Полковник выплеснул водку в так и не закатанные губищи, не почувствовав вкуса. Нелли задумчиво потерла третий подбородок.
Вдруг Вальтро стиснула кулаки и, приседая, открыла рот, — в воздухе пронесся пронзительный ведьмин визг, хлестнул по поверхности реки и ушел за грань слышимости, куда-то меж верхушек деревьев. Нелли затрясла пальцами в ушах.
— Фак, — сказал полковник, выронив стакан из рук. — Что она делает?
— Это она так радуется жизни, — ухмыльнулся Жоржик.
Меж верхушек деревьев выскользнул ястреб и, пластая над водой встрепанные крылья, бесшумно пронесся вниз по течению реки.
Резко потемнело, как вечером, за лесом поднялись синие тучи, вспыхнула молния.
— Эй! — заорал Жоржик, подпрыгивая под деревьями. — Бежим домой! Сейчас ливанет!
— Мы уже голые и мокрые! — крикнула в ответ Юля. — Нам нечего терять! — Жоржик махнул рукой, и старики, наскоро побросав в корзину припасы, гуськом затрусили к нему на дачу — допивать.
Небо бугристой твердью нависло над притихшей землей, стало очень душно, зарницы освещали черно-зеленый занавес леса, затем с чудовищной силой ударил гром. Стена дождя вспенила реку, Вальтро и Юлия бросились в воду. Они визжали, ныряли и прыгали, обмениваясь с молниями блеском тел. Это было по-настоящему опасно, но небо не тронуло их, и электрическая буря ушла на запад, продолжая сечь головы сосен, вспыхнуло солнце.
Обессиленные, они вышли на берег другой реки, вспухшей от ливня и желтой, как Хуанхэ, упали на песок и лежали, пока солнце не начало припекать. Потом они собрали свою мокрую одежду и пошли по раскисшей дороге домой, их ноги разъезжались в грязи, разговаривать не было сил, но они смеялись.
Жоржик, Нелли и полковник сидели на свежепромытом газоне за свежепромытым столом и пили что-то из разнокалиберных посудин. Судя по выражению их лиц, времени они не теряли.
— М-да, — сказал Жоржик. — Вы что же, вот так и перли через весь поселок? — На Вальтро и Юле, кроме кроссовок и плавок, ничего не было, все остальное они держали в руках.
— Да оставь ты девочек в покое, — неожиданно вступилась Нелли, бросив косой взгляд на полковника. — Пусть себе загорают.
— Ну, пусть, — Жоржик пожал плечами, бросив косой взгляд на Нелли. — Малышки ведь совсем, сиськи-то — не больше пятого размера.
— Теперь уже нет таких размеров, — заметила Нелли.
— Да? — удивился Жоржик, скользнув взглядом по ее груди. — По-моему, и больше есть.
— Теперь их обозначают буквами, — пояснила Нелли, — латинскими.
— Слава Богу, сиськи-то хоть остались, — вздохнул Жоржик, — отечественные.
Юля улыбнулась, Вальтро чмокнула Жоржика в щеку, проходя мимо. Жоржик задумчиво посмотрел им вслед.
Они сидели наверху, в комнате Вальтро, Юлия расчесывала спутанные волосы, Вальтро взяла с полки книгу и начала читать вслух: «Пришло время великой печали, умер бог Фаммуз. Прекрасная богиня Иштар последовала за ним в чертоги Вечности, не страшась демонов, которые охраняют Врата Времени.
У первых врат страж-демон принудил Иштар снять сандалии. Мудрецы говорят, что это символизирует отказ от Воли. У вторых врат ее заставили снять ножные браслеты, украшенные драгоценными камнями, что по мнению мудрецов означает отказ от Эго. У третьих врат она сняла свое одеяние, что символизирует отказ от Разума, как такового. У четвертых врат она сняла золотые чаши с грудей, что означает отказ от своей Половой Роли. У пятых врат она сняла ожерелье, что означает отказ от Восторга Просветления. У шестых врат она сняла свои серьги, что означает отказ от Магии.
И, наконец, у седьмых врат Иштар сняла тысячелепестковую корону, что означает отказ от Божественности. Только так — нагая — Иштар могла вступить в Вечность».
