были надеты синие рабочие куртки. Один, прикрыв ладонями огонек спички, прикуривал папироску. Второй с ухмылочкой глядел на Шу.

- Этот наш, что ли? – он кивнул на укрытое простыней тело у ног Сереги.

- В смысле? – не понял Шу.

- Трупак-то, говорю, этот что ли?

- А-а-а… Этот. А вы кто?

Мужики переглянулись и издевательски заржали.

- Чё-та ты, блин, малохольный какой-то! Зондер-команда мы, гы-гы, вот кто! Хароновы дети, слыхал? Направление у тебя? Давай сюда.

И он, не спросясь, выдернул из серегиной руки порядком намокший листок.
Только тут Шу заметил позади мужиков грузовик с серой будкой без окон, предусмотрительно поданный кормой к телу Сальвадора.
«Труповозка», - сообразил он наконец.

- Ну, чё, Семен, -