— Что скажешь? — спросила Вальтро.
— Ты же не даром взяла эту книжку, — усмехнулась Юлия. — Ты уже поняла, что я уже сказала тебе это, только проще и прямее. Все, что мы делаем, — мы делаем здесь и сейчас. Все люди крутят жопой здесь, а не на драных небесах. Все, что мы получаем, мы получаем через свое тело. Если ты хочешь, ты должна делать. Чем резче и прямее ты сделаешь, тем скорее получишь. Я достала это из своей пизды, а не вычитала в книжках, — Юлия откинулась на подушках кровати и подняла колено. — Все люди играют роли, все продают себя и путаются в собственных ногах, когда продают. У меня не было времени учить эти танцы, я плюнула на них и не жалею. На самом деле, времени нет ни у кого. Посмотри на Нелли — ее обыграли, а ведь она была получше нас обеих, — Юлия ткнула пальцем в грудь Вальтро. — Я не знаю, что такое восторг просветления, не верю ни в какую магию, и мне не надо отказываться от божественности, у меня и так ее нет. Вечность — здесь и сейчас. От чего надо отказаться, так это от чужих правил игры. Я не собираюсь отказываться от своего Эго, — у меня ничего нет, кроме него. И у тебя тоже. Отказ — это отказ играть навязанную роль, любую роль. Я — это мое тело, быть голой — это отказаться быть рабыней, которую выпутывают из тряпок, чтобы воспользоваться ее шмонькой.
— Быть голой — это тоже роль, — усмехнулась Вальтро.
— Добровольная роль — это позиция, а не рабство! — Юлия резко села, крепко сжав в кулаках корни роскошных волос. — Ты не можешь не смотреть, куда ставить ногу, пока ходишь по земле, и не смотреть на других, которые смотрят на тебя. В раю ты будешь ходить голой, не ведая, где голова, а где жопа, но пока ты живешь, ты на сцене.
— Ты танцуешь, — заметила Вальтро. — Нельзя отказаться от танца вообще, полный отказ — это полная смерть.
— Вопрос только в том, — Юлия упала на спину и, смеясь, сделала ногами балетное па, как будто танцевала, опираясь на воздух, — чтобы танцевать с жизнью, а не пробираться среди танцующих, как подлая нищенка в грязных тряпках.
ГЛАВА 13.
— Меня заводят твои фотографии, — сказала Вальтро. — Не пойму, откуда это во мне взялось?
Вечером, сидя на кровати, они рассматривали журнал из коллекции Юлии, Жоржик был совершенно прав в своем знании жизни и знании людей — она всегда таскала с собой то, что доставляло ей кайф, как визитную карточку самой себе.
— Не паникуй, — усмехнулась Юлия. — Это знакомо всем женщинам, не только тебе. Ты подсознательно ставишь себя на мое место — раком и заводишь себя сама из этой позиции — со стороны, ты еще больше взмокнешь, когда увидишь свои фотки. Женщины не способны возбуждаться так, как это делают мужчины, — через механическую стимуляцию какого-то органа. Когда ты любишь меня, ты любишь себя во мне, потому что чувствуешь то, что чувствую я. Если мужчине засунуть палец в жопу, он кончит от простого нажатия на предстательную железу. А ты видела когда-нибудь женщину, которая кончает от простого нажатия на клитор? Мужчина может истечь потом, спермой, слезами и кровью и не доставить удовольствия женщине, даже зоновской кобле — и то нужна хоть капля любви. Или ненависти, что в любви одно и то же. Когда мужчина трахает мужчину, один сосредоточен на своей жопе, а другой — на своем члене, они разделены, и между ними нет ничего, кроме говна и пота. Мужчина может трахнуть женщину без любви, но женщина не может без любви ни дать, ни взять, она кончает своим сердцем и своим мозгом, а не мандой. Любовь между женщинами — это искусство равноправного обмена любовью, а не греко-римская борьба. А любовь между мужчиной и женщиной — это еще большее и редкое искусство, потому что каждому из любовников требуется вдвое больше и сердца и мозгов. Вот почему так много баб болтается между хуями, страдая бешенством шмоньки или тупостью башки, — эти дуры не понимают, что пизду нельзя заткнуть куском мяса, или думают, что количество хуев может перейти в качество сердца.
— У тебя было много мужчин? — спросила Вальтро.
— Если загибать пальцы, с которых я начинала, то пальцев не хватит, — расхохоталась Юлия. — С семи до четырнадцати — очень много. Потом — меньше. А сейчас я уже плюнула на них вообще. А у тебя?
— А у меня их вообще и не было, — после короткой заминки, ответила Вальтро.
— А ты любила кого-нибудь? — спросила Юлия.
— Нет.
— Тогда ты ничего и не потеряла, — уверенно сказала Юлия. — Каждый раз, когда ты даешь без любви, ты становишься беднее. Лучше уж воспользоваться правилом большого пальца — останешься при своих и не подхватишь сифилис.
— Эй, девки! — донесся снизу вопль Жоржика. — Эй, там, наверху!
Вальтро выглянула в окно.
— Ну, что?
— Почему ты бросила больных стариков на произвол судьбы? — заорал уже основательно поддатый Жоржик.
— Ты что, не видишь, у нас закончилось лекарство! — он поболтал в воздухе пустой бутылкой.
— Сейчас принесу! — крикнула в ответ Вальтро.
— А ты можешь принести нам бутылку сюда? — спросила Юлия. — Мы можем надраться здесь вдвоем и без них.
— Зачем? — удивилась Вальтро.
— А разве, чтобы надраться, нужна какая-нибудь причина? — усмехнулась Юлия.
— Ну, ладно, — кивнула Вальтро, — Сейчас обслужу их и вернусь.
Совсем стемнело, луна залила двор серебряным светом, полковник уже откланялся, Жоржик и Нелли все еще сидели за столом, предаваясь неспешной беседе и вентилируя утомленные организмы ночным воздухом. Жоржик посмотрел на окна второго этажа — в комнате Вальтро оранжево светилась занавеска.
— Похоже, Вальтро нашла общий язык с твоей внучкой, — сказал он.
— Я очень рада, — ответила Нелли. — Обеим девочкам это может пойти на пользу.
— В том, что мы делаем, есть качество чистого искусства, — сказала Вальтро.
Они лежали голые поверх постельного покрывала, их одежда была разбросана по полу рядом с почти пустой бутылкой виски.
— Ты имеешь в виду эту живопись? — Юлия лениво подняла колено и показала кровоподтек на внутренней стороне бедра.
— Я имею в виду, что в этом нет никакой цели и никакого смысла, кроме чистого кайфа, — ответила Вальтро.
— А чего, кроме кайфа, хотят все люди, которые трахаются сейчас по всему миру? — удивилась Юлия.
— Мужчина и женщина могут зачать ребенка, — сказала Вальтро.
— Ты думаешь, твои родители имели в виду тебя? — расхохоталась Юлия. — Каждый человек — это побочный продукт удовольствия. Если ему повезет, его смоют в унитаз сразу. А если не повезет, то через целую жизнь.
— Мне нравится твой оптимизм, — сказала Вальтро.
— Мне тоже, — сказала Юлия, — поэтому, раз уж я здесь, я буду получать кайф, имеющий смысл в самом себе. Это намного честнее, чем смывать плоды в унитаз.
— Это принцип чистого искусства, — задумчиво заметила Вальтро, — не имеющего никакой цели, кроме самого себя. Но некоторые называют это извращением.
— Некоторые дергают за ручку унитаза, — злобно отозвалась Юлия, — и называют это социальной справедливостью. Извращение — это плодить детей, которые сдохнут на помойке. Нас обеих выбросили голыми жопами на лед и напрочь отбили способность к деторождению. Но мы выжили, и все, что мы можем сделать, — это не отдать им своих детей, чтобы их убили на войне или превратили в рабочий скот. Так давай жить дальше и рвать, чем Бог послал, их детей, которые сожрали наших, — Юлия крепко хлопнула себя ладонью между ног, — и плевать и на их справедливость и на их сраные понятия. — Она подхватила с полу бутылку и одним глотком допила виски.
— Слушай, давай погоняем на мотоцикле, а?
— Мы сильно под газом, — сказала Вальтро.
|
